Две любви Маши Мериль. В жизни одесской княжны Гагариной смешались кровь, политика и страсть

Вот уж действительно: «Как причудливо тасуется колода!», — говорил когда-то великий киевлянин Михаил Булгаков как о таких вот случаях. В судьбе этих людей воистину смешалось все: любовь, страсти, обман, предательство, политика, вера, религиозные войны и распри. И разные страны не были помехой этому, а только еще больше запутывали ситуацию, придавая ей загадочный и, казалось бы, совершенно необычный флер. Но, с другой стороны, они были детьми своего ХХ века, а он подчас и не так смешивал карты, судьбы и человеческие устремления.

Потом она вспоминала: «...Под сводами русской церкви, в Александро-Невском соборе в Париже, на улице Дарю. Незадолго до торжественной церемонии я пошла наводить справки у епископа Телмисского Иова. Меня интересовал такой момент: благодаря своим корням, я — православная, Мишель — католик. Он был женат и разведен в традициях своего вероисповедания, я разведена по своим законам. Как нам соединиться, таким разным? Епископ ответил: "Да, я могу вас поженить. Но при одном условии: Мишель должен сменить веру. Это возможно?". Я передала вопрос Мишелю. Он сразу же сказал: "Да, сделаю это незамедлительно". Мы мечтали о свадьбе в русском стиле, хотели, чтобы была русская музыка. Пел хор. Мы с Мишелем всегда чувствительно относились к великим русским композиторам — Чайковскому, Мусоргскому. Так что и эта наша мечта сбылась. Мы разослали приглашения всем нашим родственникам. Это был красивый и счастливый день, нас окружали родные лица, друзья". А свадебном приглашении было так и написано – "Маша – Миша"...».

И были этими счастливыми новобрачными великий французский композитор Мишель Легран и звезда французского кино прошлых лет, актриса, писатель, продюсер Маша Мериль.

Почему она православная, понятно: Маша Мериль — это Мария-Магдалина Владимировна Гагарина. Да-да, княжна из той ветки княжеского рода, чей представитель князь Евгений Гагарин основал украинскую (одесскую) ветвь, когда в 1838 году женился на Марии Стурдза из древнего молдавского боярского рода, получил богатейшее наследство и обосновался на берегу Черного моря. Маша — его правнучка. И внучка князя Андрея Гагарина, который обустроил одесское побережье Черного моря, застроил Аркадию, основал под Одессой преуспевающее сельскохозяйственное имение Окны, а его потомки основали Черноморско-Дунайское пароходство и Торговый дом «Князь Гагарин и К°».

Легран же, казалось бы, стопроцентно человек западный. Он — выдающийся композитор, написавший музыку к кино- и телефильмам, лауреат только трех кинопремий «Оскар», пяти премий «Грэмми» и одного «Золотого глобуса». Однако он — потомок армян. Его дед в 1917-м бежал во Францию, спасаясь от преследования армян в Османской империи. Его дочь Айкануш (Марсель) Тер-Микаэлян, стала женой композитора Раймонда Леграна, и их сын Мишель Легран, появившийся на свет в 1932 году, всегда подчеркивал: он является сыном армянского народа. А армяне первыми в этом мире приняли христианство как государственную религию.

И Мишель, и Маша оказались на том венчании связанными с Украиной, не только благодаря ее одесским корням. В 2014 году их венчал их, как было сказано, 40-летний Иов (Геча), архиепископ Телмисский, человек, который сделал, что называется, духовно-религиозную карьеру в православной церкви, в Западноевропейской архиепископии православных приходов русской традиции, но потом предал ее единство и сейчас вольно или невольно потворствует расколу православия на Украине.

А восемь лет назад он, будущий представитель Константинопольского патриархата при Всемирном совете церквей, доктор богословия, профессор института высших исследований в области православного богословия при Православном центре Константинопольского Патриархата в Шамбези (Швейцария) и Парижского католического института и т. д. и т. п., который от имени Вселенского патриарха Варфоломея приезжал на Украину «налаживать» и внедрять там томос. То есть создавать ту церковь, которая сейчас называется «Православная церковь Украины» (ПЦУ) во главе с митрополитом Киевским и всея Украины Епифанием. А это «пастырь» сам обозначил цель своей церкви: все, что угодно, лишь бы только подальше от Москвы...

