Про большую «зраду» верных атаманов современные историки рассказывать не любят, быстренько переходя к этапу, когда они уже начали воевать с большевиками.
Однако, чего ж стыдиться: в 1918-19 годах все были уверены, что началась мировая социалистическая революция. А поскольку все участники разрушительных событий меряли и их, и себя исключительно идеологическими то и все конфликты скорее строились по линии кто больший социалист. Ну, если не брать во внимание галичан, которых австрийцы давно научили держать руки по швам и в политику не лезть.
Так что и «зраде» предшествовали события сугубо политические.
Если негодяя Скоропадского, продавшего Украину немцам, снесли в едином порыве, то дальше нужно было определяться, как строить общество всеобщей справедливости — с поправкой на то, что конкретно на Украине оно на 80% состояло из селян.
И вот тут мнения разошлись.
26 декабря 1918 года была принята «деклярация» УНР о передаче всей полноты власти трудовому народу, а уже 8 января 1919-го утвержден закон о национализации земли и ликвидацию права частной собственности на неё.
Это было решительно против всех понятий. Решили созвать Трудовой конгресс — и в итоге созвали, но без селян. Тоже обида. А в самой УСДРП, членами которой был и сам пан главный атаман Симон Петлюра, четко обозначило себя «советофильское» крыло, ратовавшее за рабоче-крестьянские советы, только без большевистских перегибов. Самому же Петлюре больше нравился вариант с диктатурой.
Как отмечает в своих мемуарах Исак Мазепа, министр внутренних дел в правительстве Бориса Мартоса и премьер-министр УНР с августа 1919 года, «политика Директории не объединила украинских национальных сил: она вызвала оппозицию как справа, так и слева.
Уже в начале января, из-за неудовлетворения политикой Директории, обольшевичилась одна из наибольших повстанческих групп под командой атамана Григорьева на Херсонщине. Он разошелся с Директорией главным образом из-за того, что украинская власть не позволила немедленно двинуть на Одессу и выгнать оттуда французов и добровольцев.
Следом за этой группой Днепровская дивизия, которая была расположена в Святошине возле Киева, становится в оппозицию к Директории и под руководством атамана Зеленого самочинно отправляется в Триполье, где объявляет советские лозунги».
Зелёный
Молодой да горячий Данила Терпило, из знаменитого своими археологическими древностями села Триполья Киевской губернии, совсем недавно помогал петлюровцам брать Киев. Но теперь политика Директории встала ему поперек горла. Бежать куда-то воевать за сомнительные цели он, до мозга костей социалист-революционер (эсер), не собирался.
Политические мотивы Терпило, называвшего себя атаманом Зеленым, тоже становятся лучше понятны, если знать, что 28 января в Киеве состоится конференция украинских эсеров, на которой решено, что партия встает на почву социалистической революции и принимает советскую форму власти на Украине.
Кроме того, был и личный конфликт.
Командир Осадного корпуса, «австрийский пан» Евгэн Коновалец не нравился местным уроженцам, как и заигрывание Директории с Антантой. Все-таки Зеленый повоевал в Первой мировой и даже успел закончить Школу прапорщиков. Заодно с ним был и начальник штаба, левый эсер Травянко, позже ставший большевиком.
В итоге приказ отправляться на Запад, воевать с поляками, был не понят ни Терпило, ни его коллегой, командиром 2-й Днепровской дивизии Александром Данченко. Так что они распустили своих людей по домам — отмечать Рождество. Заодно забрав все ценное из военных складов в Святошино.
Уже из Триполья Зеленый направил ультиматум Директории, требуя немедленно провозгласить советскую власть и прекратить сопротивляться наступлению Красной армии.
15 января Зеленый и Данченко заявили об окончательном разрыве с Директорией, уездный крестьянско-казачий съезд проголосовал за создание в Украине «трудовой власти». Через несколько дней в Григоровке, на втором уездном съезде, был избран исполком, а решительный Данило назначен командующим войсками Трипольской (или Приднепровской) республики.
Петлюра обиделся и в торжественный день Злуки 22 января, прямо с Софиевской площади, отправил экспедиционные силы галичан под началом Осипа Думина, бывшего австрийского сотника, наказывать трипольских предателей.
Сам Думин в трогательных воспоминаниях обосновал все это тем, что зеленовская армия «угрожала самой столице», а потому карательный отряд собрал 1480 конных и пеших, по восемь пулеметов и пушек, и пошел прямо к Зеленому домой. На другой берег Днепра, в Вороньков, отправили «кінний відділ» — если кто решит переправиться.
На полпути галичан перехватили зеленовские делегаты, названные Думиным «хитрыми малоросами».
«Они старались убедить нас (меня и присутствующих старшин), что мы, Сечевики, является безвольным орудием в руках контрреволюционной Директории, мы увеличиваем преступление, когда идем против трудовых крестьянских масс, отстаивающих свои права и борющихся за истинную народную власть», — пишет сотник.
Он не поддался на уговоры и с несколькими перестрелками занял Триполье, где собрал немного винтовок и расстрелял соседа пана атамана — Заброду. На том и убыли, окончательно убедив и трипольцев, и все соседние села в том, что в Киеве — предательская, не украинская власть.
Что Зеленому и требовалось доказать.
