Его отец, Адам-Степан Мазепа, вначале был сторонником Богдана Хмельницкого и даже участвовал в Переяславских переговорах, однако затем оказался недоволен достигнутыми соглашениями и впоследствии, уже после смерти Хмельницкого, поддержал гетмана Выговского — зачинателя Руины и польского симпатизанта. В 1662 году решением польского короля был назначен на должность Черниговского подчашего, которую после его смерти в 1665 году и унаследовал его сын Иван Мазепа.
До того как заступить на высокую должность, Мазепа много путешествовал — благодаря протекции польского короля Яна Казимира он в молодости объездил половину Европы, учился в Италии, Нидерландах и Франции, в совершенстве владел несколькими языками и был всесторонне образованным человеком. С другой стороны, именно тогда его характер приобрел черты, которые дали о себе знать в дальнейшем.
Будучи православным шляхтичем, Мазепа стал предметом постоянных насмешек при польском дворе. Атмосфера всеобщей враждебности, где поляки смотрели на него как на человека второго сорта, сделала его человеком «себе на уме» — скрытным, хитрым и коварным.
Русский историк Николай Костомаров писал по этому поводу: «Сверстники и товарищи его, придворные католической веры, издеваясь над ним, додразнили его до того, что против одного из них Мазепа в горячности обнажил шпагу, а обнажение оружия в королевском дворце считалось преступлением, достойным смерти. Но король Иоанн Казимир рассудил, что Мазепа поступил неумышленно, и не стал казнить его, а только удалил от двора».
Уже тогда обидчивость и неуемная мстительность будущего гетмана давали о себе знать — так, например, в 1661 году он оговорил перед королем своего товарища, шляхтича Пасека, который в результате навета был арестован. Последующие разбирательства, однако, подтвердили его невиновность и установили факт оговора, совершенного Мазепой, — как следствие, король отпустил Пасека и выплатил ему компенсацию в 500 червонцев, а Мазепа угодил в опалу.
Привыкший быть «против всех», молодой Мазепа то и дело влипал в истории, тормозившие его карьерное продвижение и порой всерьез ставившие его здоровье и жизнь под угрозу: «Он завел тайную связь с одной госпожой, но муж последней, подметив это, приказал схватить Мазепу, привязать к лошадиному хвосту и пустить в поле; эта лошадь, еще не обученная и приведенная к господину из Украины, очутившись на воле, понеслась с привязанным к ее хвосту человеком в украинские степи. Козаки нашли его полумертвым от боли и голода, привели в чувство, и он, оправившись, остался между козаками». Другой историк, Стебельский, рассказывает тот же анекдот, прибавляя, что «господин, с женой которого был в связи Мазепа, раздел его донага, облил дегтем, обсыпал пухом, посадил на дикую лошадь, привязав его к ней веревками, и пустил на произвол судьбы».
К концу 60-х годов Мазепа твердо решил оставить королевскую службу и подался к казакам, благо, родственные связи помогли войти в окружение гетмана Петра Дорошенко. Тот, водивший дружбу с султаном, в июне 1674 года отправил Мазепу в Крым и Турцию с посольством и подарками, а именно с 15 взятыми в плен левобережными казаками, которых добросердечный христианин Дорошенко передавал своему стамбульскому патрону в качестве заложников, которых тот мог бы использовать в переговорах с запорожцами.
На беду Мазепы, по дороге на посольский караван налетел не кто-нибудь, а сам легендарный атаман Иван Сирко, спешивший освободить пленных побратимов. Казаки быстро скрутили будущего изменника и хотели было укоротить его ровно на голову, однако Сирко передумал вершить самосуд и отправил неудачливого посла к гетману Левобережья Ивану Самойловичу. Там Мазепа сумел как-то выкрутиться, в результате чего не только сохранил жизнь, но и сумел поступить на службу к самому гетману, который впоследствии даже доверил Мазепе воспитывать своих детей.
Знаковым для Мазепы стал 1687 год — в июне войска фаворита царевны Софьи князя Василий Голицына вместе с отрядами гетмана Самойловича предприняли совместный поход на Крым. Хан, по старой доброй традиции, от прямого столкновения уклонился и вместо этого предпочел вести войну на измор, для чего поджег степь впереди идущего в глубь полуострова русского войска. Армия осталась без фуража и была вынуждена повернуть назад.