Сейчас Иоа (Геча) — приближенный дышащего по-американски Вселенского патриарха Варфоломея, благословившего украинский раскол, митрополит Писидийский, ипертим и экзарх Анталии и Сиди. Но, в принципе, тут свою роль тоже сыграла кровь. Иов, в миру Игорь Геча — выходец из украинских эмигрантов в Канаде, и хотя родился в Монреале, но впитал идеи Степана Бандеры с молоком матери и кленовым сиропом на рубке тамошнего леса. От непризнания к официальному статусу под омофором Варфоломея он прошел путь вместе с Канадской православной церковью, которую Вселенский патриарх только в 2009 году принял в свою юрисдикцию и таким образом легализовал канадских православных в православном мире. Иов его благодарил. И благодарит сейчас — утверждает, что Русской православной церкви (РПЦ) может вообще и не быть, точнее — не стать, если она будет препятствовать становлению и признанию ПЦУ на Украине и воле патриарха Варфоломея. Грозится, значит.

Но в 2014-м Иов (Геча) сделал двух людей счастливыми. Он более чем на 5 лет соединил их любовь, которая длилась более полвека, с момента первого знакомства на кинофестивале в Бразилии в 1964 году. Тогда они полюбили друг друга, но расстались.

Он, по данным журнала «Караван историй», так вспоминал об этом: «...Все, фестиваль закончился. Пора возвращаться обратно. Домой. Во Францию. И что делать? Для нас это означало личную трагедию. Все то, о чем мы успели забыть, что гнали прочь, вернулось. Мучили черные мысли о невозможности быть вместе. Судите сами: мы встретились, будучи уже устроенными в жизни. У Маши была свадьба на носу с ее женихом-итальянцем — всего-то через неделю, я сам недавно женился, и у меня подрастали двое маленьких детей. Мы вдруг осознали всю сложность нашего положения, всю невозможность нашей любви. Мы честно сказали об этом друг другу: если дадим волю чувствам и останемся вместе, то разобьем сердца тех, кто был нам дорог. Наша любовь могла причинить боль очень многим людям, и мы понимали, что не имеем на это права. Не можем позволить себе любовь. Да, вот такая беда с нами приключилась».

Она его дополняет: «И мы решили расстаться, договорились не созваниваться и не искать друг друга, как бы тяжело это ни было для обоих. Но я хотела бы особо подчеркнуть, что ничего "такого" между нами не было. Мы позволили себе только поцелуи, не больше. Дальше не пошли. Не стоит к тому же забывать, что времена и нравы такого не позволяли в принципе, люди были целомудреннее и вели себя сдержаннее, достойнее, нежели сейчас. Поэтому, будучи связанными обещаниями, положением, отношениями — даже потеряв головы от любви, мы старались держать себя в руках».

А дальше было то, о чем в 2003 году Маша Мериль рассказала в интервью парижской «Русской мысли»: «Я с годами чувствую себя как женщина все более счастливой. И это состояние внутренней гармонии могу передать мужчине. Настоящая любовь возможна только с пятидесяти лет. До этого происходит строительство личности…». И все это время, после разлуки, они продолжали заниматься «строительством личности». Точнее — личностей. Независимо друг от друга. И очень преуспели в этом деле. Нет смысла рассказывать, кем они стали в процессе складывания «кирпичей» своих судеб: он — выдающимся композитором. Она состоялась и как актриса, и как продюсер, и как писательница.

В 2003-м до свадьбы с Леграном оставалось еще 11 лет. После того, как группу пожилых французских актрис не позвали на какой-то, кажется, Каннский кинофестиваль, отдав предпочтение молодым дивам, она приняла вызов — создала ассоциацию «Ликующие пятидесятилетние». И выпустила книгу «Биография обыкновенного секса» («Biographie d’un sexe ordinaire»). Она заступилась за своих подруг и коллег, хотя ей было уже 63 года.

