В течение пяти недель Владимир Зеленский дважды поднял тему референдума по Донбассу. Сначала на пресс-конференции к двухлетию инаугурации 20 мая он сказал: «Относительно государственного референдума, я считаю на сегодня, что это должен быть самый главный вопрос, который у нас сегодня есть, я считаю, что это ситуация на Донбассе. И я уверен, что через некоторое время, потому что у нас несколько планов — A, B, C — по прекращению войны и возвращению наших временно оккупированных территорий и людей, мы представим на рассмотрение общества именно референдум с такой тематикой. Это один, может быть, из планов, если не сработает другой».
А в вышедшем 24 июня интервью журналисту канала «1+1» Наталье Мосейчук Зеленский был определенней по этому вопросу. Президент сказал, что Минские соглашения родились едва живыми, и нужно встречаться с президентом России, после чего прозвучало следующее: «Что касается альтернативных планов. План "Б" — мы в нем, я считаю, находимся. А те, кто предлагает, например, стену, как план "Б" или план "С" — не важно, — стену в любом формате… Стена — это полное расторжение отношений в том или ином виде. Я считаю, что этот план может быть, но решение о запуске этого плана должен принимать народ Украины». И пояснил, что, «если не получатся любые альтернативные договоренности с США, с Россией и параллельно в нормандском формате — будет он работать или нет, — то за "стену" будет голосовать народ Украины».
Подтекст выглядит прозрачно. Зеленский не собирается выполнять Минские соглашения. Отсюда слова о том, что он уже сейчас находится в плане «Б». Также говорится «об альтернативных договоренностях», которых он добивается на международном уровне, а не в рамках Контактной группы. Можно понимать, что эти договоренности «альтернативны» как Минским соглашением, так и «стене». Относительно последней — президент сперва дает понять, что это план не его, но его можно реализовать, если народ этого захочет, но из дальнейшего следует, что это как раз его запасной план, который надо утвердить на голосовании.
То есть речь идет о воплощении референдумом идеи, которую Зеленский пока не знает, как подать официально — как собственную или как продукт народной инициативы. Но референдум по закону инициирует не президент, а народ, значит, если дело до него дойдет, идея всё равно будет оформлена как народная инициатива. И самому Зеленскому еще не ясно, призовет он к ее проявлению публично или всё будет подано как предложение общества. Но этот нюанс, конечно, второстепенен по сравнению с вопросом, который будет вынесен.
С моей точки зрения, нет особой интриги по поводу сути этого вопроса. Кстати, как следует из закона о референдуме, в бюллетене может быть только один вопрос, на который надо ответить «да» или «нет». То есть невозможен бюллетень, где предложат два варианта решений проблемы Донбасса (например, автономия и замораживание конфликта), из которых надо будет выбрать один.
Также не произойдет референдума, где в какой-либо форме будет предложено согласиться с тем, что Донбасс — это не украинская территория. Дело не только в том, что подобный плебисцит противоречит Конституции Украины. Главное, что такая инициатива будет противоречить политическому курсу Зеленского по его превращению в национал-патриота типа Порошенко (собственно, в этом он с начала 2021-го года уже переплюнул своего предшественника) и сразу сделает его уязвимым для националистической оппозиции. Это показывает ее негативная реакция на саму идею референдума, которая, впрочем, активней проявилась в мае, когда президент выражал ее размыто. Но и тогда было невозможно предположить, что Зеленский поставит вопрос об отделении. Поэтому такой негатив либо выражает параноидальные страхи перед его «зрадой», либо оппозиция просто использует любой инфоповод, чтобы подчеркнуть свой оппозиционный статус.
Второй вариант — это референдум, где будет предложено ратифицировать некую ключевую договоренность по реализации Минских соглашений, например, параметры автономии Донбасса. Вероятность такого сценария выше нуля, но ненамного. Теоретически это возможно, если президента Украины уломают выполнить Минские соглашения, и он захочет подстраховаться волеизъявлением народа. Однако здесь для президента те же риски, что в предыдущем варианте. К тому же согласие выполнить договоренности продемонстрирует метания Зеленского. Ведь сначала он, пусть крайне осторожно и нерешительно, двигался в сторону урегулирования, но с конца прошлого года пошел в другом направлении и уже решительно. И вот после этого снова менять курс? А ведь метания никакому политику не прибавляют очков. Впрочем, из слов Зеленского следует, что сейчас он имеет в виду референдум не на эту тему. Ведь если в мае шла речь о неопределенном мирном плане, то сейчас о референдуме о «стене».
Но что значит «стена»? Связи между Украиной и неподконтрольным Донбассом в основном разорваны. Оставшиеся можно пересчитать по пальцам одной руки. Они сводятся к следующему:
— граждане могут пересекать линию соприкосновения;
— пенсионеры из числа соответствующим образом зарегистрированных жителей неподконтрольных территорий получают пенсии (львиная доля пересечения линии соприкосновения с этим и связана);
— мобильный оператор «Водафон» работает в ДНР и ЛНР (при этом не оплачивает потребленную там электроэнергию);
— Украина поставляет воду в ЛНР (Луганская сторона ее оплачивает);
— водоснабжение Донецкой области по обе стороны конфликта осуществляется через канал «Северский Донецк — Донбасс», ключевые элементы которого, в частности, Донецкая фильтровальная станция, контролируются ДНР.
Но может ли в референдуме прямо стоять вопрос об обрыве всех этих связей или каких-либо из них? Теоретически может, но практически выгодней другой вариант. В любом случае, чтобы упомянутые связи оборвать по максимуму, нужно обоснование. И по логике именно такое обоснование должно быть не только элементом агитации, но и присутствовать в вопросе, сформулированном в бюллетене.
