Он также рассказал об обороне Саур-Могилы в Донбассе, о службе в "Вагнере" в Сирии, как и за что был задержан в числе других "оркестрантов" в Белоруссии и о том, каким видит победу в спецоперации на Украине.
— Баян, а почему у тебя такой позывной? Почему-то сразу приходит на ум музыкальный инструмент, но ты не похож на человека, который играет на баяне. Или играешь?
— Да нет. Некоторые думают, что позывной связан с какими-то другими мероприятиями.
Нет, на самом деле, в 2014 году, когда мы заходили, я был командиром взвода ПЗРК. Взвод назывался "Баян", засекреченное название было у него, чтобы в эфире, когда идут переговоры, никто не знал, что это ПЗРК, чтоб не определяться. И из этого взвода у нас в живых осталось только моё отделение, я был старший группы.
И, естественно, я выходил не под своим позывным, а по названию нашего подразделения: "Баян на связи". И в тот момент, в 2014 году, мы очень хорошо отработали по авиации. В нашем подразделении были результаты, сбитая авиатехника.
Я заходил в подразделение с одним позывным. А когда уже вышел, меня стали представлять, что вот этот человек немножко погеройствовал, это Баян. Так Баян закрепился за мной, в принципе я его не менял на протяжении 10.
— Баян, это уже у нас с тобой второе интервью, но все равно я хотел бы начать с самого начала, с 2014 года. Как, условно говоря, простой астраханский парень пришел на СВО, который жил мирной жизнью, не был армейским служащим и вдруг понял, что ему нужно ехать в Донбасс помогать ополчению Донецкой и Луганской Народных Республик? Как это произошло?
— Наверное, нужно вспомнить, что тогда показывали по телевизору. Те ужасы, которые творили здесь, националисты, азовцы*, вот эти изверги, которые издевались над местным населением, которые физически уничтожали его. Нужно вспомнить в Луганске батюшку, который молился, погиб от разрывов. Это "Горловская Мадонна", мама с маленькой девочкой, которые погибли от взрыва.
Зная историю, общаясь с ветеранами Великой Отечественной войны, много читая об этом, я прекрасно понимал, что если не остановить это все здесь, именно здесь, на нашей русской земле, в самом зародыше, то это все перетянется уже дальше, и на Краснодар, и на Ростов, и на Астраханскую область. Это все придет к нам в дом. И эти же разрывы, эти же жертвы, эти уже астраханские Мадонны будут на моей земле. Будут страдать мои родители, мои дети.
— А в 2014 году ты куда приехал? В Донецк, в Луганск?
— В Луганск.
— А как началась твоя служба?
— В 2014 году я попал в одно из добровольческих подразделений казаков, которое собиралось на территории Ростовской области, где мы проходили очень ускоренную подготовку по разным видам боевых, скажем так, искусств. И были направлены на помощь ополчению, где получали вооружение, которое было на тот момент не очень хорошего качества, технические средства. И вместе с ополченцами вливались уже в борьбу именно с украинской армией, с неонацистами, с азовцами, с этими подразделениями.
— Я изучал твою биографию, знаю, что какая-то часть военной службы прошла в легендарном подразделении "Вагнер"? Скажи, пожалуйста, как ты попал туда?
— Там были изначально ребята из ополчения, которые пришли добровольцами из России в 2014 году защищать Донбасс. И когда установились вторые уже Минские договоренности мирные, так называемые, когда якобы прекратились здесь боевые действия активные, часть людей перешла в "Контору" так называемую.
— "Вагнер" вы называете "Конторой", как я понял?
— Да как угодно – "Контора", "Оркестр". Это, наверное, привычка, потому что раньше нельзя было озвучивать, что ты в "Вагнере", либо что "музыкант", поэтому говорили просто "Контора", чтобы никто не догадался.
Как большинство добровольцев, которые были с самого начала и в Крыму, и в Донбассе, в Донецкой, Луганской Республиках, наш опыт был востребован, мы переместились уже в эту "Контору".
— А в каком это году произошло?
— Это было в конце 2014 - начале 2015 года.
— А были какие-то переделки, в которых ты принимал участие. Можешь вспомнить какой-то интересный момент, случай в "Вагнерах"?
— Случаев было очень много. Наверное, самый такой запоминающийся был в Сирии, когда мы попали в тот знаменитый бой, когда американцы осуществили атаку по нашим подразделениям. Это, пожалуй, одно из тех чудесных спасений, когда уже Боженька как-то помог.
