«Сестра»
Так вышло, что вчера ближе к вечеру, 21 ноября 2018 года, в пятую годовщину Майдана, мне передали последнюю и очень миротворческую книгу киевского поэта, доктора культурологии, профессора Евгении Бильченко «Сестра». Книга проделала длинный путь, прежде чем попасть ко мне, преодолела блокпосты между Украиной и ДНР, а потом долго ждала меня в Донецке. Само упоминание фамилии Бильченко в среде донецких литераторов из Союза писателей ДНР имеет потрясающий эффект, Бильченко ненавидят, презирают, не верят ни единому ее слову.
Я знаю Женю с 2011 года: рыжеволосый кузнечик, себе на уме, хрупкая оболочка для души большого поэта, которого называют «поэтом Майдана». В 2011 году она приезжала в Донецк — как победитель на литературном фестивале прошлого года под названием Cambala, имени донецкого поэта Натальи Хаткиной. Фестиваль курировал профессор кафедры «Теория литературы» Донецкого национального университета Александр Кораблёв. В 2010 году Женя выиграла фестиваль с очень антиоранжевым текстом «Эпитафия революции» — стихотворением об обмане украинцев во время первого Майдана (2004 год). Тогда, в 2011 году, ничто не предвещало беды.
Майдан
Мы все теперь знаем, чего реально стоил Майдан, у каждого из нас свое собственное представление о том, что произошло в Киеве, общим знаменателем стали страшные слова: переворот, революция, убийство, трагедия, ненависть. Из Донецка пять лет назад было довольно плохо видно то, что происходило в Киеве на исходе ноября 2014 года. Многие дончане посмеивались и не воспринимали происходящее всерьез: «Опять столица бунтует. Мало им оранжевой революции!» Кто-то выражал реальную тревогу, говорил, что чума может распространиться, захватить другие города, но в целом это было состояние неверия, что снова можно наступить на старые грабли.
Вечером 21 ноября 2018 года я вызвала Женю на откровенный разговор о Майдане.
«Женя, как ты тогда в 2014 году понимала идеалы Майдана, певцом которого тебя окрестили? Когда на него вышла? Кто был тогда с тобою? Ты выводила студентов на Майдан?» — были мои первые вопросы.
«Как отсутствие цензуры, коррупции, ограничении олигархии, — отвечает Бильченко, — чтобы не били за взгляды. Впервые вышла то ли 18-го, то ли 19 ноября. Вышла одна, посмотреть. В этот же день первый и последний раз прочла с трибуны текст с такой строкой «Я лежу посреди Майдана». Тот, с которым выиграла Камбалу. На Майдане тогда со мною был только любимый человек, но чаще я была одна. Несколько раз ходила с двумя или тремя поэтами, на сцену нас не пускали. 19 февраля 2014 года после семинара по Ганди мои студенты в количестве четырех человек (два мальчика и две девочки) решили идти туда. Мы стояли на крыльце университета, и мы, пять человек, решили пойти и убиться. Мы шли по пустым улицам. Я помню фамилии всех четырёх, шли как на смерть. Никто никого не выводил, это выдумки СМИ. Я просто была там с ними».
Декабрь 2013 года, Донецк
До войны я руководила литературной студией «Кофе-кошка-Мандельштам», мы собирались каждый месяц по последним пятницам, приглашали самых разных авторов. Это были такие маленькие сольники, один вечер — один автор. 27 декабря 2013 года Женя приехала из объятого Майданом Киева в Донецк выступить в моей литературной студии. Мы с ней давно договаривались об этом выступлении, ещё до событий, но чем ближе была последняя пятница декабря, тем сильней мне хотелось поговорить с Женей о Майдане.
На улице было холодно и бело, Женя приехала поездом рано утром, днем отдыхала, а вечером мы встретились в студии. Разноцветные ногти, серебряные кольца, феньки, венок из искусственных цветов, две косы, деревянные бусы — такой Женя появилась перед слушателями. В руках пухлая стопка стихов, но не стихи тогда пришли слушать в студию, пришли попялиться на Женю, которая зачем-то стоит на майдане и выступает против действующей власти. Власть-то была продонецкая, какая-никакая (вернее сказать, что никакая), но всё же наша, родная, «с Донбасса».
