Такой подход имеет под собой достаточно прочное основание. Дело в том, что в политике окончательная победа достигается только в случае полного уничтожения противника (так, чтобы он, как Древняя Ассирия, уже никогда не возродился). Все остальные победы, даже такие сокрушительные, как одержанная Германией во Франко-прусской войне или как победы союзников в Первой и Второй мировых войнах, ведут лишь к более или менее длительной паузе, после чего борьба начинается вновь.
Зачастую даже конфигурации союзов в новом, абсолютно изменившемся мире до боли напоминают политическую обстановку почти вековой давности. Казалось бы, современная Германия не имеет ничего общего с Третьим рейхом, Запад объединён в НАТО и ЕС, в Европе нет противостоящих друг другу военных блоков западных стран. Тем не менее, как и в прошлом веке, англосаксонские «демократии» с беспокойством смотрят на растущую немецкую экономическую мощь и поговаривают о планах Берлина на Четвёртый рейх. Франция не скрывает амбиций относительно политического лидерства в ЕС. С одной стороны, Германия ей нужна как союзник против англосаксов, видящих в Европе свой задний двор, с другой, Германия — конкурент в борьбе за лидерство в Европе. Как и сто лет назад, эти страны пытаются натравить Германию на Россию, ликвидировав таким образом опасность создания контролирующего Европу союза обоих своих конкурентов.
Ну и Польша, как и в прошлом веке, играет деструктивную роль, провоцируя европейскую войну, хоть опять окажется её первой жертвой.
Так что сторонники «жёсткой линии» опираются на довольно прочный исторический фундамент, и внешне их позиция выглядит вполне логичной, ибо зачем соглашаться на переговоры, если любой компромисс требует уступок с двух сторон (то есть с нашей тоже). Будем давить дальше, пока враг не сломается. Он ведь явно ослаб, если первым предложил переговоры.
Однако главная цель любой политической борьбы — достижение победы без скатывания в войну. Как правило, в войне теряют все, в том числе и победитель. Даже англосаксонская манера вести войну чужими руками и приходить на поле боя в момент дележа трофеев на длительном временном промежутке не работает. При всей своей «военной хитрости» Британская империя рухнула, а Американская империя сильно шатается и грозит рухнуть у нас на глазах. Дело в том, что основные издержки войны — не только и даже не столько потери на фронте и разрушение инфраструктуры. Как бы цинично это ни звучало, но (за исключением случаев тотального геноцида) родятся новые люди, которые построят новые города.
Основные издержки происходят от вынужденного перекоса экономики — гипертрофированного развития военного сектора (ВПК), которому необходимы заказы и в те годы, когда войны нет и техника не уничтожается массово на полях сражений. Подобный перекос, искажая нормальную экономическую структуру, в конечном счёте начинает влиять и на политику. Именно эта причина лежит в основе безумной, агрессивной, а в конечном итоге — самоубийственной политики США (а до них — Британской империи). Не они стремились воевать, а их экономическая модель требовала идеологического обоснования массового производства вооружений в мирное время. Поэтому постоянно требовался экзистенциальный враг. США не скрывали своего отчаяния, когда СССР рухнул, и американский ВПК потерял жупел, пугая которым заставлял американцев выделять в военный бюджет не просто львиную долю доходов, но больше, чем США зарабатывали. Фатальный американский долг — это деньги, перекачанные в карманы капитанов ВПК, а также лидеров идеологического, информационного и политического обеспечения военной гонки.
Судя по всему, подойдя во время весенней военной тревоги к краю пропасти (никто никогда не знает, чем закончится массированная концентрация войск противостоящих сторон на границе, иногда события выходят из-под контроля, и война начинается как бы сама собой), сохранившая остатки вменяемости часть американской элиты поняла, что необходимо стравить пар глобального противостояния, иначе с котла сорвёт крышку. Совершенно очевидно, что такому трезвому подходу способствовали несколько лет, выигранные в ходе украинского кризиса российской властью, не позволившей втянуть страну в военный конфликт в 2014-16 годах. За эти годы были поставлены в армию и освоены войсками новые системы вооружений, изменившие баланс сил. США уже не уверены не только в том, что они способны выиграть войну с Россией, они боятся её элементарно проиграть, то есть не суметь нанести России неприемлемый ущерб, притом что сами такой ущерб понесут.