— Как ты выжил?
— Основная задача была – зайти на позиции курдские, взять под контроль территорию, граничащую с Ираком, и перекрыть поставки вооружения и вывоза нефтепродуктов именно американцами с территории сирийской земли, после чего передать их Минобороне. Задача была поставлена, с курдами была договоренность, что мы занимаем эти позиции.
Я был командиром БТРа. Нам отдали приказ выдвинуться на позиции, заходят штурмовики в определенное время, после чего задвигаемся мы, занимаем позиции и удерживаем их от возможных атак игиловцев*. Не было тогда карт, поэтому мы выехали немного раньше. Если задача была выехать к 12 ночи на позиции, мы выехали еще засветло, потому что не знали местность, где-то овраги, где-то еще что-то.
Мы засветло выехали, посмотрели обстановку, заглушили двигатель машины, укрыли в разрушенных зданиях и стали ждать начала операции. По определенному сигналу мы должны были выдвинуться. И когда наши подразделения выдвинулись на территории, на позиции, которые нужно было занять, американцы открыли огонь со всего, что можно. Летело отовсюду: тяжелая артиллерия, вертолеты сразу отрабатывали по складам вооружения, по минометным расчетам, то есть очень жестко подавили наше наступление контрнаступом.
— А зачем они это сделали? Ну вы же как бы от игиловцев, вы же не на их позиции.
— Все знают, что ИГИЛ* – это вскормленная организация тем же самым Западом, которая в противодействие всему и восточному миру, и нам, России, осуществляет свою террористическую деятельность. Как вот сейчас помогают Украине, по сути террористическому государству. И тогда это была такая обкатка.
Вертолеты работали по тепловизорам. Любая техника, в которой был нагрет двигатель, подвергалась уничтожению. Нам повезло, что мы приехали раньше на 5 часов, мы не успели завести двигатель, стояли с холодным, поэтому в сам момент атаки удалось сохранить и экипаж, и технику. И когда уже была договоренность с американцами ближе к утру о том, что они дают остаткам наших подразделений выйти и забрать раненых, мы уже выходили, забирая раненых по пути.
— Много тогда ребят погибло? По-моему, тогда выдвинулось 200 человек, говорили, да?
— Нет, там было очень много народу. Очень много. Много было пострадавших.
— А вообще много было таких случаев, когда перед лицом смерти стоял? Не было такого желания все закончить и вернуться к гражданской жизни? Или наоборот нравится воевать?
— Я не профессиональный военный. Меня обучили на протяжении трех недель по-быстрому в 2014 году всему, чему можно было научить за это время. И мы выдвинулись тут же в бой.
Первая наша задача была – занять Саур-Могилу, там оборону занять в населенном пункте Дмитровка, который выходил к границам Ростова и на тот момент был украинской территорией Донбасса, откуда мы должны были осуществлять мероприятия по противодействию украинской армии.
И вот, когда мы только туда заходили, заезжали, первый момент, который я помню: мы ехали в крытом Урале, как в кино, я увидел, как появляются лучики света, пронизывающие весь этот тент Урала. Вот мы сидели, просто пули пролетали мимо, и ни одна никого из нас не задела.
Мы выкатились, отбили атаку. И потом таких случаев было очень много: когда засады были, нападения, танк по нам отрабатывал, когда вот просто стояли в засаде, пуля просвистела рядом с головой. И после этой первой командировки я решил, что все, никогда в жизни. У меня семья, мне жизнь дороже, я свой долг выполнил.
Но приехал домой, побыл там неделю-две буквально, ребята многие остались там. Звали: "Давай к нам". И такое ощущение появилось, что я здесь остался на родине как лишний человек. Что вот мне уже не надо ничего, мое призвание быть там, где от меня будет больше пользы, чем дома я буду слесарем, крутить гайки, гулять. Ощущение лишнего человека у меня появилось тогда там, на малой родине. Я понял, что я нужнее здесь, и вот уже более 10 лет здесь.
— Я правильно понимаю, что ты оборонял Саур-Могилу? Когда это было?
— Это был конец мая - август 2014 года. Наше подразделение "Степь" там находилось.
— Я был на Саур-Могиле, еще когда она была разрушена. А где вы там окапывались? По вам же били из всего, чего только могли, и самолеты летали. Как вы выжили тогда там?
