«Сосчитаемся, поревём…»
Потом, когда схлынет вторая волна ковида, о начале которой сейчас только и говорят во всём белом свете, мы начнём зализывать раны и подсчитывать тех, кто пал в неравном бою с чумой XXI века. И среди павших будут жертвы прямые и жертвы косвенные. 17 сентября 2020 года в Киеве на семьдесят четвёртом году жизни умер большой донецкий художник Александр Глумаков. Умер Глумаков из-за того, что его дочь попросту не смогла положить отца в больницу. В самом начале пандемии моя мама очень мудро сказала: «Кажется, больше людей умрёт не от самого ковида, а от того, что не будет своевременно оказана помощь тем, кто в ней нуждается на постоянной основе». У Глумакова не было ковида, у него было другое заболевание, которое предполагало периодическую врачебную помощь в стационаре, а не на дому.
Дом его одноэтажный, казалось, был похож на гриб. Широкая нога-основание, крыша-шляпа, глазницы окон, дверь, занавешенная чем-то белым, от мух. Внутри несметные богатства, живописные невероятные сокровища, по всем стенам картины. От картин шёл свет: Иона, Богородица, Параскева, странник, etc. Дорогой читатель, теперь ты тоже со мною в одной в обойме, ты теперь тоже видел, как писал Глумаков, и никогда не перепутаешь его стиль с другими.
Через некоторое время после той нашей первой встречи я узнала, что многие нимбы своим святым персонажам художник делал из оболочек конфеты «Стрела». Да-да, дорогой читатель, из той самой нашей донецкой «Стрелы», равных которой нет нигде в мире, той самой «Стрелы», которую я так часто вожу в Москву друзьям-мигрантам, чтобы те могли снова попробовать конфеты и вспомнить, какой на вкус наш дорогой город Донецк.
Злато и миражи
Над библейским циклом Глумаков работал около тридцати лет. «Глядя на его картины, зритель словно бы оказывается вовлечённым в некое ритуальное действо, заставляющее поверить нас в божественную сущность мира, где ничто не напрасно», — более десяти лет назад написала о Глумакове искусствовед Марина Третьякова. Именно Марина Третьякова познакомила меня с Александром Глумаковым в 2018 году, буквально за руку привела в его дом-гриб, чтобы я навсегда запомнила встречу с гением.
Авангард
В 1988 году при Донецком отделении фонда культуры открылся выставочный центр «Авангард». Именно в «Авангарде» был организован ряд интереснейших выставок, показывавших творчество художников Восточной Украины, донецких живописцев, скульпторов, графиков, прикладников. Те теперь уже далёкие экспозиции значительно расширили зрительское представление о художественной жизни Донбасса, познакомили с целым рядом интересных имён: Марат Магасумов, Владислав Шабалин, Григорий Котляр, Ангелина Беликова, Владимир Войтенко, Серафим Бочаров.
Глумаков постоянно выставлялся в «Авангарде». По признанию художника годы с 1988 по 1991 были одними из самых плодотворных и счастливых. В 1991 году о Глумакове для газеты «Жизнь» написала великая донецкая поэтесса Наталья Хаткина: «Своими учителями он числил чуждых официальным установкам Ван Гога, Матисса, Шагала, Кандинского и прочих подозрительных Модильяни». В тот же период Хаткина попыталась ответить на вопрос, почему пятнадцать лет у художника не было возможности экспонировать свои работы.
«Произведения Глумакова не содержат в себе явных примет борьбы с «социальным маразмом», — считала Хаткина, — нет в них игры с расхожими символами тоталитарной эпохи, нет гипсовых пионерок, серпа и молота, усов и сапог, поданных в карикатурно-устрашающем виде. Но есть другое. В противовес «человеку идеологическому» — винтику эры всеобщего «глубокого удовлетворения» — Александр Глумаков являет нам духовный мир «человека эмоционального». В этом мире нет места чётким формулировкам и прописным истинам. На догматиков оно действует раздражающе. Искусство Глумакова — интуитивное постижение красоты и соблазнов действительности. Трепетность жизни фиксируется в момент прикосновения кисти к холсту, спящие в глубине души ассоциации воплощаются в линию и цвет».
По мнению поэта Хаткиной именно поэтичность — органическое свойство живописи Александра Глумакова. Очень часто в залах, где выставлялись работы Глумакова, проводились выступления молодых поэтов.
Журавль в небе
Я сообщила об этом секретарше: «Милая барышня, а знаете ли Вы, чья картина висит над Вашей прекрасной головой?». Девушка засмущалась, она не знала. Теперь знает!
