Почему-то в памяти народной испанка не сохранилась и осталась лишь одним словом, спрятанным в списке напастей, сопутствовавших Гражданской войне. А потому об этой эпидемии стоит рассказать подробнее.
Жатва смерти не от пуль
Почему болезнь приобрела такую географическую локацию? Почему инфекция не привязана к востоку Азии, где она водилась и ранее, или США, где первый случай заболевания был зафиксирован еще в марте 1918 года?
Просто в Испании было больше всего зарегистрированных жертв на душу населения, ей переболел и сам король Альфонс XIII (прадед нынешнего испанского короля Филиппа VI, который, в отличие от братинского принца Чарльза, пока еще здоров).
Главная же причина такой привязки и статистики в том, что шла Первая мировая война, в странах-участниках была жесткая цензура в печати, а Испания была самой большой нейтральной европейской страной, и там ограничения были мягче. В этой стране болезнь поразила 40% жителей — 8 миллионов человек.
Во всём мире зараза захватила 700 миллионов человек, значительная часть из которых умерла, потери от нее были гораздо значительнее, чем в Первой мировой войне.
Американские войска завезли болезнь в зону боевых действий, где она распространилась по обе стороны линии фронта. А после перемирия демобилизованные расходились по домам и родным странам, везя с собой и смертельно опасное заболевание. Кроме того, вынужденные мигранты и беженцы также становились переносчиками болезни.
Медики недоумевали — новая болезнь больше всего одолевала не стариков и детей, а физически крепких людей в возрасте 20-40 лет.
В США было около 500 тысяч умерших, в Италии — 270 тысяч, в Британской Индии — 5 млн. Среди жертв эпидемии — социолог Макс Вебер, художник Густав Климт, поэт Гийом Аполлинер и драматург Эдмон Ростан.
Гетман от испанки не спас
На территорию, подконтрольную гетману Украинской державы Петру Скоропадскому, испанка пришла в сентябре 1918 года вместе с немецкими оккупационными войсками, переброшенными с запада.
Тогда киевские газеты перепечатывали сообщение германского пресс-бюро, в котором говорилось, что «в Мадриде недавно появилась еще одна болезнь. Уже зарегистрировано 500 случаев этой новой болезни, она начинается симптомами испанской болезни, а затем переходит в тиф. Эта эпидемия быстро распространяется. Таким образом, Мадрид — это фабрика новых болезней».
Сведения о том, как расходились волны пандемии по украинским городам и селам, сохранились благодаря сводкам Министерства народного здоровья и опеки и сообщениям Украинского телеграфного агентства, публикуемым в периодических изданиях.
13 октября 1918 г. в Киеве проходил 2-й всеукраинский съезд врачей. Третий день съезда был посвящен рассмотрению сущности «испанской слабости». Заметьте, до «самой страшной эпидемии» врачи добрались только на третий день. Кроме испанки, на съезде обсуждаются венерические заболевания, собачье бешенство и прочее, прочее, прочее.
Итогом съезда был вывод, что испанка является болезнью инфекционной. О том же говорится в докладе доктора И.Г. Загорского, который требует изоляции больных и дезинфекции помещений.
Казалось бы, гетманская власть должна была без промедлений запретить массовые мероприятия, ввести карантинные меры, заставить горожан носить маски, защищающие органы дыхания. Было ли это сделано? Нет, не было. Всё зависело от того, насколько способны были проводить противоэпидемические мероприятия местные власти.
Министр В. Любинский издавал директивы. Исполнительными органами губернских санитарных советов были санитарные бюро. Их возглавляли: в Екатеринославской губернии — Н. Степанов, Полтавской — М. Малыгин, Волынской — И. Ильницкий, Подольской — С. Ильницкий, Черниговской — Н. Хворостанский и в Киевской — А. Говсеев. Санитарным бюро Харьковской губернии с 1911 года года продолжал руководить профессор Сергей Николаевич Игумнов, брат великого пианиста.
Параллельно функционировали санитарные структуры оккупационных властей. Штаб-квартиры австро-венгерских санитарных органов были размещены в Екатеринославе, Одессе, Жмеринке и Мариуполе, немецких — в Киеве, Харькове, Житомире и других городах. Они ставили целью проведения профилактических мероприятий среди своих войск, но не отказывались от помощи мирному населению.