— Лично я на самой Саур-Могиле не был, там часть наших ребят из подразделения была. Мы как раз находились со стороны Дмитровки, Мариновсий терминал штурмовали.
То есть наше подразделение было разделено на две задачи.
— Сильно тогда шли на вас вот?
— Да, накаты были постоянные.
— Слушай, ты воевал в "Вагнере" в Сирии. Знаю, что у тебя есть награды, полученные за участие в операциях в этой стране. Можешь рассказать, за что они получены?
— Это ведомственные вагнеровские награды, так называемые окопные чёрные кресты. Потом награды за ведение боевых действий в Сирии более трёх лет – это награда вагнеровская внутренняя, крест. И сирийские награды за взятие Пальмиры, ещё была за взаимодействие между сирийскими и российскими войсками.
— Вагнеровцы воевали непосредственно с представителями ИГИЛ*, или вы с какими-то другими отрядами оппозиции тогда сражались?
— Нет. Мы воевали именно с самыми жестокими, это именно игиловцы, вот эта международная сеть террористов, куда входили представители и Ближнего Востока, и Азии, и Украины.
— И Украины, да?
— Да, в переговорах очень часто слышна была русская речь, славянская речь.
Мы не воевали с оппозицией, с оппозицией справлялись очень хорошо спецподразделения Асада, мы воевали именно на участках, которые были захвачены игиловцами.
— А они хорошие воины, или вы их делали спокойно?
— Они очень жестокие, очень умные, и учитывая, что из них большая часть все-таки была, наверное, наши украинские бывшие братья, которые получили образование профильное военное высшее у нас в Советском Союзе, они воевали именно по лекалам и стандартам нашей российской армии. Так что с ними было тяжело, потому что они знали, как мы воюем, что мы будем делать, и они действовали точно так же. Это как бы воевать в зеркальном отражении с самим собой.
— Украинцев не брали тогда в плен, не помнишь таких случаев?
— Украинцев в плен мы не брали, потому что у игиловцев была четкая установка – всех украинских военнослужащих, либо если там были представители советской школы, вытаскивать самыми первыми. За них бились, уничтожались местные какие-то там другие, скажем так, национальности, лишь бы вытащить именно вот этих славянских. Чтобы не было, наверное, доказательства, что на их стороне воюет кто-то из европейцев или еще что-то.
Так что нет, украинцев тогда в плен не брали. Казахов, таджиков, узбеков брали, украинцев только речь слышали, и как их вытаскивали. То есть бились за них до последнего, чтобы вытащить каждого погибшего украинца.
— Говорят, что у вас в "Вагнере" была очень жесткая дисциплина, чуть ли не жестокая, что нельзя было покинуть позиции, оставить раненого товарища, что за это было очень серьезное наказание. Это правда или нет?
— Костяк вагнеровцев – это были те добровольцы, которые прошли самые первые бои вместе с ополчением здесь. И тогда была очень жесткая дисциплина. И понимали все, что если 2-3 человека ушли с позиции, они бросили всех товарищей, это неминуемая смерть. И, наверное, вот эта подсознательная мысль, она оставалась и когда переместились уже в Сирию.
Именно вот эти более опытные бойцы, они так и действовали – дисциплинированно, показывали пример ребятам-новобранцам, которые только приходили, передавали им свой опыт.
Естественно, все понимали, что мы из Сирии не уйдем. Бросив своих товарищей, не оказав сопротивления, не отбив атаку, мы подставим, во-первых, своих братьев, которые погибнут однозначно, и сам ты не выберешься. Куда бежать? Это пустыня, на другой континент. Вот на этом все и строилось.
— Мы все помним случай, когда, кажется, в 2020 году группа вагнеровцев была задержана в Беларуси и их даже, как я понимаю, должны были выдать украинцам. Я знаю, что ты был среди этих "счастливцев". Как вы вообще попали тогда туда? А еще какой-то белорусский чиновник рассказывал, что якобы вы там были дисциплинированные, не пили, женщин не водили, ходили строем. Что из этого легенда, а что правда?
— Ну, в принципе, тут никакой легенды нет. Попались, конечно, по-глупому, но, как потом уже узнали, это была очень тщательно разработанная операция ЦРУ и СБУ, которая готовилась не один год. Это было направлено именно на выманивание людей, которые принимали участие в ополчении еще с 2014 года, имели какое-то значение для обменного, наверное, какого-то резерва, либо для дачи показаний в каких-то определенных международных судах против нашей страны, против наших товарищей. Поэтому работали жестко, да.