Обоснование же может быть только одно — если нельзя урегулировать конфликт на украинских условиях, то можно от урегулирования отказаться. То есть Зеленскому нужно подкрепить организованной народной поддержкой свою идею пересмотра Минских соглашений.
Что касается реальной народной поддержки тех или иных моделей решений конфликта, то, как показывает социология, здесь всё зависит от формулировки вопроса. Так, прошедшее в мае исследование Центра «Социальный мониторинг» показало, что относительное большинство украинцев (почти половина) выступает за автономию Донбасса, если это приведет к прекращению войны. За последние месяцы эта цифра несколько выросла. Но так вопрос формулирует только эта служба, а, например, группа «Рейтинг» раньше регулярно предлагала на выбор 4 варианта решения проблемы Донбасса: возвращение военным путем, признание территорий оккупированными и замораживание конфликта, автономия, отделение. Предпочтения респондентов были стабильными: относительное большинство выбирало второй вариант, война и автономия шли вровень, а отделение имело очень малую поддержку.
Из этого можно предположить, что, если поставить вариант с замораживанием конфликта на референдум, он пройдет. Решение выглядит центристским: ни войны, ни автономии. В таком случае часть сторонников других вариантов может также голосовать за, чтобы не было еще хуже (часть сторонников войны будет считать, что так они уменьшат шансы на автономию, а часть сторонников автономии — что так уменьшат возможность войны). Также часть приверженцев других вариантов не придет голосовать, поскольку интересующее их решение предлагаться не будет, а то, которое предложат, не мобилизует их голосовать против.
И немногие избиратели вряд ли заметят главные проблемы такого вопроса, которые заключается как в неопределенности предлагаемого решения, так и в невозможности добиться его лишь путем голосования. Да, война, автономия, отделение — это однозначные понятия, но под замороженными конфликтами понимаются очень разные ситуации, что хорошо видно на примере Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии и Нагорного Карабаха, о чем я подробно писал около двух лет назад.
Впрочем, в общественном сознании замороженность — это состояние, не предполагающее ни войны, ни мирного урегулирования, своего рода бессрочное перемирие. Но такое состояние нельзя установить только голосованием избирателей или парламентариев или указом президента. Оно требует договоренности сторон конфликта.
Такие вещи выглядят достаточно ясными, однако и спикер Верховной Рады Дмитрий Разумков считает, что вынесение вопроса о замораживании конфликта на референдум допустимо.
Что касается того, как будет сформулирован вопрос, то особой загадки здесь нет. Сейчас в основе позиции Киева лежит норма одобренного в январе 2018 года закона о реинтеграции Донбасса о том, что неподконтрольные Киеву территории — это территории, оккупированные Россией. Именно поэтому при Зеленском с конца прошлого года в официальных сообщениях о переговорах стал навязчиво проводиться тезис о том, что Минский процесс — это переговоры с Россией при посредничестве ОБСЕ. Поэтому украинские представители в Контактной группе подчеркнуто избегают взаимодействия с представителями ДНР и ЛНР. При Порошенко, по крайней мере, на уровне освещения Минских переговоров Киев так акцентированно не трактовал их как украинско-российские.
Следовательно, украинцам, очевидно, предложат проголосовать за отказ от переговоров по политическому урегулированию конфликта, пока не произойдет того, что Киев расценит как деоккупацию Донбасса или даже деоккупацию всех украинских территорий (то есть и Крыма с Севастополем).
Под деоккупацией, очевидно, будет пониматься вывод всех военных с этих территорий (или их разоружение) с заменой их как минимум голубыми касками ООН. Впрочем, определение деоккупации вряд ли попадет в бюллетень: вопрос референдума не может быть безразмерно длинным. Поэтому тем более не попадут туда частные вопросы, чье решение будет вытекать из итогов референдума. Но, естественно, до самого голосования власть будет разъяснять, что должно последовать из положительного ответа. Так, сейчас Киев отказывается от поставок воды Крыму, ссылаясь на норму 4-й Женевской конвенции о том, что государство-оккупант отвечает за все, что происходит на оккупированной территории, в частности, за обеспечение населения. Следовательно, на аналогичном основании Киев может прекратить выплачивать пенсии жителям Донбасса и прекратить поставки воды в ЛНР.
Вообще-то для того, чтобы принять такие меры, Украине совсем не обязательно прибегать к плебисциту. Референдум нужен прежде всего для одной вещи: продемонстрировать миру, что народ не хочет урегулирования на компромиссных условиях. Зеленский, видимо, предполагает, что это изменит характер переговоров, а такое изменение покажет электорату, что он в Донбассе добился большего, чем Порошенко.
Разумеется, то, чего хочет Зеленский, фактически противоречит Минским соглашениям. Однако власть не подаст такой референдум как отказ от них. Так, очевидно, она заявит, что Киев придерживается таких записанных в них принципов, как прекращение огня (напомню, что все новогодние, школьные и иные перемирия формально именовались переподтверждением или усилением этого прекращения), готов заниматься обменом и т.п, но что же касается остального, то можно сперва обсуждать лишь «дорожную карту деоккупации».
При этом Зеленский будет предполагать, что Запад не расценит такой маневр как выход из Минских соглашений и, стало быть, сохранит санкции против России. Уверенность ему дает тот факт, что там неизменно трактовали эти соглашения как документ, который должна выполнять прежде всего Москва. Будет Зеленский рассчитывать, что и переговоры контактной группы продолжатся, только без неудобной для него повестки. Впрочем, если запущенный референдумом процесс приведет к прекращению переговоров, он это тоже может подать как успех: заморозка — так заморозка.
Ну а каких-то негативных последствиях такого референдума Зеленский вполне может не ожидать. Ведь история конфликта с весны 2015-го — это в основном история украинской безнаказанности.