Поэтому американцы выступили инициаторами полномасштабных переговоров по всем текущим глобальным проблемам и проявляют даже большую заинтересованность во встрече, чем Россия. На этом основании некоторые отечественные «теоретики» кухонной дипломатии утверждают, что России было бы полезно вообще от переговоров уклониться. Но это не так, в стравливании пара мы заинтересованы не меньше, чем США. Зачем рисковать войной, если мы побеждаем в условиях мира.
Естественно, возникает вопрос, что же делать, если глобальный компромисс с США ослабляет наши позиции, а отказаться от переговоров нельзя. Дело в том, что, как бы ни любили шутники формулу «договорились договариваться дальше», именно в таком режиме происходит большая часть наиболее эффективных двусторонних и — особенно — многосторонних переговоров. Мы с гордостью говорим, что СНГ, ООН, ОБСЕ и т.д. в первую очередь площадки для переговоров. Интеллектуально ущербные любители простых решений даже называют их «говорильнями». Но именно эти беспрерывные «говорильни» помогают избегать серьёзных конфликтов.
Обратимся к опыту отношений СССР/США. Первый раз руководство двух ядерных держав осознало, куда завела их политика повышения ставок, и ужаснулось, заглянув в бездну в ходе Карибского кризиса. После этого в двусторонних отношениях начался период разрядки, в основном связанный с именами Брежнева и Никсона. Полтора десятилетия СССР и США (кстати, в Женеве) вели переговоры о всеобъемлющем глобальном урегулировании, но к полноценному компромиссу так и не приблизились.
Были подписаны договоры, ограничивающие масштабы ядерных испытаний, устанавливающие пороговые значения ядерных арсеналов, вводящие отдельные меры контроля. Но даже разоруженческая тематика так и не была до конца исчерпана, не говоря уже о полном снятии всех взаимных претензий. Американцы прозвали министра иностранных дел СССР Андрея Андреевича Громыко Мистер Нет, Советский Союз также много и жёстко критиковал американскую делегацию за неконструктивный подход.
Тем не менее задача была решена, до конца 70-х годов, когда Исламская революция в Иране и вход советских войск в Афганистан в одночасье изменили баланс сил на Большом Ближнем Востоке, пар стравить удалось. Затем ставки начали повышаться по новой, и следующую разрядку начали уже Рейган с Горбачёвым. Но Михаил Сергеевич, как молодой врач из анекдота, вылечивший пациента, на котором всю жизнь зарабатывал его отец, неправильно понял стоявшую перед ним задачу. Надо было договариваться, а он решил договориться и быстро пришёл с Рейганом к компромиссу по всем насущным вопросам, просто пойдя на невынужденные уступки, так как считал, что цель США та же, что у него, — глобальное урегулирование, на деле же американцы желали получить односторонние преимущества. Он им их предоставил, а они этими преимуществами не замедлили воспользоваться.
Конечно, это капля в море и не решает проблемы глобального противостояния России и США. Но эта проблема никогда и не будет решена. Более того, даже если завтра исчезнут и Россия, и США, глобальное противостояние великих держав (только других) всё равно сохранится. Для того чтобы оно прекратилось, «должен остаться только один».
Ещё раз подчеркну: наша задача не добиваться договорённости любой ценой, а вести переговоры ради переговоров, поскольку в период переговоров международная напряжённость идёт на спад. То есть «женевский процесс» надо сделать непрерывным, как при Брежневе. Вот об этом — формировании делегаций и создании площадки для постоянных переговоров — Путин и Байден могут договориться без ущерба для своих стран. Если это удастся, то это будет их общая победа, а всё остальное — не больше, чем сопутствующий шум.