Контрактовали нас, сказали, что будем работать в Венесуэле. Мы созванивались с бойцами, которые уже работали. Эта организация действовала не один год, более полутора лет она действовала. Правда ребята уезжали, работали, приезжали. Мы с ними связывались, это наши товарищи.
— Это что, охрана какая-то?
— Да, это охрана нефтевышек. Были приобретены несколько нефтевышек, на которых народ работал уже в течение полутора лет. Получали зарплату. И мы туда пошли, зная подноготную. Мы целенаправленно, конечно, шли. Мы знали, что это не боевые действия, от которых мы немножко устали после Сирии и Африки. Мы знали, что будем охранять. Это хороший заработок.
— То есть вы из Минска должны были улететь именно в Венесуэлу, да?
— Нет, там был маршрут достаточно сложный. Если помните, тогда был ковид. Было тяжело с дорогой, и поэтому из России вылететь не могли. Только из Белоруссии был вылет. Поэтому мы должны были из Москвы переехать в Белоруссию, из Белоруссии перелететь в Стамбул, оттуда перелететь на Кубу, и с Кубы уже переместиться в Венесуэлу. То есть такой сложный маршрут, связанный с ковидом.
Друг друга мы знали. Команда у нас была старая, вагнеровская, знали друг друга с 2014 года, поэтому ехали без всяких сомнений.
— Вы поселились в каком-то пансионате?
— Санаторий "Белорусочка".
— А как вас взяли?
— Брали очень жестко несколько спецподразделений Белоруссии. Там и ГББ, и "Альфа", и "Алмаз" были. Брали жестко, но аккуратно, скажем так. Сильно никто не пострадал, но почувствовали на себе всю жесткость системы.
— Какие вообще чувства тогда ты испытал? Первый допрос можешь вспомнить?
— Первые три часа, пока нас брали, пока досматривали комнаты, пока нас выводили, пока мы там стояли лицом к стене, было ощущение у многих, что это просто проверка. Проверят и через три часа отпустят.
Но когда оказались уже в следственном комитете, когда нам предъявили обвинения достаточно такие серьезные для Беларуси – участие в государственном перевороте, попытка убийства президента, массовые беспорядки, сопряженные с гибелью мирных жителей – конечно, тогда мы немножечко, ну, честно говоря, подозябли.
— Слушай, я знаю, что вам уже даже сообщили, что вы теперь едете прямиком на Украину. Было такое или это все досужие разговоры, что вас хотели выдать туда?
— Нет, такой вариант был. У нас из 33 человек 12, в число которых входил и я, были уже перемещены из тюрьмы в Жодино – в Минск. И нам консул сообщил, что нас уже готовят к передаче на Украину. Поэтому сказать, что приуныли – не сказать ничего, потому что прекрасно понимали, что нас ожидает на Украине.
Именно 12 человек целенаправленно должны были быть переданы украинской стороне. По запросу украинской стороны.
— То есть ты уже готовился, условно говоря, к смерти или каким-то страшным пыткам?
— Что нас там ожидало, я, наверное, не буду объяснять. Это принуждение к даче показаний и, в конце концов, убийство. Наши товарищи-ополченцы, которые попадали в плен или были переданы там по каким-то правовым нормативным актам украинской стране, живыми не возвращались. Это стопроцентный факт, и мы уже к этому готовились.
— Баян, вспомни день, когда вам сказали, что вы свободны. Как это все было?
— Ну, как дело было… С утра вышли, как обычно, на прогулку. Ничего не предвещало несчастья. Вернулись назад в камеру. Где-то буквально через полчаса, по определенной процедуре называют твою фамилию, ты называешь свою статью, свой номер. Открывается так называемый люк камеры, кормушка – высовывай руки.
А нас приводили достаточно жестко, я рассказывал. И покрывали голову простыней, и с собаками заводили. И когда открылась дверь, я вижу, что стоят люди в черных масках. Я говорю: Ребята, я не успел подготовиться к выезду на Украину". Кто знает, кто был, тот понимает, о чем это. То есть, чтобы не доехать туда.