Продвигая свою книгу в России, она фактически подтвердила и то, что в ее жизни была еще одна безумная любовь. Через три года после расставания с Леграном в Бразилии Маша попала в Москву и там встретила кинорежиссера Андрея (Андрона) Кончаловского. И она в своей книге подтвердила то, о чем он сам написал еще в 1998 году в книге «Низкие истины»: «В последний день фестиваля я показал ей картину. Пригласил к себе домой... Мы поцеловались, она ушла в ванную, через десять минут вернулась в комнату, умытая, свежая, распахнувшая мне объятья, улыбающаяся, девственно нагая: "Иди...". У меня был шок, я не чувствовал себя мужчиной. Она заснула. Я просидел рядом всю ночь, глядя на нее и, как сумасшедший, куря... Потом она уехала».

Она писала об этом по-разному, но тоже восторженно: «Андрон естественно брал меня за руку и мужественно увлекал за собой. Мы купили в "Березке" бутылку водки и по кругу выпили ее из горлышка, распевая песни и провозглашая тосты за дружбу, за женщин и за искусство. Слезы эмоций появлялись иногда в углах его глаз, которым бы доверилась без оговорок. Вдруг на площади у Большого театра он взял на руки, поднял над собой, как трофей чемпионата мира. "Я счастлив, — говорил он. — Я люблю тебя". Вид у него был искренний и потрясенный. Он начал меня кружить, кружить. Он целовал мои руки, мои глаза, мои волосы. У меня самой уже кружилась голова.

Алкоголь и любовь врывались в мою плоть как июльский ветер, пахнущий степью и тундрой. Я превратилась в вариацию страсти. Я, быть может, нашла объяснение своего отличия от других. Я была Русской, и только русский был способен разбудить мою истинную сущность… Последовала неистовая идиллия. Мы больше не расставались ни на миг, мы занимались любовью, когда другие просматривали фильмы. Мы исчезали через запасной выход, как только в зале гас свет. Мы убегали босиком, чтобы шагов не было слышно. Восемь суток я спала не более получаса в день. Мои лодыжки утроились в объеме, моя печень готова была разорваться из-за водки… Столько алкоголя я не поглотила за всю свою жизнь. Но мы были молоды и способны выдерживать все это…».

Потом у нее в оценках возлюбленного все же верх взяла, кажется, обида: «Андрон — человек великолепный, я его очень люблю, он снял замечательное кино, но он проходимец, шарлатан! Я бежала от него. Это человек, с которым невозможно создать что бы то ни было! Он сам говорит: "Если я люблю одну женщину, это совсем не значит, что я не могу влюбиться в другую женщину". Это татар! Это монгол! Надо перенестись в ту эпоху. Россия Брежнева... Андрон задыхался. Даже привилегированным людям, как Михалковы-Кончаловские, приходилось несладко. Я думаю, Андрон мечтал жениться на иностранке, чтобы получить заграничный паспорт.

Что он и сделал впоследствии со своей следующей женой, француженкой. Во всем этом читалось что-то не очень чистое... Это тот тип мужчины, с которым женщина не может жить. Он разрушил жизни всех женщин, которых знал! И детей наплодил повсюду! У него теперь еще и новые дети, с новой женой! Я уже тогда увидела, что это человек, который думает только о своей выгоде, только о себе самом. Он берет и уничтожает людей без малейших угрызений. Он их потребляет. Он заставил страдать всех женщин, которых знал. Все они были счастливы, безумно счастливы в определенный момент. Но если бы они были умней, они бы понимали, что надо брать этот момент и не ждать ничего большего. С французом я могу спать спокойно, я его понимаю, я знаю, что он хочет в жизни, я могу рассчитывать на него. И если он меня бросит, то предупредит, что бросает. Тогда как русский даже забудет мне об этом сказать».