Василий Голицын стал искать, на кого бы повесить вину за неудачную кампанию. И надо же было так совпасть звездам, что в те же дни некие недоброжелатели подали ему донос на гетмана Самойловича, в котором утверждалось, что именно он распорядился поджечь степь, желая расстроить поход. Естественно, это было полным бредом: во-первых, крымский хан и прежде неоднократно использовал подобную тактику, которая стала в некотором смысле его военным «ноу-хау», во-вторых, гетманские казаки страдали от превратностей похода не меньше, чем московские солдаты. Но, как уже было сказано, Голицыну была нужна не правда, а виноватый, поэтому он написал Софье письмо, в котором все беды свалил на гетмана, и через две недели того низложили, отобрав булаву.
В июле того же года состоялась Рада, на которой решением большинства новым гетманом был избран Иван Мазепа, который, в свою очередь, в качестве благодарности «занес» Голицыну 10 000 рублей, прежде реквизированных (читай — незаконно отнятых) у опального Самойловича. Мы доподлинно не знаем, кто именно составил на гетмана донос, и не можем утверждать, что Мазепа был однозначно причастен к этому. Однако в его биографии прежде уже встречался факт доносительства, и, кроме того, помимо князя Голицына такое развитие событий больше других было выгодно именно ему, поэтому вполне можно предполагать, что он мог иметь какое-то отношение к заговору против Самойловича.
Это был взлет на самую вершину. Умевший лавировать в бурных водах политической жизни, а также не растерявший своего обаяния, прежде не раз его выручавшего, Мазепа удивительным образом смог найти общий язык как с Софьей и Голицыным, так и со сменившим их в 1689 году царем Петром Алексеевичем.
Уже при Петре «украинский патриот» Мазепа сурово подавил восстание Петра Иваненко, мечтавшего о независимой Украине без поляков и московитов. Ходил Мазепа и под Азов, где всячески помогал молодому царю в его первых военных кампаниях. Петр крепко сдружился с мудрым стариком и в 1700 году пожаловал тому Орден Андрея Первозванного.
Об особом отношении царя к гетману говорит хотя бы следующий факт: в 1702 году, уже после начала Северной войны, начала для Русского государства крайне неудачного, Мазепа отпустил запорожцев на службу ко Пскову, где Петр лихорадочно собирал силы после нарвского разгрома. Мазепинцы, «не имея в очах своих ни страху, ни стыда, так буйно и лениво шли, что едва на Масленице вышли на смоленский рубеж, и сколько на походе своём причинили неправд, грабежей и обид людям малороссийским и великороссийским, того и пересказать нельзя, едва и неприятель может хуже поступить», а уже «будучи во Пскове и во многих городах в походе, русские сёла и деревни они разоряли, людей побивали, топили и грабили».
Петр, обычно скорый на расправу и подобных фокусов не прощавший, обошелся с гетманскими людьми на удивление милосердно, лишь попеняв Мазепе в послании «что такое поведение служилых людей его регимента только для него презрено и прикрыто милостиво». Проще говоря, старик стал неприкасаемым — больше грозный государь прощал только Александру Меншикову, который был при нем с юных лет и находился рядом во время стрелецкого бунта, когда на кону стоял не только трон, но и жизнь Петра.
В том же 1702 году Мазепа овдовел. Погоревал он, впрочем, недолго, и вскоре положил глаз на юную Матрену Кочубей — свою крестницу. Самое интересное, что девушка охотно отвечала на ухаживания старика, годившегося ей в деды. Как писал Николай Костомаров, «Мотря, находясь под строгим надзором родителей, тайком переписывалась с гетманом и в это время доходила до безумия — металась, плевала на отца и мать, а родители приписывали такие выходки влиянию чар».
Чета Кочубеев, по понятным причинам, допускать родную дочь до инцеста не собиралась, вследствие чего Василий Кочубей, генеральный судья Войска Запорожского и прежде близкий друг Мазепы, в 1707 году попытался выдать Матрену замуж, однако дочь и гетман, каждый со своей стороны, сорвали его планы. К концу года, однако, генеральный судья сумел выдать своенравную дочь за судейского чиновника Чуйкевича, чем буквально разъярил Мазепу.
И вот здесь нежданно-негаданно рядовая семейная драма переплелась с политическими интригами, которые плел старый гетман.
Натуре Мазепы было свойственно стремление ставить на победителя — собственно, именно так он и добыл некогда гетманскую булаву. Минувший 1706 год выдался крайне удачным для шведского короля Карла XII, который разгромил польско-саксонские войска Августа II Сильного, а самого курфюрста буквально согнал с польского трона, посадив на него своего ставленника — познаньского воеводу Станислава Лещинского.
