Родилась будущая звезда советского кино 25 ноября 1925 года в посёлке Константиновка тогдашнего Артёмовского округа УССР. В семье она была самой старшей и характером пошла в мать — волевую женщину и пламенную коммунистку. Та даже дочь свою назвала в честь какой-то заехавшей в их местность известной коммунистки — Нонны. Ей очень понравилось это имя, но, когда девочке оформляли свидетельство о рождении, оказалось, что такое имя в документ вписывать нельзя.
Тогда-то работница сельсовета и порекомендовала Ирине Петровне назвать дочь Ноябриной. Потом её никто так из друзей и близких не называл, звали Нонкой или Нонной. А остальные даже не знали, что у неё есть другое официальное имя.
По некоторым сведениям, настоящим отцом девочки был некий Александр Афоничев — за Виктора Константиновича Мордюкова Ирина Петровна Зайковская вышла замуж, когда у неё уже был один ребёнок. После Нонны родилось ещё четверо детей — Гена, Наташа, Таня и Люда.
Семья жила в Краснодарском крае в Глафировке — живописном селе на берегу Таганрогского залива.
Мать Нонны работала здесь… председателем колхоза. Так что для некоторых известных её впоследствии ролей —председательницы Саши Потаповой из «Простой истории» (1960) (старшие поколения помнят крылатую фразу оттуда «Хороший ты мужик, Андрей Егорыч. Но не орёл») или комиссарши Клавы Вавиловой из фильма «Комиссар» (1967) —Мордюковой особо ничего не надо было придумывать — она копировала мать.
В тех краях, заселённых потомками запорожских казаков, до сих пор распространён украинский язык, так что с детства Нонна росла среди украинских песен, сказок, былин — дум.
Её мать с молодости полюбила оперу и даже пыталась создать оперный театр в своём колхозе. Она и старшую дочку к этому приохотила, та уже в девять лет пела арию дурачка из «Сватання на Гончарiвцi». А затем домой приезжал отец, военный, устраивал нагоняй, и большое семейство начинало заниматься засолкой огурцов, варкой варений и прочими домашними заботами, которых в селе всегда более чем достаточно.
В середине 30-х семья переехала в соседствующий с Глафировкой город Ейск. Мать Нонны работала здесь в горсовете, а Нонна ходила в школу. Её свободолюбивый дух настоящей маленькой казачки доставлял и ей самой, и окружающим много хлопот.
Первый раз её выгнали из школы ещё в первом классе. Второй раз — когда она уже была постарше. Кто-то написал в туалете на стене нехорошие слова, и почему-то все решили, что это сделала именно Мордюкова. У Нонны было обострённое чувство справедливости, и она пошла топиться в Азовском море. Правда, как-то с самоубийством у неё тогда не срослось. Слишком уж жизнелюбивой оказалась казачья натура.
В 1941 году девушку поразили фильмы с Любовью Орловой в главной роли. Со всей своей южной непосредственностью она написала письмо в Москву другому поразившему её воображение актёру — Николаю Дмитриевичу Мордвинову. Она буквально влюбилась в него в роли Богдана Хмельницкого, которую он исполнил в одноимённом фильме. В адресованном ему послании она спросила: «Как выучиться на Любовь Орлову?»
Ответ пришёл в июне 1941 года, буквально за несколько дней до начала войны. Она долго хранила этот лист бумаги как реликвию, ведь именно он стал для неё фактически «путёвкой в жизнь», однако во время одного из переездов всё-таки потеряла. Тем не менее текст его до последних своих дней помнила наизусть.
В своём пространном ответе актёр рассказал Нонне о ВГИКе, о своей профессии, обещал помочь поступить, но прежде настоятельно рекомендовал получить среднее образование: «…Неполное образование отразится на вашей жизни… Закончите обязательно школу, получите аттестат и приезжайте в Москву, найдите меня».
А затем была война. Отец в первые же дни уехал на фронт. Он вернулся с войны, правда, на одной ноге. Когда через год немцы подошли к Ейску, мать Нонны зашила свой партбилет в юбку, запрягла в большой воз двух волов, погрузила на него нехитрый семейный скарб, детей и отправилась на восток, в эвакуацию. Если бы оккупанты узнали, что она коммунистка, расстреляли бы всех, не пожалели бы и малышей.
На волах далеко от захватчиков уйти не удалось, оккупанты нагнали семейство в одном из хуторов где-то уже под Краснодаром. Местные жители не знали, кто они (а то бы кто-то обязательно сдал полицаям), сжалились и подсказали поселиться в маленькой, стоящей посреди полей сторожке. Неподалёку от неё были крытые траншеи, в которых хранились колхозные картошка, свекла, кукуруза, «семечка». Теперь им хотя бы не угрожал голод. С топливом тоже проблем не возникало — вокруг возвышались скирды соломы.