Профессор Любовь Жванко, изучив официальные документы и периодику времён Скоропадского, пишет:
«Местные свласти объявили о временной приостановке учебного процесса в школах, гимназиях, реальных училищах и других учреждениях образования. В отдельных случаях, как это было в Житомире и других городах Волынской губернии, врачи в первую очередь оказывали помощь детям из бедных семей. Главы ряда городов и местечек наложили запрет на проведение любых массовых мероприятий.
В Екатеринославе еврейская городская община, параллельно с дежурством врачей, осуществлённым городской управой, наладила лечение беднейших слоёв населения. Для этого с начала октября 1918 было образовано пять участков, где врачи бесплатно выезжали к больным «испанкой».
Вот лишь некоторые сообщения из газеты «Відродження».
13 сентября, Полтава. «В Полтавской реальной школе заболело испанкой 234 ученика и 3 учителя. В связи с этим занятия не будут проводиться 10 дней.
27 сентября, Павлоград. «Три недели лютует испанская болезнь. По информации местных врачей, заболело около 3 процентов населения».
1 октября, Екатеринослав. «Во многих горных предприятиях и заводах из-за испанки уменьшилось число работников». 4 октября, Екатеринослав. «В Екатеринославском уезде испанка приобретает чрезвычайные размеры. Много умирает. Высылаются санитарно-эпидемические отделы».
9 октября, Николаев. «Эпидемия испанки расширяется, сопровождается большой смертностью. Умер от испанки популярный в Херсоне молодой врач Корабельников». Лубны. «Состоялось объединенное заседание врачебно-санитарного совета по вопросу эпидемии испанки. Решено открыть больницу, организовать скорую врачебную помощь, ночные дежурства и транспорт для перевозки больных».
16 октября, Чернигов. «Сейчас на Черниговщине лютует испанка. Умирают, в основном, люди среднего возраста от 30 до 40 лет. Селяне называют испанку холерой. Смертность от испанки достигает 20 процентов».
18 октября, Винница. «Сообщают об увеличении испанки. В некоторых селах болеет все население. Много умирает. Врачебной помощи нет».
Московский журнал «Медицинское обозрение» в 1918 году отмечал, что в Харьковской, Киевской и Херсонской губерниях отмечается «высокая убыль медицинского персонала, исполняющего свой высокий общественный долг по излечению больных испанским гриппом…»
Земские врачи приезжали по вызову к заболевшим в глухие села, сами заражались и умирали. Такая же убыль наблюдалась в среде церковного клира: приходские священники отпевали усопших и через короткое время погибали от болезни.
С уходом немцев и падением гетмана дела пошли совсем плохо — петлюровцы ускорили украинизацию и были заняты решением «еврейского вопроса», а большевики — войной и террором. Батьке Махно тоже было не доиспанки.
Киев сопротивляется напасти
5 сентября 1918 года в Киеве появляется сообщение: «Вчера неожиданно умер от испанской болезни К. П. Мерлица, который работал в газете «Відродження» с начала существования газеты, исполняя обязанности метранпажа. Покойный имел мягкий характер и пользовался любовью товарищей по труду. Умер молодой украинский гражданин двадцати девяти лет и оставил после себя жену с 5 малыми детьми».
Вот что сообщала та же газета «Відродження»: «В Александровской городской больнице на 26 сентября было больных: брюшным тифом — 26, холерой — 1, испанкой — 126». «В Киевском уезде с 15 по 31 сентября заболело испанкой 1262 человека, умерло — 201», — писалось там же. 19 октября, Киев.
В Киеве и его окрестностях заболели до 700 тыс. человек, смертность составила 1,5%. Эпицентром стал киевский вокзал. Тогда официально количество жителей города составляло полмиллиона человек, а статистика утверждает, что только заболевших испанкой было около 700 тысяч человек. Логично предположить, что беженцев и солдат в городе и его ближайшей округе было далеко не 200 тысяч, не мог же заболеть каждый.
