Павел Рудяков был лично смелым человеком. Вернее, так: Павел Николаевич, к которому мы всегда относились с большим уважением, был не просто известным ученым, написавшим и выпустившим целый ряд монографий по филологическим вопросам южных славян, но и активным политическим аналитиком.
В жизни каждого или почти каждого человека есть тот самый, может быть единственный, момент, когда он, переходя, как говорится, Рубикон, ничего не значащую речушку, выбирает себе дальнейший жизненный путь — к славе или забвению, правде или лжи, служению народу или золотому тельцу, вере или цинизму… Как правило, насколько верен избранный путь, шаг, человек, может быть, и не осознает в тот самый, главный для него момент, а, скорее всего, это становится ясно только спустя дни, месяцы и годы. Но в том-то и дело, что делает он этот шаг осознанно, в результате пережитого и прожитого.
Такой шаг сделал и Павел Николаевич. Будучи вполне благополучным профессором Киевского госуниверситета, то есть главного вуза Украины, доктором филологических наук, имевшим студентов и своих последователей, Павел Николаевич в тот самый день, 21 февраля 2014 года, когда в Киеве происходил госпереворот, назвал вещи своими именами. К тому же сделал это «под камеру» одному из ведущих российских телеканалов. За что сугубо академический ученый был изгнан из университета и стал изгоем для многих своих бывших коллег и сослуживцев. Зато он обрел свободу и возможность открыто, не опасаясь кривотолков, излагать свои политические взгляды, что и делал на протяжении, как теперь стало ясно, недолгой оставшейся ему жизни.
Вот так он оказался со временем и другом нашего издания, в котором продолжал, несмотря ни на что (аресты украинских журналистов, угрозы лично ему, оскорбления в соцсетях), писать правду о происходящем в родной ему Украине.
Конечно, произошедшее не было для него, ученого-филолога, внезапным озарением. Это было вызревшим в душе пониманием происходящего. Потому что, будучи специалистом по филологии южных славян, Павел Николаевич хорошо знал цену всем этим «революциям достоинства», выполненным на американские деньги, потому что хорошо знал судьбу Югославии, в которой находился в те дни, когда некогда красивая, благополучная страна стала разваливаться на куски… Он видел, во что превратили эту страну бомбардировки с воздуха и неонацисты на земле.
И вот это свое знание и свое понимание он и пытался донести до наших читателей в Украине и в других постсоветских странах. А еще — боль за родину, за Киев, в котором на улицах появились фашиствующие молодчики с факелами в руках, поддерживаемые и прикрываемые властью.
Возможно, именно эта боль, которая сквозила в каждом его тексте, интервью, реплике, и стала причиной его смерти?