Немцы и полицаи, живущее на отшибе, семейство не беспокоили. Иногда приезжали на машинах какие-то вражеские тыловики, загружали в них картошку, кукурузу, овощи и уезжали.
Зато в хату стали захаживать партизаны из местного отряда, командовал которым некий Нечаев. Как-то раз семья Нонны из-за них чуть не погибла. Однажды пришли из леса трое погреться. Ирина Петровна затопила печку, накормила их, напоила. И тут показались верховые казаки-полицаи. Двое из них отделились от общей группы и поскакали прямо к дому. Один партизан спрятался в соломе, второй — в траншее с семенами подсолнечника. А третий обречённо лёг на кровать и куда-либо уходить отказался: «Я никуда не пойду, мне снилась церковь, меня всё равно убьют».
Мать Нонны чуть ли не становилась перед ним на колени, объясняла, что у неё дети, и из-за него их всех расстреляют. Но тот только упрямо лепетал что-то своё про сон и церковь. И тогда 17-летняя Нонна накинула на себя пальтишко, выскочила на улицу и стала как ни в чём не бывало, будто не сновали кругом полицаи, напевая песенку, перекидывать сено.
Один из приехавших спросил: «Дочка, кто в доме?» Нонна ему беспечно ответила: «Мама и дети, заходите, дядя». Ирина Петровна специально выставила маленьких своих детишек в окошечки, будто они любопытствуют, что там происходит. Когда Нонну спросили, чьи это следы на снегу ведут из леса, она, не растерявшись, ответила, что это они с братом ходили за хворостом. В результате, так и не зайдя в хату, полицаи уехали. После этого партизаны к Мордюковым ходить перестали, чтобы не ставить под угрозу детей.
Зато к ним в лес теперь часто отправлялась Нонна. Ирина Петровна под видом гадалки посещала соседние хутора и станицы, выведывала, где у немцев что находится, после чего подробно пересказывала это дочери, и та отправлялась с устным донесением в лес.
Через несколько месяцев немцев выбили из Ейска, и семья вернулась обратно. Возвращаться, правда, было особо некуда — почти весь город лежал в руинах, в том числе пропало и жильё, в котором они обитали до войны. Однако Ирине Петровне как местному высокопоставленному партийному деятелю выделили чудом сохранившийся дом.
Первые послеоккупационные годы в Ейске оказались очень голодными. Мордюковы питались одной кукурузной кашей.
Тем временем закончилась война, и в конце мая — начале июня на побывку к родителям приехал знакомый Нонны — будущий прославленный советский актёр и режиссёр Сергей Бондарчук. Они учились в одной средней школе № 2, и, кроме того, до поступления в Ростовское театральное училище Сергей с 1937 по 1938 год играл на сцене Ейского драматического театра. Он и присоветовал девушке, не мешкая и ничего не говоря матери, иначе она её не отпустит, собираться и ехать в Москву поступать вместе с ним во ВГИК.
Так Нонна и сделала. Ирине Петровне она ничего не сказала, взяла втихаря из семейной кассы 16 рублей, брат нашёл для неё на чердаке старый фанерный чемодан с наклейками, села в товарный вагон и четыре дня «тряслась» в нём до Москвы. Из одежды у неё с собой было только одно платьице-«татьянка» с пышными рукавами на резиночке и калоши. Кроме неё в вагоне на соломе четыре дня ехали ещё несколько попутчиков: таких же поступающих в столичные вузы, как и она.
Первую ночь в Москве они ночевали на вокзале, а утром, умывшись минералкой из аппарата с газ-водой, Нонна отправилась «штурмовать» ВГИК. Мордвинова ей здесь разыскать не удалось. Мало того, когда она увидела толпы снующих по институту студентов и абитуриентов, то растерялась, но всё-таки в конце концов переборола себя и отправилась в приёмную комиссию.
Там оказалось, что первые два тура экзаменов уже прошли. Тем не менее, её записали на третий тур, и уже поздно вечером она вернулась обратно в свою «гостиницу» — на вокзал, где брошенный под одной из лавок дожидался её фанерный чемодан со всеми взятыми из дому харчами. Никто на него не позарился.
На следующий день после долгого нервного ожидания в очереди её наконец пригласили в большой кабинет, где за длинным столом сидели 15 человек экзаменаторов. И тут выяснилось, что Нонну не будут сразу приглашать сниматься в фильме или делать пробы, а необходимо сначала рассказать стихотворение или басню, к чему она совершенно не готовилась.
От расстройства девушка расплакалась и своей неподдельной провинциальной наивностью растрогала комиссию. Ей предложили пока посидеть в сторонке и продолжили дальнейший смотр абитуриентов.