Железнодорожный вокзал был наводнен людьми и утопал в антисанитарных условиях. Но власти города предприняли ряд очень действенных мер. Хотя они были приняты и не специально против гриппа. Благодаря профилактике тифа Киев справился с испанкой относительно легко.
Кроме того, киевляне не впадали в панику. Ведь их преследовала триединая зараза: революция, постоянно сменяющаяся власть и теперь еще эпидемия. Вокзал превратили в импровизированный лазарет, под пункты медицинской помощи приспособили два вагона (на большее в городе не было денег).
По сути Киев закрыли на въезд: беженцев переправляли в другие города и населенные пункты. Старожилы замечали, что никогда ни до, ни после эпидемии город не был таким чистым. В городе началась масштабная уборка, очистили даже мусорные контейнеры. Вот что значит такой факт, что во главе города тогда стоял адвокат Евгений Рябцов, а не боксёр Виталий Кличко.
Вполне сносно сработала и медицинская система.
При каждой киевской больнице были обустроены специальные бараки не только для больных, но и для потенциально зараженных людей — своего рода карантин.
Правда, лечением «испанского гриппа» никто особенно не занимался, не только в Киеве, но и нигде в мире. Просто медицинские препараты того времени были бессильны. Доктора предлагали самые разные средства: от ледяных ванн до употребления кокаина — все оказалось неэффективно. Поэтому борьба с эпидемией была скорей попыткой локализовать носителей, а не вылечить их.
При этом на Печерском ипподроме проводятся бега. Ежедневно дают представления Государственный народный театр в Троицком доме, Второй городской театр, Большой театр «Миниатюр». Работают кинозалы. В зале Украинского клуба дается большой концерт, там же систематически репетирует рабочий хор.
В городе чуть ли не каждый день проходят собрания общественных и политических организаций. «Умер от испанки атаман 7-го корпуса полковник Вовкобой, прибывший на совещание атаманов корпусов», — сообщали информагентства.
Другие города пострадали намного больше, нежели столица гетманской, а затем и петлюровской Украины. 10 тысяч летальных исходов в Киеве, что составило около 2% от числа официально зарегистрированных в городе жителей. Если считать с приезжими и беженцами, то процент становится еще меньше: только 1,5% заболевших в Киеве людей не смогли справиться с болезнью.
В других мировых столицах смертность достигала 25%.
Харьков борется смеясь
В Харькове и окрестностях об испанке ныне вспоминают мало. Почему?
После смерти от тифа губернатора Николая Протасьева в конце 1915 года в городе и губернии были приняты экстраординарные санитарные меры. Новый государев назначенец князь Николай Оболенский (дядя поэта Константина Симонова) поставил и без того строгую местную санитарную систему в еще более жесткие рамки. Губернский и городской санврачи Сергей Игумнов и Владимир Фавр сурово относились к нарушителям.
Но в следующем году пришли революции, город стал переполнен войсками и дезертирами, ситуация ухудшалась. С приходом к власти большевиков и роспуском городской управы санитарная служба была разгромлена и восстановлена только после входа в город немецких оккупационных войск в апреле 1918 года.
Они и занесли с собой испанку в сентябре. Кстати, единственный памятник жертвам этой болезни в регионе — братская могила немецких военных на 2-м городском кладбище (бывшем лютеранском участке).
Вот, например, что писала харьковская пресса 25 сентября 1918 года: «В Харьковском уезде сильно распространена испанская болезнь. Так, в с. Пересечном свыше 290 больных «испанкой». Нередки смертные исходы».
В Харьковской губернии за первую неделю октября 1918 г. в Волчанском уезде заболели 3 тыс. человек, из них 493 умерли, в Ахтырском — соответственно 4166 и 149 человек. В Сумском уезде, только по официальным данным, за этот период были поражены 10 тыс. жителей. Санитарные врачи считали, что реальная цифра значительно выше. Достаточно высокий уровень смертности был в Купянском и Старобельском уездах.
От крупозного воспаления легких на фоне гриппа умер один из богатейших харьковских купцов Анатолий Жмудский, брат будущей обладательницы «Оскара» Варвары Каринской. Заболел испанским гриппом и слег в постель управляющий харьковской епархией епископ Неофит Следников.