В начавшемся наступлении Красной армии он со своими силами влился в состав 1-й Украинской советской дивизии, ударил на Фастов, и для отражения реальной «красной угрозы» Петлюре организовать почему-то ничего не удалось.
Григорьев
Никифор Григорьев, некогда известный под фамилией Серветник, не мог смириться с французским владычеством над Одессой.
Положа руку на сердце, оно не нравилось и Директории. Члены делегации, ездившей на переговоры в вагон на станции Бирзула к начальнику штаба командующего французскими, греческими и белыми войсками Антанты на Юге России, полковнику Анри Фрейденбергу, почувствовали себя неграми в колонии.
Это обидное определение фиксирует все тот же Исак Мазепа: высокомерный француз (по слухам, уроженец Одессы) не признавал никакой незалежности, требовал изгнать Петлюру, Винниченко и Чеховского, собрать армию под его командованием, а всей Директории — попросить перехода под протекторат Франции.
Григорьев, поднявшийся, как и Зеленый во время антигетманского мятежа, в ту пору командовал Херсонской дивизией. А поскольку никого круче в окрестностях не было, к январю 1919 года был самой главной шишкой в Херсонской губернии и носил высокое звание «атамана повстанцев Херсонщины и Таврии». Интервенты явно вредили его престижу, кроме того, занимали богатую Одессу. И Григорьев требовал от Директории не сюсюкаться с Антантой, а освободить от них Причерноморье.
Требование французов расширить контролируемую зону и их соединение с белогвардейской Крымско-Азовской армией в двадцатых числах января стало последней каплей. Григорьев окончательно порвал с УНР, а 29 января направил телеграмму, в которой объявил ей войну. И тут же предложил свои услуги большевикам, которые не могли отказаться от столь ценного ресурса.
Текст той телеграммы даёт довольно точную характеристику Дериктории: «В Киеве собралась атамания, австрийские прапорщики резерва, сельские учителя и всякие карьеристы и авантюристы, которые хотят играть роль государственных мужей и великих дипломатов. Эти люди не специалисты и не на месте, я им не верю и перехожу к большевикам».
Пан атаман круто пошел по карьерной лестнице: уже в феврале вырос до комбрига в дивизии Павла Дыбенко.
К 10 марта григорьевцы отбили у Антанты Херсон, затем снова заняли Николаев, а 8 апреля, после двухнедельных боёв, — Одессу, оставленную перед тем французско-греческими войсками. Среди трофеев оказался бронепоезд и пять танков Renault FT-17, а Григорьев стал комендантом города, кавалером ордена Красного Знамени и командиром дивизии.
Болбочан
А вот командующему Левобережным фронтом Действующей армии УНР Петру Болбочану повезло меньше.
Офицер Русской императорской армии и ветеран Первой мировой, он собрал вокруг себя таких же офицеров. И вот они-то нашептали командиру неправильную линию поведения.
Как гневно пишет Мазепа, он начал «на собственную руку проводить политику, которая в украинских массах сеяла враждебное отношение к украинской власти: разгонял сельские и рабочие съезды, пытал селян и рабочих, и в конце концов совсем перестал слушать приказы Директории».
В начале января Болбочан без боя оставил Харьков и самочинно отступил в Кременчуг, где «под влиянием российского добровольческого окружения, которое угнездилось в его штабе, сначала разрабатывает план, как пробиться со своим войском на Дон к Краснову и Деникину, а потом решает идти в направлении Одессы для соединения с российскими добровольцами».
Открыв большевикам фронт наступления на Киев, пан полковник, как говорят, даже начал собирать сахар и другое имущество, отправляя все это в Одессу.
В тот же день, когда галичане отправились наказывать Зеленого, командир 3-го Гайдамацкого полка Омелян Волох (эсер-боротьбист) арестовал Болбочана, начальника его штаба полковника Гайденрайха и командира Запорожского корпуса полковника Николая Сильванского, доставив всех в Киев.
Последние двое через пару дней ушли по своим делам, а Болбочана перевезли в Станиславов, где он и был расстрелян 28 июня за антипетлюровский заговор.
В связи с болбочановской историей «Украинская Ставка», орган информационного «бюра» армии, 25 января писала:
«Раскрывается, наконец, загадка, почему Левобережная Украина так легко поддавалась агитации против Директории У.Н.Р. и почему ставила такое слабое сопротивление крайним элементам и наступлению чужих вражеских сил.
Оказывается, это дело грандиозной провокации черной сотни, которая захватила командование левобережной группой украинского войска и сознательно проводила свою работу в направлении вызова среди народа недоверия и ненависти к Директории и к целому украинскому делу».
***
В общем, только по этим трем примерам отлично видно, почему петлюровский проект представлял собой жалкое зрелище — как и все предыдущие.
Ему просто нечего было предложить украинцам. Зато всегда было что предложить полякам и французам. «Персона с малым образованием, неизвестная украинским народным массам до революции, без наименьшего опыта в деле государственного строительства и управы, персона, вынырнувшая на верх случайно во времена революционной бури", как пишет о Петлюре «История украинской власти», изданная в Вене в 1930 году, изо всех сил втаскивалась на героический пьедестал в наше время. Но даже мятущиеся Зеленый и Григорьев выглядят куда более героически, чем этот человек и его «борьба за Украину».