Пока Нонна слушала, как поступавшие пыжатся что-то из себя представить, то успокоилась, вспомнила своих кубанских односельчан, как они любят рассказывать каждый со своими непередаваемыми (хотя почему непередаваемыми) интонациями разные истории и побасенки, в которых нужно было обязательно хотя бы немного, да приврать, и попросила, чтобы ей дали вторую возможность показать себя.
Уже через несколько минут от её рассказов все 15 человек покатывались со смеху. Ей говорили: «Достаточно». Но она продолжала рассказывать. Её просили: «Хватит». Но она «пёрла», как танк: «Я ещё буду петь». — «Не надо петь». Но она всё равно исполнила и какие-то арии из Наталки Полтавки, и какие-то кубанские песни, и чем вдохновенней она выдавала свой вокал, тем сильнее покатывались со смеху экзаменаторы. Наконец Мордюкова выдохлась и согласилась покинуть аудиторию… На следующий день её фамилия числилась среди абитуриентов, допущенных к следующему туру. Только на этот раз девушку попросили всё-таки выучить какую-нибудь басню. На вокзал Нонна летела как на крыльях.
На последнем туре её слушал сам Герасимов, он попросил повторить «на бис» несколько рассказов с прошлого тура, который он пропустил… и в результате Нонна поступила.
Потом, уже во время учёбы, Мордюкову один раз чуть не отчислили из ВГИКА за низкую успеваемость по общеобразовательным предметам, но обошлось.
В 1947 году Герасимов отобрал Нонну вместе с ещё несколькими десятками студентов и выпускников ВГИКА для съёмок в знаковом для советского кинематографа фильме «Молодая гвардия». Он его не только режиссировал, но и написал сценарий. Вместе с Мордюковой одну из ролей исполнял Сергей Бондарчук, тот самый, который всего два года назад, собственно, и посоветовал ей ехать в Москву.
Нонне досталась одна из центральных ролей — она была чем-то внешне похожа на одну из самых известных молодогвардеек — Ульяну Громову. Сначала предполагалось, что её сыграет Клара Лучко, но потом Герасимов поменял своё мнение. Вживаться в роль Мордюковой особо не пришлось — она ведь и сама совсем недавно была самой настоящей подпольщицей.
Во время съёмок, которые проходили на месте событий, в Краснодоне, Нонна жила в семье своей героини. Её родители относились к ней, как к родной. Так было почти со всеми исполнителями ролей молодогвардейцев — это помогало молодым актёрам лучше понять своих героев, а их близким притупляло боль недавней утраты. Ведь эти жившие у них в домах юноши и девушки работали над тем, чтобы помочь сохранить память об их детях.
«Молодая гвардия» стала для Нонны судьбоносной.
На съёмочной площадке в Краснодоне она уверовала в свои силы, в то, что сбылась её мечта — она стала настоящей актрисой. Здесь она ближе познакомилась со своим партнёром по съёмочной площадке Вячеславом Тихоновым. Вскоре они стали мужем и женой, родили сына Володю.
11 октября 1948 года, когда фильм вышел на большой экран, Нонна Мордюкова проснулась знаменитой на всю страну. После этого её карьера советской актрисы состоялась.
До самого распада СССР не было недостатка в ролях, её узнавали на улицах, ей благоволили власти. Фильмы с её участием «Простая история» (1960), Женитьба Бальзаминова» (1964), «Комиссар» (1967), «Брильянтовая рука» (1968) (Помните? «Управдом — друг человека»), «Лев Гурыч Синичкин» (1974), «Они сражались за Родину» (1975), «Родня» (1981) и последний фильм «Мама» (1999) стали классикой отечественного кинематографа.
Конечно, можно было бы подробно смаковать, как это часто любит делать «желтая пресса», перипетии её бурной личной жизни: развод с Тихоновым, многочисленные последующие романы и браки, скандальные связи, которые ей приписывают, наркоманию и алкоголизм единственного сына, его ранний уход из жизни, который нанёс ей страшную душевную рану, от которой она так и не смогла полностью оправиться. Можно было бы, но не хочется до этого опускаться.
Нонна Мордюкова была казачкой с бурлящим южным темпераментом, о чём сама не стеснялась говорить и писать. Чего стоит только её позднее признание в том, какую бурю безответных чувств вызвал в ней Василий Шукшин. Они с ним были партнёрами по съёмочной площадке в его последнем фильме «Они сражались за Родину», в его последних кадрах.
Поэтому и судьба её в чём-то во многом схожа с судьбами её предков — запорожских казаков — такими же яркими, такими же насыщенными, такими же порой сумбурными. Порывом горячего пряного степного ветра пронеслась она по советскому кинематографу, навсегда оставив в нём саму душу своего так горячо любимого ею степного свободолюбивого народа.