На улицах появились люди, закрывающие марлевыми повязками рот. В качестве средств лечения тогда предлагались теплые компрессы на грудь, а также лук, чеснок и даже керосин. Одним из способов избежать гриппа считалось курение. Чтобы не заразиться, местные газеты рекомендовали носить бриллиантовые колье, поскольку, как тогда считалось, «возбудитель болезни не выносит присутствия алмазов». Главной же мерой предохранения от гриппа считалось полоскание горла морской водой.
В распространении эпидемии обыватели обвиняли большевиков, анархистов и «специальных» немецких уполномоченных, отравляющих воду в колодцах.
В конце 1918 года городской санврач Владимир Фавр сделал доклад о санитарном состоянии города. «Положение в некоторых отношениях ужасное, или, как говорит проф. Фавр, кошмарное, подобного которому он не видал за все время заведования санитарией гор. Харькова», — писала одна из харьковских газет.
И поводов для такого вывода было хоть отбавляй.
Еще до эпидемии, 30 апреля 1918 года, общество «Скорая помощь» было вынужденно приостановить выезды из-за отсутствия фуража для лошадей. А 21 октября уже сообщалось о катастрофе в харьковском здравоохранении: «Вследствие острого денежного кризиса медикаментов, соломы для тюфяков и проч., гор. Николаевская больница вынуждена прекратить прием больных, о чем старший врач больницы уведомил официальной бумагой гор. голову».
Но этому письму внимания никто не мог уделить, ведь за четыре дня до этого «гор. голова С. Г. Стефанович отправил председателю гор. думы Я. Л. Рубинштейну копию всех официальных бумаг, относящихся к роспуску гор. думы и выходу в отставку состава гор. управы».
Правда, дума в отставку тогда уйти не успела, а была разогнана вернувшимися в Харьков большевиками в январе 1919 года и частично функционировала при белых летом 1919 года, до новых выборов.
Сморщив брови мучительно
(И скрипя по секрету)
Углубляться в газету!
Положение в Тереке
Очень близко к истерике,
И горчичника горше
Сообщенья из Орши…
Сердце падает, рвется…
И одно остается: Лечь в постельку стремительно
И скончаться решительно
(Без дальнейшего скрипа)
От испанского гриппа.
Такой стихотворный фельетон был популярен в Харькове в те дни, когда Добровольческая армия переломила ситуацию и громила красных на Тереке и всём Северном Кавказе.
В новогодние дни 1919 года уходящие немецкие войска провели в городе своего рода санобработку: снесли ими же занесённую заразу — украинскую власть — и передали Харьков в железные руки большевиков.
А в феврале того же 1919-го прошла мобилизация медиков Харькова в Красную армию: 135 врачей отправили на фронт, а 136 — оставлено в Харькове. То есть город был на 50% лишен медиков в то время, когда больницы были переполнены пациентами, а персонал держался на пределе возможностей.
16 марта 1919-го неожиданно умер председатель ВЦИК Яков Свердлов. Официальная причина смерти — испанский грипп, которым Свердлов заразился, возвращаясь в Москву из Харькова 6 марта. Это произошло на Южном вокзале, где большевик № 2 выступал на массовом митинге. Сколько еще его участников заразилось гриппом, история умалчивает.
Эпидемия испанки пошла на убыль весной 1919 года. Харьков и губерния выжили, но даже не посчитали потери. Не до того было — свирепствовал красный террор.
«Ваши пальцы пахнут ладаном»
Писательница Теффи в своих мемуарах о скитаниях по охваченному Гражданской войной югу России, вышедших в 1931 г. в Париже, оставила яркое описание Одессы, охваченной эпидемией «испанки»:
«Кто-то снабдил меня в Киеве письмом к одному одесскому инженеру, который обещал мне предоставить комнату в своей квартире.
Тотчас по приезде пошла по указанному адресу. Звонила долго. Наконец дверь чуть-чуть приоткрылась, и кто-то шепотом спросил, что мне нужно. Я протянула письмо и сказала, в чем дело. Тогда дверь приоткрылась пошире, и я увидела несчастное изнуренное лицо пожилого человека. Это был тот самый инженер.
