— Всеволод, в свое время Ежи Гейдройц, главный редактор польского эмигрантского журнала «Культура», издаваемого в Париже после Второй Мировой войны, как-то сказал: Польшей правят два гроба — гроб Пилсудского, основателя Второй Речи Посполитой, и гроб его соперника — Романа Дмовского, лидера польских национал-демократов межвоенного периода. Первый считал главным врагом Польши Россию, а второй — Германию. Сегодняшним полякам какой «гроб» ближе и почему?
— Сегодня там явно рулит гроб Пилсудского. Оно и понятно — Польша в ЕС, материально зависит от субсидий, а Германия — главный бюджетный донор Европы. Плюс многие поляки уехали на заработки в Германию. Да и в целом логика мифа о Польше как «европейском форпосте» на Востоке стимулирует в первую очередь антироссийские настроения.
В то же время скрытое неприятие немецкого доминирования также никуда не делось. Именно поэтому во внешней политике Варшава старается ориентироваться на Вашингтон, видя в нем противовес Берлину, да и нынешний конфликт с ЕС также в значительной степени обусловлен антигерманскими настроениями польских консерваторов, находящихся сейчас у власти.
— У России были трудные взаимоотношения со многими народами и странами, но время лечит — сейчас в значительной части случаев эти обиды ушли в прошлое. А вот поляков прошлое не отпускает. С чем связано такое болезненное, порой истеричное отношение поляков к России?
— Польша — страна имперская, которая видит пространство своей имперской миссии, прежде всего, на Востоке, то есть там, где она сталкивается с Россией. Вина России в глазах поляков не только в том, что она в свое время участвовала в разделах Речи Посполитой, но и в том, что она вытеснила польское влияние с восточных территорий, где сегодня располагаются Белоруссия и Украина. Поэтому борьба с Россией и мечта о реванше над ней вшиты в польскую политическую культуру и историческую память.
Польша продолжает соревноваться и конкурировать с Россией, и это подогревает неприязнь к ней. Эту неприязнь разделяют как польские консерваторы, так и проевропейски ориентированные либералы. Разница лишь в том, что либералы формулируют свои чувства в терминах противостояния «демократии» и «авторитаризма», а консерваторы используют более традиционный язык геополитического, этнокультурного и религиозного противостояния.
— Когда зародилась польская политическая русофобия — сразу после разделов Польши или раньше, еще в XVI-XVII веках, когда вели почти двухвековую битву друг с другом Московское царство и Речь Посполитая за Белоруссию и Малороссию?
— Процесс, конечно, шел с XVI-XVII вв., а может, и раньше. Но, вместе с тем, до разделов Речи Посполитой существовала и обратная тенденция. Достаточно вспомнить, что кандидатуры московских царей в свое время рассматривались на польский престол, да и польский королевич Владислав вполне мог стать московским царём.
То есть такого непримиримого антагонизма не было, и даже наблюдались определенные тенденции к взаимной интеграции. К чему бы это могло в итоге привести — теперь можно только гадать. Поэтому разделы Речи Посполитой, по всей видимости, действительно стали точкой невозврата, когда польской интеллектуальной элитой Россия была осознана как экзистенциальный враг.
— В свое время один из главных представителей польского мессианизма польский поэт Адам Мицкевич определил Польшу как Христа народов Европы, которая своей жертвенностью должна искупить их грехи и потом объединить их. Насколько сегодня в Польше силен мессианизм, естественно, в современных терминах? Видят ли себя поляки защитниками Европы от «азиатской» России?
— Польша остаётся одним из самых религиозных обществ по меркам Европы, хотя уровень религиозности неуклонно снижается и там. Если говорить о польском мессианизме и можно, то разве что в региональных масштабах, то есть как о проекте польского геополитического (и культурного) лидерства в рамках Восточной Европы. Все-таки Польша — страна не тех масштабов, чтобы претендовать на что-то большее.
— Есть ли сегодня в Польше политики или мыслители, которые, с одной стороны, считают, что Польше пора отказаться от имперских амбиций и прекратить пытаться патронировать Украину и Белоруссию, а с другой — говорят о «польской вине» в отношении малороссов и белорусов, которых хотели все время окатоличить и ополячить?
— Что касается комплекса вины, то поляки его точно не испытывают. У них наблюдается своеобразное сочетание комплекса имперского превосходства и комплекса жертвы. То есть они, с одной стороны, претендуют на роль имперского центра, но одновременно выступают и как жертвы — не только России, но и, допустим, тех же бандеровцев.
И эта «жертвенность», естественно, снимает с них какую-либо вину. Что касается отказа от имперства — ну вот была такая доктрина Гедройца-Мерошевского, которая предполагала отказ от притязаний на территории Беларуси, Украины и Литвы и признание их суверенитета. Но это, на самом деле, тоже такой либеральный империализм, предполагающий покровительство и опеку над этими странами со стороны Польши.
Конечно, в условиях пребывания в ЕС Польша не может заявлять какие-то имперские притязания. Однако от мечты о геополитическом лидерстве в Восточной
Европе она вряд ли когда-нибудь откажется.