Она сама себя открыла и сама себя закрыла. Сегодня, 14 августа 2019 года, ровно десять лет, как Наталья Хаткина покинула этот мир, ушла тихо, во сне, последними её словами, обращёнными к дочери, было: «Машунчик, я иду спать. Скажи мне что-нибудь хорошее».
«Будешь нести сама!»
Надо посуду вымыть, а тянет разбить.
Это отчаянье, Господи, а не лень.
Как это трудно, Господи, — век любить.
Каждое утро, Господи, каждый день.
Был сквозь окно замёрзшее виден рай,
тусклым мочёным яблоком манила зима.
Как я тогда просила: «Господи, дай!»
— На, — отвечал, — только будешь нести сама.
Пожалуй, это один из самых известных и любимых читателем текстов Натальи. Его не надо заучивать, он сам очень быстро становится памятью читателя. То ли потому что короткий, то ли потому что бьющий.
«Она была очень открытым человеком, я такой её запомнил. Доброжелательная, приятная в общении, компанейская. Производила ли она впечатление великого поэта? Нет, самый обычный человек, но её невероятно уважали, к ней прислушивались», — вспоминает заместитель председателя Союза писателей ДНР Владислав Русанов.
— В тексте она просит Господа ей что-то дать, о чём она могла просить? О стихах?— спрашиваю я.
— Не думаю, стихи у неё и так получилась! Счастья, может быть, просила. Счастье ведь это тоже груз, иногда более тяжёлый, чем несчастье, я так думаю. Счастье тяжело удерживать.
«Кажется, это была какая-то очень личная просьба, — отвечает на этот же священник Димитрий Трибушный, — если нам не удаётся открыть то, о чём просила Господа Наталья Викторовна, то и не нужно. От общения с Хаткиной у меня было ощущение вечной молодости, свободы, естественности и демократичности. Она была очень доступной, живой, ершистой. Она не была памятником! Если сравнивать Хаткину с Ахматовой и Цветаевой, то она была больше Цветаевой, чем Ахматовой. Без ощущения, что она является литературным памятником. Ранимая, обречённая и при этом очень красивая, конечно. В ней не было пафоса, а это свидетельство вкуса. В ней не было тяжести и окаменелости. Не было ощущения, что она думает о своей литературной позиции. Она могла быть язвительной, но это было очень естественно и по-настоящему. Хаткина и её тексты всегда были ассоциированы с тишиной, кто разбирался, тот понимал. Самостояние и глубина. Стихи её неброские, они требуют работы души…»
Сиротская колыбельная
Я такую тебе правду скажу:
спи, детёныш, я тебя не рожу.
Буду век ходить с большим животом
и ничуть не пожалею о том.
Этот мир — ни выжить в нём, ни залечь.
Я замкну тебя навек в свою плоть.
Только так смогу тебя уберечь,
только так смогу свой страх побороть.
Кто родится — мне не хочется знать.
Ничего я не смогу изменить.
Если парень — будет жечь-убивать,
если девка — будет ждать-хоронить.
Если девка — так захочет рожать,
за роженое-родное дрожать
так, как я над нерождённым дрожу
Спи, детёныш, я тебя не рожу.
Домик со снегопадом
Ты, кого нет со мною рядом,
и не будет, как раньше — на «раз-два-три!»,
подари мне шарик со снегопадом
и тепло октябрьское подари.
В этом шарике — домик на два окошка,
огонёк мерцает, уютно так
в нашем снежном прошлом ты дышал мне в ладошки,
а я думала, дура: «Какой дурак!»
Все стихи, которые вошли в этот материал о великой донецкой русской женщине-поэте Наталье Хаткиной, были согласованы с её дочерью. Самые любимые тексты, самые знаковые, самые бьющие. Маша Хаткина — тоже поэт, а не только наследница поэтических сокровищ матери.
Поэт-пророк
О.Г.
Воздушная тревога. И в какой
подвал сойти со шкаликом чадящим,
немеркнущей лампадой спиртовой?
Присядь, скрипя, в углу на старый ящик
и слушай вой. В ушах? Над головой?
В тревоге воздух. Медный купорос —
голубизны отравная истома.
Придёшь домой — воронка вместо дома,
и только ветер треплет, точно пёс,
какие-то листки из старого альбома.
Присядешь собирать — и снова этот свист.
Спуститься вниз опять? Как парковый горнист,
остаться на посту? Пускай уже без горна.
Будь этот гипс живым, то — честен и говнист —
он предал бы родителей позорно.
Эх, Павлик, лишь бы не было войны.
Что ж небеса гудят? Гадальных карт не трогай.
Сгрузи себя в подвал картошкой до весны.
Бог весть, чем прорастёшь. Мы все заражены
воздушно-капельной рассеянной тревогой.