Естественно, настроение было хуже некуда. Ребята, которые со мной в камере сидели, уже попрощались со мной. Так же жестко вывели, как заводили, достаточно жестко. И вот я с этой простыней, намотанной на голове, согнувшись, практически лицом в кафель, меня ведут, руки заломили, рядом собаки бегут. Приводят, ставят к стенке. И я слышу голос: "Вы зачем вот так привели?"
Я немножко в недоумении, конечно, был. Говорят: "Снимите с него быстро наручники". Все с меня снимают, я оборачиваюсь, стоит какой-то офицер. Я не знал, кто это тогда такой.
Говорит: "Здравствуйте! Все в порядке с вами? Проходите, пожалуйста, садитесь". И проводят меня в актовый зал в этой тюрьме. Я сажусь, смотрю – следующего так же ведут. Процедура такая же, ведут очень жестко. И опять этот человек говорит: "Я же вам сказал, аккуратно выводить, как людей". И вот все тоже сняли, мы садимся там с моим товарищем, друг на друга смотрим, ничего не понимаем.
Выходит этот офицер, представляется, что он сотрудник КГБ. Вышел другой высокопоставленный очень чиновник. Нас собрал, говорит: "Ребята, вы сами понимаете, что у нас выборы, такая ситуация. Мы должны были проверить любой сигнал, который поступает и угрожает безопасности президента либо нашей национальной безопасности. А тут такая структура, такие люди известные, с большим опытом военным. Поэтому мы вынуждены были все это проверить. Извиняться, конечно, не будем, вы как воины должны нас понять. Но сегодня, буквально через 15 минут, вы уезжаете домой".
— Сколько пил после этого? Праздновал?
— Честно говоря, не пили совсем, потому что, опять же, был ковид. Потом нас привезли в Москву. С нами работали спецподразделения по факту причастности к вербовке какой-то, проверка определенная. Мы еще долгое время не могли попасть домой, потому что проводились необходимые процедуры для нашей же безопасности, безопасности наших родных.
— Баян, ты сейчас временно исполняющий обязанности командира штурмового отряда "Байкал", это часть подразделения 7 штурмовой бригады Святого Георгия. Почему именно в эту бригаду пошел? Потому что ты член СДД (Союза добровольцев Донбасса – Ред.) и знаешь Александра Бородая, который до недавнего времени был командиром? С чем связан твой выбор? Или куда послали, туда послали?
— Нет, ни в коем случае. Это осознанный выбор, потому что, во-первых, вы правильно сказали, я Александра Юрьевича Бородая знаю с 2014-го года, знаю ребят. Основной костяк, который здесь воюет, это мои товарищи с 2014-го года, которые остались живы, которые прошли большую школу в "музыкантах" (ЧВК "Вагнер" - Ред.).
Поэтому я шел целенаправленно именно в это подразделение, именно к своим товарищам, именно к этому командному составу. Их я знаю, им доверяю. Я знаю, что здесь работают профессионалы, что это люди, пришедшие не за какими-то медалями, ветеранками или за деньгами, это люди, пришедшие сюда именно по идеологическим соображениям, что они хотят защищать родину, принести какую-то пользу. У нас разного возраста есть народ, есть и молодые совсем ребята, и мужчины, которые разменяли уже пятый десяток.
— Почему вы воюете в Часовом Яре? Я читаю новости, здесь вроде бы украинская группировка рассечена на две. Это соответствует действительности?
— Давайте, наверное, мы тут поверим той информации, которая у нас официальная. По факту Часов Яр – это очень тяжелый укрепленный пункт, находится на возвышенности. Тот же самый канал осушенный, который пересечь очень трудно. Наличие огромного количества дронов, FPV-шек, артиллерии очень осложняет работу по освобождению этого участка.
— А как вы вообще воюете с этими FPV-дронами? Донбасс – это степь. Вот у вас здесь позиция, а вам нужно через поле перебежать, в посадке сидят украинцы. И как же вы, условно говоря, берете эту посадку, если нужно перебегать штурмовикам через поле, а здесь FPV-дроны летают, они же не жалеют их? Как вообще так в таких условиях можно воевать?
— Честно говоря, я до того, как сюда попал, мало сталкивался с дронами в своей бытности. Еще год назад, говорят ребята, дронов не было такого количества, не было такого упора на уничтожение живой силы нашей. Поэтому все учимся здесь, налету схватываем.