Между ними тогда случилось главное, но очень важное — недосказанность. Когда они расставались в Праге, он купил ей шесть открыток репродукций Ван Гога и сказал, что будет ждать ее, получая каждый год в сентябре по открытке. Пятая открытка пришла со словами «Я выхожу замуж». А он к тому времени уже бросил жену Наталью Аринбасарову с сыном Егором. Маша же вышла замуж, сделав аборт от Андрона. И после этого она уже никогда не могла иметь детей.

Со временем она немного оттаяла, и когда российская журналистка Ольга Белан как-то спросила Машу: «Вы были беременны от Андрона?», та ответила уже мягче: «Да, но он не знал об этом, я ему тогда ничего не сказала. И я думаю, что это из-за истории с Андроном у меня потом не было детей. В то время я была настолько наивна и молода, что сделала аборт слишком поздно. На сроке более трех месяцев. Не то важно, что именно от него я делала аборт. История Андрона для меня — это история открытия России. Русские мужчины невозможны для жизни, но очень соблазнительны. Андрон – один из самых соблазнительных мужчин, что я встречала в своей жизни».

Вот собственно, и вся связь Маши с Россией. Добавить к этому можно разве только то, что в советском Крыму жили две сестры ее матери, Марии Всеволодовны Бельской, происходившей из украинских дворян. Тети-близняшки, значит, и об их судьбе Маша в 2018 году рассказала: «Они были глубоко верующими и очень любили свою страну. Это помогло им выдержать все испытания. Они провели долгие годы в сибирской ссылке, а умерли в Крыму. У них была трагическая судьба. Однако сами они так не считали и были счастливы. Меня потрясла история их жизни».

У Мишеля Леграна такая же связь с Россией — творческая. И он многими в бывшем СССР, а сейчас в России и Украине боготворим за мелодию к фильму «Шербурские зонтики». В начале 90-х годов прошлого века Легран плодотворно сотрудничал с Тамарой Гвердцители. Буквально в прошлом году он был награжден почетным знаком «За вклад в российскую культуру».

Еще четыре года назад он говорил: «Сегодня меня радует тот факт, что я продолжаю интересовать молодежь. Например, когда популярный писатель Фредерик Бегбедер задумал экранизировать свой роман "Любовь живет три года", он позвал меня. Не-е-ет, не в качестве композитора. А как... актера, чтобы я сыграл самого себя. Ведь его герой в романе говорит такие слова: "Если в жизни наступает черная полоса, музыка Леграна ее высветляет". Это, как потом признался Фредерик, было его собственным суждением. Поэтому он и придумал показать меня в самом конце своего фильма, в счастливый кульминационный момент свадебной церемонии, которая происходит на пляже в Биаррице. Я сижу за пианино, ножки которого утопают в песке. Играю, а люди смеются..."».

Но январе 2019 года на планете Земля стало одной вдовой больше. Умер Мишель Легран, композитор, без музыки которого человеческая жизнь звучала бы не так прекрасно, разнообразно и вечно. Ушел, навсегда оставив свою Машу наедине с собой и ее страстями, идиллия которых уже невозможна на этой земле.

Но осиротела, собственно, и сама планета. Хотя бы потому, что все чаще и навсегда уходят и композиторы и музыканты, которые писали в ХХ веке музыку любви, смягчая и сердце, и душу, и ежедневный разный по накалу негатив. Уже нет Нино Рота и Фредди Меркьюри, Джо Кокера и Поля Мориа, Френсиса Лэя и Леонарда Коэна, Эннио Морриконе и Джо Дассена. Наши современники, люди моего поколения, уходят. И сколько их у каждого из нас. Разных и гениальных.

И еще живы Эдуард Артемьев, Жан-Мишель Жарр, Владимир Косма, Эндрю Ллойд Уэббер и Ханс Циммер. И для будущего ныне живущих нужно сохранить музыку любви, потому что в вечности она уже останется. И жива еще Маша Мериль, в чем-то символ этой любви и этой музыки. Простая княжна, о себе сказавшая: «Матрица у меня русская, а выучка французская». И с такими глубокими корнями и на Украине...