Февраль 2014 года
18 февраля Женя вышла с четырьмя студентами на майдан. «Я побыла с ними примерно до половины десятого вечера, — рассказывает Бильченко, — после пошла домой. Вышел Кличко из Дома профсоюзов и сказал, обращаясь ко мне и студентам: «Идите, через час здесь всё плохо будет! Идите домой, идите в кафе». А через час горел Дом профсоюзов. В ночь с 18 на 19 февраля началась стрельба. В 9:30 утра 20 февраля мне позвонили мои девочки и сказали, что их убивают, что им страшно. Я оделась и поехала. Одна девочка была отравлена газом. Когда убедилась, что студенты отправились домой, я пошла в госпиталь в Михайловском соборе и перебрасывала операционные системы по ручной эстафете. Потом тоже ушла домой».
Женя выходит со студентами на майдан, я узнаю об этом не сразу, но, как только узнаю, прихожу в свой вуз на занятия и каждую лекцию начинаю с того, что открыто говорю студентам-третьекурсникам (уже совершеннолетние, но еще такие юные), что, если мое слово для них что-то значит, то пусть не участвуют ни в каких митингах — ни за правое дело, ни за истину, вообще ни в каких митингах. «Почему?» — спрашивают они. «Это плохо кончится! Вас могут убить, вы готовы оставить своих родителей без вас?!» — я не спрашиваю, я отрезаю.
Весь февраль, пока Киев полыхает, а Янукович спасается бегством, меня ломает, мне страшно за детей (так мы порою называем студентов), мне страшно за страну, я пишу стихи, много и бурно. Стихи про блаженную Женю, в которых рассказываю читателю о киевском поэте в белом платье, только платье это черней шахтёрских лиц. Я пишу про русский язык, который кому-то в моей стране стал поперёк горла.
Мальчик
В ночь с 20 на 21 февраля Женя Бильченко пишет текст «Мальчик», который, по сути, становится поэтическим гимном Майдана. Впоследствии это стихотворение было переведено на 27 языков. Текст попал в струю, оказался простым для понимания.
«Первый раз я поняла, что идеалы Майдана преданы, 22 февраля 2014 года, — рассказывает Бильченко, — я не пошла на похороны, я увидела содом в Сети и просто выключила комп. Это как тризна была. После я один раз пошла на площадь и увидела обыкновенных алкашей. Ушла. Написала, что не вернусь».
«Мой «Мальчик» — это никакой не гимн Майдана, а плач! В 2016 я отказалась от декламаций «Мальчика», потому что мне не нравится политизация этого текста. Мне не нравится и не нравилась общественная реакция на него. Потому я убирала перепосты. Мальчик был написан не про политику, а про народ, который страдает, и от его имени. А народ страдает везде. Я помню, как крымские поэты предложили мне вставить в него «Я беркутёнок, избиваемый в подвале», но я не смогла тогда придумать, я не могу делать на заказ. Потом у меня появился свой «беркутёнок» в образе Егора из поэмы «Сестра». Но тогда я не знала, как это охватить. То, что я испытывала, — ужас, боль и свет. Искусственно звучит, но так и было. Как будто уничтожаемый народ через меня говорит. Я бы хотела оторвать «Мальчика» от Майдана, чтобы его могли читать и русский, и украинец, и «афганец», и ополченец. Но люди воспринимают «Мальчика» не голым, а в этой дурацкой политической одежде. Потому я не читаю «Мальчика». Хочу переждать, пока ярлыки пройдут…» — делится со мною Женя.
Русский и украинец
«Отличий между русскими и украинцами нет, — считает Бильченко, — просто двум родственным народам одной цивилизации дали символические ярлыки для взаимного уничтожения. Нет ни левых, ни правых, ни русских, ни украинцев. Есть финансовые элиты — люди на бабках, глобалисты, либералы. И есть народ, который они между собою стравливают, чтобы ослабить нас, давая нам условные имена».
Где они, эти люди на бабках и т.д.? Они на Западе. Это Запад нас разделяет, в соответствии с собственной логикой и интересами. Украинская власть — их прямой индикатор. Российская власть пытается их контролировать, балансируя на грани, это ей стоит огромных усилий. Сегодняшняя главная трагедия — это заброшенность людей. Украина идёт под слив, как зона ресурсов и гастарбайтеров. Донецк как антиглобалистская альтернатива не справляется со своей миссией, ощущает себя песчинкой на жерновах истории, но как стойкий оловянный солдатик не готов сдать ни пяди земли. Правые в Украине чувствуют себя преданными, потому что бывшее пушечное мясо никому не нужно.