Заключив с Августом унизительный для последнего мирный договор, Карл остался зимовать в местечке Альтранштедт, размышляя о том, что ему делать дальше. К нему в Саксонию потянулись дипломатические агенты со всей Европы — на западе гремела война за Испанское наследство, и шведский король мог стать той силой, которая могла переломить ее ход. В частности, Король-Солнце спал и видел, как бы втянуть шведов в альянс и с их помощью разбить голландцев, австрийцев и англичан. Это же в принципе было выгодно и Петру, который не желал продолжения войны хотя бы до тех пор, пока не перестроит армию на европейский лад. С другой стороны, часть европейских политических игроков, включая австрийского императора и англичанина герцога Мальборо, не хотела усиления Франции и поэтому желала сплавить Карла воевать в Россию.
Посередине же этой густой дипломатической каши оказался старый интриган Мазепа, который, по старой свой традиции, высматривал, на кого бы поставить в грядущей партии. И когда стало ясно, что шведский король не примет участия в схватке за Испанское наследство, а отправится довершать то, что начал в 1700 году под Нарвой, Мазепа сделал свой выбор.
Тогда, в 1707 году, никто и помыслить не мог, что поход «Северного Александра», как величали Карла в Европе, окончится полтавским разгромом. Напротив, казалось, что все козыри были именно у короля — саксонская армия, которую он не так давно раскатал в тонкий блин, тогда котировалась куда выше русской, да и нарвский разгром все прекрасно помнили. Мазепа вступил в переписку с польским королем Станиславом, давая тому понять, что если он и Карл подойдут к украинским границам с армией, он перейдет на их сторону.
Судя по всему, конспиратор из Мазепы был посредственный, поскольку его недруги тут же донесли на него Петру, однако царь, очень ценивший гетмана, доносам не поверил. Когда же на старика донес его недруг Кочубей, пославший к царю полковника Искру, все списали на личную неприязнь, вызванную историей с Матреной. И вновь царь не поверил доносу, а Искру и Кочубея отдали на волю Мазепы, который их пытал и казнил. К слову, уже после измены гетмана муж Матрены Чуйкевич уйдет вместе с ним к шведам, за что впоследствии вместе с женой будет сослан Петром в Сибирь. Такие вот превратности судьбы.
Впрочем, до поры Мазепа не выказывал неповиновения. И лишь осенью 1708 года, когда Карл двинулся в Малороссию, гетман решился на открытую измену.
20 октября он отправил Меншикову, стоявшему в Госрке, что не может выйти на соединение с царскими войсками, поскольку находится едва ли не при смерти, и что «от подагры и хирагры приключилась ему эпилепсия». Сам же 24 октября выехал из своей столицы, города Батурина, и уже «вечером 28 октября Мазепа приехал к шведскому королю. Гетман представился ему на другой день, 29 октября. Около короля находились тогда знатнейшие вельможи и военачальники; между ними были: канцлер граф Пипер, генерал-квартирмейстер Гилленкрок, верховный судья, два генерал-адъютанта и несколько полковников. С Мазепою внесли два знамени его гетманского достоинства — бунчук и булаву. Мазепа произнес перед королем короткую, но складно составленную речь на латинском языке. В этой речи он просил короля оказать козакам покровительство и благодарил Бога за то, что посылает им избавление от царского рабства».
Вопреки утверждениям современных украинских историков, это не было равноправным договором. Прося о покровительстве, Мазепа не смог привести с собой сколь-либо ценного воинского контингента, да и сам Карл, который был крайне невысокого мнения даже о русской регулярной армии, запорожцев считал бандитами и бесполезным сбродом. За их измену казакам была поручена «почетная» роль — рыть окопы и шанцы для шведских солдат при осаде Полтавы.
Дальнейшие события всем известны — полтавское поражение, капитуляция остатков шведской армии у Переволочны, бегство Карла в пределы Османской империи. Впервые в жизни ставка Мазепы не сыграла, и по иронии судьбы именно в этот раз он решился поставить на кон все. И теперь бывшему гетману, удостоенному Ордена Иуды, не оставалось ничего другого, кроме как бежать вместе с королем. И если у Карла еще оставалась его Швеция, куда он гипотетически мог вернуться, то Иван Мазепа потерял все.
Возможно, судьба рассудила так же, и бывший владыка Украины, оставшийся без пяди собственной земли, скончался на чужбине, в турецких Бендерах, 2 октября 1709 года, навеки войдя в историю как предатель.