Наши специалисты-"птичники" нам подсказывают, что мы должны делать в такой и такой ситуации. Например, как сделать так, чтобы нас не было видно. Перенимаем опыт и украинской стороны, и наемников натовских, которые воюют. Своё что-то вносим.
Самое распространенное, как можно передвигаться незамеченными, это непогода – чем сильнее ветер, чем больше дождь, чем туман сильнее. Тогда для "птички", которая находится в воздухе, изображение размывается, становится некачественным, либо вообще не видно. Любая непогода – для нас это очень хорошо.
Пока не везде срабатывает РЭБ, не везде достаёт, не на всех частотах можем эти "птички" подавить. Поэтому по большей части пехота у нас работает, пользуясь такими неблагоприятными, но для нас выгодными погодными условиями.
— Может быть, тебе покажется вопрос смешным, но как вообще бойцы твои встретили новость об избрании Трампа президентом Америки? Я почему задаю такой вопрос? Некоторые говорят, что он заставит Путина и Зеленского сесть за стол переговоров, и война прекратится по линии соприкосновения. Другие говорят о том, что всё Трамп больше не будет помогать Украине, а Украина без Америки продержится не больше двух месяцев. Что ты думаешь по поводу этого?
— Вы знаете, наверное, я вам не скажу новость, что думают об этом бойцы, которые воюют с 2014-го года. Мы здесь на войне пережили трёх американских президентов, как минимум. Ну, Трамп сейчас пойдёт второй раз. И ни при одном американском президенте помощь украинцам не прекращалась, а только увеличивалась, становилась всё тяжелее и тяжелее. Поэтому нам совершенно, честно говоря, всё равно – Трамп или не Трамп.
Мы прекрасно знаем, что Западу, НАТО нужны ресурсы Украины, ослабленная Россия. Поэтому кто бы ни был президентом там, мы не верим, что что-то у нас будет хорошо, что остановится война.
Мы готовы воевать, мы готовы защищать свой народ, свою землю. И следим, знаете, как за большим шоу. Кто-то меняется, но ситуация здесь остаётся такой же напряжённой. И всё зависит только от нас, от тех, кто воюет, а не от тех, кто там избирается в Америке.
— Сейчас между бойцами идут такие разговоры, где необходимо закончить войну победой? Некоторые говорят, что нужно закончить по Днепру, вот левый берег возьмем, все нормально. Другие говорят, что нужно взять Одессу, дойти до Приднестровья. Другие говорят, что нужно до Киева дойти. Что бы ты ответил на этот вопрос?
— Я не хочу показаться жадным или кровожадным, но я бы ответил словами нашего президента, что граница России не заканчивается нигде, что мы будем идти до тех границ, где уже закончатся наши враги, которые будут нам угрожать. Если в Киеве – значит в Киеве, если в Польше – значит в Польше.
— Ты готов воевать до победного конца?
— Вы знаете, за будущее своих детей, за будущее своего народа, за светлое будущее, за мирное будущее готов воевать с кем угодно и где угодно.
— Такой последний вопрос. В 2022 году армия и добровольческие подразделения во многом нуждались. А сейчас вообще обеспечение армии хорошее или нет? И если вам чего-то не хватает, то чего?
— Вы знаете, по обеспечению мы привыкли воевать как добровольцы. То, что дали, с тем и воюем. Но вот после определенных изменений в структуре Министерства обороны, сейчас со снабжением стало лучше, со снарядами стало лучше.
Большой, наверное, вопрос закрывают наши гуманитарщики: и по снабжению FPV-дронами, и по какой-то технике. За что им огромное спасибо. Потому что наш народ все-таки там, в тылу, понимает, что война не ведется только здесь, на передовых. Сейчас должен быть мобилизован весь народ. Все его средства должны идти на нашу победу. Только одним нашим духом бойцов не вывезешь.
Нам, естественно, нужна помощь оттуда, с тыла. И вот огромное спасибо всем гуманитарщикам, всем организациям, волонтерам, которые привозят, закупают. Я знаю, пенсионеры шьют масксети. Все нужно, все в дело. И без их помощи, наверное, наша победа была бы намного тяжелее и кровопролитнее нам давалась бы.
* Запрещенная в РФ террористическая организация
О том, что сейчас происходит на фронте в ДНР: "Российские штурмовые группы уже в центре Курахово, Большую Новоселку скоро освободят"