«Есть общая база для Украины, России и Донбасса. Это три зоны с общей памятью. В память входят: Русь, Киевская Русь, земля русская от Галича до Новгорода, Илья Муромец и Алёша Попович. Этих добрынь никто не может отринуть. А еще — Великая Отечественная война, где киевляне были рядом с дончанами и ленинградцами».
Cotton
Окружение Жени Бильченко не принимает ее месседж о Руси. Женя изменилась и как человек, и как поэт. А они ждут, когда она обратно прибежит. «А я не прибегу!» — говорит Бильченко. С их точки зрения, она стала «ватой», «сепаром», консерватором.
«Я реально стала транслятором традиции, — говорит Бильченко, — и я считаю, что нашу общую память и нашу общую традицию может спасти жесткий современный стиль подачи. Так я стала ощущать новые стиль и смыслы. Прага меня приняла. Донецк в лице некоторых людей тоже принял. Одесса и Москва приняли. Питер принял — в лице рок-среды, анархистов и тех людей из новороссийского проекта, кто готов помнить и мириться. Простые киевляне приняли многие. Национальная русскоязычная либеральная туса писателей — нет. И катись она!»
Что будет дальше?
«У меня три прогноза: либо полноценная русско-украинская война, когда третий путь будет не реален. Либо здесь англо-саксонский мир устроит вторую Прибалтику, утилизировав правых. Либо народ очнётся. Тогда этнически ориентированные люди поймут, что им нечего делить с людьми Донбасса, что нет правых и левых, есть один народ. Тогда нужен лидер от народа, способный объединить антиглобалистов и создать альтернативу этой украинской власти».
«Нельзя иметь одно ухо!», или Не отдавайте Украину Америке
Бильченко изменилась, раньше мне было сложно с ней разговаривать, сейчас мне легко. Последний раз мы виделись с Женей на Белорусском вокзале в Москве летом 2017 года, много говорили, ели клубнику, читали стихи. Женя продолжает выглядеть так, что сама Жанна Агузарова кусает локотки. И в этом тоже ее жесткая подача, которая была всегда. И в старой Жене, и в новой.
Основная проблема Жени на мой взгляд в том, что человек — это процесс, а не результат. Именно из-за того, что ее воспринимают как результат, ей и не верят, называют «переобувшейся». Когда человек живет длинную жизнь, особенно это касается современного изменчивого мира, вполне естественно, что человек меняется, растет над собой, расхлебывая ошибки прошлого.
«Я хочу быть той, устами которой говорят киевские бомжи, московские рокеры и ленинградские многостаночники. Это всё одно. Когда я была маленькой, я через Пушкина это всё слышала устами бабушки и Юры (Крыжановского). Потом я стала слышать только Украину этого бока. Потом только Россию бока того. А сейчас я слышу в оба уха! Наша земля распадается, это я слышу. У меня было одно ухо раньше! Нельзя иметь одно ухо… Когда науськивают против миротворцев, не прощают раскаявшихся и не верят якобы «переобутым», они закрывают Россию от Украины полностью. И отдают Украину Америке!»
Борьба за каждую душу
Начиная с февраля 2014 года я очень злилась на Женю. Когда 2 июня 2014 года бомбили Луганск, кто-то из таких же злящихся повесил Жене на стену в социальной сети видео про умирающую женщину и написал что-то типа: «Смотри, (матерное слово), эта кровь на твоих руках!» Мне сейчас стыдно, но я тогда думала так же, как и тот неизвестный человек. Я ненавидела Женю за Майдан, за войну, за многое. Мне стыдно за свою ненависть. Мне стыдно за собственную ненависть к разжигателю ненависти.
Очень часто от разных людей в своей жизни я слышала, что надо бороться за каждую душу. Да, мне повезло с людьми. Готова ли я была бороться за душу Жени? Нет. Я говорю честно. Не готова, но это и не нужно оказалось. Её душа победила сама, победила изнутри. Там, на Белорусском вокзале в летней Москве, мы прощались и Женя сказала: «Давай прощаться помедленней, я так боюсь тебя больше не увидеть!» И мне отчего-то вспомнился донецкий старец, провидец батюшка Зосима, который не благословил Януковича на то, чтобы тот шел на президентские выборы, предчувствуя беду, но до последнего своего дня молился о нем и его семье. Может, потому, что Зосима умел любить, невзирая на недостатки. Вот бы и нам всем научиться любить друг друга, а не ненавидеть. И я сейчас не о Жене и не обо мне, я о другом — о большем, чем все мы и даже эта война.