Мною было проведено небольшое расследование, в процессе которого удалось установить личность того, кого Хаткина скрыла за инициалами О.Г. По всему выходит, что адресатом стал друг Натальи Олег Губарь из Одессы. Странно и одновременно вполне закономерно, что этот текст написала поэтесса, которая умерла за пять лет до начала боевых действий на Донбассе, но как невероятно своевременно сегодня звучат её строки. Читателям известно как минимум ещё одно стихотворение, в котором Хаткина очень точно описывает сегодняшние донбасские реалии.
Жались к огню и к другу друг,
а может, к врагу враг.
Жестяная кружка за кругом круг
описывала в руках.
Пили за жуткое счастье, что
вне городов и догм.
И самым бездомным казался тот,
у которого был дом.
Вплетались в речи то мат, то стих,
то просто трещал костёр.
И только женщин не трогал их
отрывистый разговор.
Проклятье! — уж если сорвётся кто —
Не знал бы, не ведал бы…
И самым жестоким казался тот,
который кого-то любил.
Кто знает, что к утру будет вокруг —
болото, степь ли, тайга?
Легли головой на друга друг,
а может, враг на врага.
Уснули. Сквозь зубы — то вскрик, то стон,
то детский какой-то всхлип.
И всех спокойней спал тот,
который завтра погиб.
«Мама постоянно что-то предвидела, это касается не только поэтических текстов. Помню, когда была подростком, — вспоминает Маша Хаткина, — я с мальчиком поругалась, хожу и бубню под нос: «Когда же он придёт и извинится?». А мама в ответ: «Он сегодня не придёт, завтра утром придёт». Так и случилось. Это было постоянно. Но самое важное предсказание мама сделала в 2003 году. Я не знала, что беременна, узнала и поспешила с мужем к маме, чтобы сообщить. Мы вошли на кухню и говорим: «Мама, у нас новость!» Мама прервала нас: «Знаю я вашу новость, мальчик будет!» Мы и сами не знали тогда, кто будет. Маме вроде бы рыба приснилась, но как она поняла, что родится именно мальчик, я не знаю».
Десять лет назад
По словам Светланы Куралех в университете Хаткина созревала как будущая «энциклопедия литературной жизни», но неинтересные ей лекции прогуливала без колебаний. Не удавалось сбежать — придумывала на ходу предлоги, иногда — на грани фола, например, что «нужно срочно в аптеку — братик умирает»…
«Природа одарила Наталью Хаткину мужской логикой, — вспоминает Светлана Куралех, и — в чужих стихах или прозе она умела точно увидеть главное — говорила: «Я вижу скелет». Была блестящим собеседником в дискуссиях, интервью, умела аргументировать свою мысль, придать разговору неожиданный поворот. С ней интересно было говорить на любую тему, начиная с тонкостей современного языка и кончая творчеством Майкла Джексона».
Похоронили Хаткину на кладбище «Донецкое море», на её памятнике выбиты слова из её стихотворения, привожу текст полностью.
Нет у света ничего, кроме тьмы.
Он в ней лилией пророс — и погас.
Кто там плачет в темноте?— Это мы.
Нет у Бога никого, кроме нас.
Неподатливый такой матерьял —
отрастить не получается крыл.
Вот один хотел взлететь — и пропал.
Впрочем, кто-то говорит: воспарил.
То не лилия растет средь зимы —
просто хочется любви — прям сейчас.
Нет у света ничего, кроме тьмы.
Нет у Бога никого, кроме нас.
Вот такая кода, дорогие любители поэзии, она просила о любви, она требовала любви, она вся состояла из любви, огромной бессмертной любви.
Чаепитие
Незримо она всегда с нами, не верившая в смерть, состоящая из жизни и молодости, наша Наташа.
Впятером, вшестером, всемером
мы на кухне за тесным столом
пили чай. Мы друг друга любили.
А часы, что за нами следили,
били полночь — и тут же рассвет.
Но казалось, что Времени — нет.
Вдруг, заплакав, воскликнула я:
— Эти чашки не смеют разбиться!
Эти милые пальцы и лица
раствориться не могут во мраке.
Слышишь? Мы никогда не умрём!
Впятером, вшестером, всемером,
наши дети и наши друзья,
наши кошки и наши собаки.
И снова кода, дорогие друзья поэзии, от посуды, которую тянет разбить, до чашек, что не смеют разбиться. И вот в такие моменты я готова подписываться под словами литературных критиков, что важен не читатель, а перечитыватель. А ещё важна высота (донбасский террикон вполне подойдёт), с которой можно окинуть взглядом всё, что было написано человеком, и увидеть закономерности, о которых лишь догадывался раньше. Но для того, чтобы перечитывать, нужны, прежде всего, тексты, к которым хочется возвращаться. Такие писала наша Наташа — наша донецкая русская поэтесса, которая вот уже 10 лет продолжает с нами разговаривать. А наше дело малое: помнить её и отвечать ей.