- Я не могу вас впустить в свою квартиру — всё также шепотом сказал он. — Место у меня есть, но поймите: пять дней назад я похоронил жену и двоих сыновей. Сейчас умирает мой третий сын. Последний. Я совсем один в квартире. Я даже руки не смею вам протянуть — может быть я уже заражен тоже. Нет, в этот дом входить нельзя».
В феврале 1919-го в Одессе от испанки умерла звезда немого кино Вера Холодная. Возвращаясь со спектакля в отель Бристоль, она выпала из перевернувшихся саней в сугроб. На следующий день у нее уже была горячка, а позже проявились все симптомы испанки. Не желая оставаться в гостинице, Холодная переехала к матери, в дом Папудова на Соборной площади.
«В Одессе была настоящая эпидемия, и болезнь протекала очень сложно, а у Веры как то особенно тяжко, — вспоминала сестра актрисы Софья. — Профессора Коровицкий и Усков говорили, что испанка протекает у нее как легочная чума… Все было сделано для ее спасения. Как ей хотелось жить!»
Актриса умерла в 25-летнем возрасте 16 февраля 1919 года.
Вскрытие делать не стали, вместо этого сразу же произвели бальзамирование, для чего к постели умершей был срочно вызван лучший одесский патологоанатом профессор Тизенгаузен. Вынос тела в Спасо-Преображенский кафедральный собор для отпевания состоялся не днём, как обычно, а ночью, но всё равно при большом скоплении народа.
С умершей пришла проститься вся Одесса. «Мёртвая актриса была наряжена в один из лучших своих туалетов и тщательно загримирована», — вспоминал продюсер и режиссёр Александр Ханжонков.
Гроб с забальзамированным телом Веры Холодной был установлен в часовне на Первом христианском кладбище, чтобы в будущем перевезти его в Москву, и оставался там вплоть до уничтожения кладбища в 1932 году. Документальная кинолента «Похороны Веры Холодной» имела огромные сборы.
Написанная ранее Александром Вертинским песня, посвящённая актрисе, звучала как реквием:
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
И когда весенней Вестницей
Вы пойдете в синий край,
Сам Господь по белой лестнице
Поведет Вас в светлый рай.
Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.
Впрочем, одесситы не были бы одесситами, если бы не смогли иронизировать даже по поводу такой смертельной напасти.
Живший в те годы в Одессе писатель Константин Паустовский в повести "Начало неведомого века" описал историю своего заболевания и чудесного исцеления от "испанки". Как всякому больному, ему нужен был термометр, чтобы оценить своё состояние. Однако "термометр в Одессе было достать не легче, чем ананас. Их было в городе считанное число. Над термометрами тряслись, как над последней спичкой на шлюпке у потерпевших кораблекрушение". Столь необходимый медицинский прибор нашелся у редактора газеты, в которой подвизался Паустовский, знаменитого филолога академика Дмитрия Николаевича Овсянико-Куликовского.
"Академик — знаменитый гуманист и хранитель традиций либерального русского общества — не мог, конечно, отказать… - писал Паустовский. — Жуя губами и кряхтя, что выражало сильное недовольство, он дал термометр, но со строгим приказом класть его в вату, в ящик стола и беречь пуще зеницы ока". Конечно же, это завет не удалось соблюсти. Термометр, сделав своё дело, оказался не в ящике стола, надежно упакованным в вату, а просто был оставлен на его поверхности. Дальнейшие события Паустовский описал в духе замедленных съемок голливудского триллера:
"Я взглянул на стол и почувствовал, как волосы сами по себе зашевелились у меня на голове,- термометр вдруг начал медленно катиться к краю стола. Я хотел крикнуть, но у меня перехватило дыхание.(…) Tеpмометp медленно докатился до края стола, упал на пол и разбился. У меня, должно быть, от ужаса, упала температура. Я сразу выздоровел".
К весне 1919 года выздоровел не только Паустовский. Эпидемия пошла на спад, а потом и вовсе завершилась. Добровольческая армия шла победным маршем по южным российским губерниям, а потом и отступала в обратном направлении уже без этой напасти, уступившей пальму смертоносного первенства тифу.
