Владимир Корнилов, политолог, обозреватель МИА «Россия сегодня»:
— Самое запоминающееся празднование Нового года у меня было в ночь на 1 января 1987 года. И было это в Подмосковье, в Кубинке, где я служил в учебке. Помню, морозы были тогда рекордные, температура опускалась ночью ниже минус сорока. И, само собой, в новогоднюю ночь мы, новобранцы, стояли в карауле.
Как сейчас помню, поставили меня на вышку над складом горюче-смазочных материалов. В такую погоду стояли по полчаса, в тулупах, в шинелях, перемотанные, перекутанные, еле двигались.
И ровно в 12 часов я слышу, как в военном городке бьют часы, «ура» кричат, поздравляют всех с Новым годом, и тут кто-то в городке запустил сигнальную ракету в честь праздника. И вот я стою в этом тулупе над складом ГСМ и смотрю, как эта пылающая ракета падает прямо на этот самый склад. А я в таком облачении даже шевельнуться особо не могу и понимаю, что бежать, куда-то прыгать бесполезно — пока спущусь с этой вышки, ракета 10 раз долетит.
Окончилось все благополучно — всего в паре метров от склада ракета потухла. Но запомнилось мне это на всю жизнь.
После Нового года, 2 января, у нас была традиция в Донецке: мы садились в поезд — порой целый вагон занимали — коллеги, друзья, знакомые. Сергей Сивохо, например, который теперь по другую сторону баррикады оказался.
Садились в поезд со всеми недоеденными салатами, деликатесами и из Донецка ехали в Ялту. Раньше, в конце 1990-х, это было просто замечательное место. Никого не было, пустой город был в полном нашем распоряжении. И там, значит, до 7 января отмечали. Но потом вдруг про это место проведали многие, и оказалось в скором времени, что приезжаем в Ялту на Новый год, а она забита, как летом.
В итоге стало модным туда ездить, и как-то потерялся лоск, эксклюзивность нашей поездки, и традиция эта сошла на нет.
Дмитрий Марунич, специалист по вопросам энергетики:
— Можно выделить 2005-2006 год, потому что он связан с моей профессиональной деятельностью, я работал в «Нафтогазе». Тогда началась первая «газовая война» и впервые произошло прерывание транзита. Когда я утром 1 января проснулся около 8 часов утра, то увидел на своем телефоне с выключенным звуком порядка 30 пропущенных звонков от представителей СМИ и не только.
И знаете, что самое смешное? Что тогда были ожидания, что ситуация будет как-то нормализована. Ведь тот же Ивченко, по его признанию, пошел в кафе возле офиса «Нафтогаза» (там этого кафе уже нет), будучи уверенным, что все спокойно, и поехал домой, а потом случилось вот такое.
Но получилось, что и мы, подчиненные, вынуждены были сидеть, переживать за судьбы родины и за судьбу транзита, а руководство говорило, что все хорошо.
Татьяна Монтян, адвокат и блогер:
— У меня было очень много запомнившихся праздников, честно говоря. Но самый интересный был, когда я была в гостях, люди уехали покупать продукты и все такое, попали в аварию и застряли. И я в чужом доме под телевизор встречала этот Новый год, мобильных телефонов тогда не было, я не знала, куда люди делись, что вообще произошло.
Армен Гаспарян, публицист и радиоведущий:
— Самый запоминающийся Новый год, связанный с Украиной, — это 2009-й, когда переговоры по газу были в Москве и я в эти дни работал в прямом эфире. Я полагаю, что подобных сексуальных извращений Юлии Владимировны Тимошенко не желал больше никто и никогда из ее электората.
Потому что ты сидишь целыми днями и ждешь, пока эта бодяга закончится. А когда она заканчивается, то ты просто самый счастливый человек.
Но мы готовы искупить эту вину сейчас, с 2019 по 2020-й. Взять, так сказать, встречное социалистическое обязательство. Тем более Владимир Зеленский же нас в Киев пригласил. Хотя он уже не Киев, а Куев.
Рамиль Замдыханов, донецкий тележурналист:
— Не буду оригинален, это 2014-2015 год. Когда началась война, я жену с детьми направил в более безопасное место, и мы не виделись четыре месяца. И когда 25 декабря они вернулись в Донецк, через пять дней мы встретили Новый год.
Ведь я отправлял свою дочку, когда ей было 7 месяцев, а вернулась она в возрасте чуть больше года. То есть год она была совсем еще младенцем, который лежал и никого не узнавал, а когда вернулась, то это уже более-менее человек.
И это не то что днем они стреляют, а вечером не стреляют — постоянно гремит. И вот под залп этих орудий все родители ходят, ищут подарки. На рынках и в магазинах было много народной милиции (тогда их еще называли «ополченцами»).
И вот люди в форме, девушки, на них висят автоматы Калашникова, на некоторых даже огромные, длинные пулеметы с коллиматорным прицелом. То есть все серьезно. И эти воюющие люди ходят и покупают подарки детям.
А потом еще к нам пришел, хотя мы его не звали, Дед Мороз. Сейчас он довольно известный в республике человек, командует одним силовым подразделением.
Свет был, вода была, хлеб был, никаких особенных трудностей мы не испытывали. Это уже потом, когда сразу после Нового года началась операция под Дебальцево (а мы жили на юго-западной окраине города), нам пришлось уехать в более безопасное место.
Новый год мы встретили в своей квартире, а в полночь началась стрельба. Тогда еще было множество вооруженных людей в городе, стреляли из автоматов, из ракетниц, у кого что было. Вот такой фейерверк получился.
Конечно, это радость, что мы все вместе находились за новогодним столом, что все вместе собрались. Приходилось в чем-то даже с нуля знакомиться. Мы думали, что в 2015 году все это образуется, загадывали, чтобы наступил мир, но это не сбылось. Надеемся, что сейчас сбудется.
Андрей Золотарёв, политолог:
— Самый запоминающийся Новый год был в Североморске, где я проходил срочную службу, в кочегарке. Это был 1986 год. Запомнилось, потому что сменщик — тот, кого менял, — он уже так отметил, что, в общем, в празднование Нового года пришлось спасать котел от взрыва. То есть тот парень хорошо встретил, ушел спать, а я как ужаленный мотался.
Анатолий Вассерман, политический консультант и аналитик:
— Это был Новый год с 1967 на 1968-й. Я был в круизе по Черному морю для школьников, детей сотрудников Черноморского морского пароходства, на судне под названием, если не ошибаюсь, «Латвия».
Мой отец работал не в Черноморском пароходстве, он начиная с 1956 года и по сей день работает в Одесском водном институте (правда, сам институт успел пару раз сменить название). Но значительная часть кадров, выпускаемых институтом, тогда шла в Черноморское пароходство, позже разворованное при первом «независимом от Украины» президенте Леониде Кравчуке. Это была крупнейшая в мире судоходная компания.
И вот они организовали круиз, и я, как сын сотрудника института, тоже в него попал.
Запомнилась одна история. Мы тогда были школьниками, но уже в том возрасте, когда пить разрешалось. И вот непосредственно в ходе новогоднего бала я после нескольких бокалов шампанского подошел к начальнику круиза, а мы его все боялись, потому что он обладал правом снять с круиза любого и отправить обратно в Одессу прямым путем. Так вот, я подошел к нему и поинтересовался — это я качаюсь или судно? Он посмотрел на меня и ответил: «Оба».