Мы сняли картину и прочли название и автора. Конечно, это был Глумаков. Вечером того же дня я позвонила Марине Третьяковой, которой и сообщила о находке, на что искусствовед сказала мне, что такое вполне может быть, так как художник был дружен с прекрасным, ныне покойным, доктором Александром Журавлёвым, открывателем талантов, сторонником арт-терапии.
И правда — особенная страница в творчестве Глумакова началась, когда к нему пришла помощь от доктора Журавлёва. Имя Журавлёва неразрывно связано со становлением и развитием арт-терапии на Украине.
Журавлёв работал в Донецком центре лечения аффективных расстройств. В 1998 году в центре проходила международная акция по арт-терапии. Это была невиданная прежде увлекательная совместная работа художников-пациентов и всего медперсонала, от санитаров до докторов. Результатом гордились. Такие акции повторялись несколько раз. Журавлёв тогда написал, что «арт-терапия перестала быть экзотикой». Цикл длился месяц. Двадцать пациентов из разных городов Украины и Санкт-Петербурга, страдающие тяжёлыми психическими заболеваниями, имеющих склонность к живописи занимались росписью стен центра по лечению аффективных расстройств, проходили курс лечения и реабилитации
Тогда были достигнуты очень хорошие результаты: улучшилось психическое состояние пациентов, повысился уровень их самооценки, появились навыки групповой и индивидуальной творческой работы, улучшились взаимоотношения с окружающими, пациенты получили возможность самовыражения, признания и понимания другими. Они были объединены на основе творчества, а не симптомами болезни. Как бонус улучшился интерьер отделения, существенно изменилось отношение медперсонала к пациентам, в которых ранее они видели только больных людей.
В возглавляемом Журавлёвым центре была создана творческая мастерская, где работали художники-пациенты. Многие из них никогда до этого не держали в руках кисти и краски. Это, конечно, не случай Глумакова, он-то был настоящим художником к моменту знакомства с доктором.
По воспоминаниям психиатра Дины Тахташовой Журавлёв был уникальным специалистом и прекрасным другом: «Такой личности, такого клинициста, такого руководителя, такого друга больным в своей практике я не встречала. Он собрал коллектив, команду единомышленников, и заставил звучать в одном тоне… И то, что создано ими, это — благодаря Александру Юрьевичу, он стал соучастником творчества этой замечательной команды».К сожалению, в 2003 году доктора Журавлёва не стало, это был огромный удар для Глумакова и нескольких других художников.
Странник
Когда я впервые увидела картины Глумакова, мне подумалось, что они похожи на молитвы. Не знаю, как тебе это объяснить, дорогой читатель. Более того, я даже не знаю, почему я так подумала, но это была первая мысль. Живопись, как молитва. Каково же было моё удивление, когда несколько дней назад я натолкнулась на глумаковское определение творчества, художник творчество отождествляет с молитвой. Это личное определение художника Глумакова. Самыми близкими лично мне являются странники Глумакова с котомками на плечах. Они кочуют из картины в картину, мыкаются по всему белому свету и поисках чего-то или кого-то. В принципе, и я, и ты, дорогой читатель, все мы странники, неважно закрыты или открыты границы из-за ковида, я о другом странствии. Очень хочется, чтобы странствие не подменялось метанием от одной ложной дороги к другой, очень хочется, чтобы был именно путь, а не просто дорога.
В 1997 году журналист Леонид Рихтер задавал Глумакову вопрос о «Страннике». В середине 70-х он шёл со своим посохом через поля Полтавщины — котомка за спиной, а на голове широкополая шляпа. К концу века над головою странника начал светиться нимб, причём шёл он не просто полями или берегом реки, но всё чаще направлялся к храму. Рихтер спросил тогда Глумакова: «Почему?» И Глумаков ответил: «Я понимаю странничество как учёбу, близкую в чём-то к монашескому обету. Такова судьба человека и, в конечном счёте, все мы — странники».
17 сентября 2020 года кончил свой земной путь художник Александр Глумаков. Возможно, что сейчас идёт наш герой высоко в небе. Может быть, даже по млечному пути. Идёт в яркой синей рубашке, за плечами котомка, на голове шляпа, в руках кисти, идёт и думает примерно следующее: «Где же я теперь насобираю фантиков-обёрток от донецких конфет «Стрела» для нимбов моих странников?». И кто-то невидимый шепчет художнику в ответ что-то доброе, успокаивающее, что будут мол, и краски в достатке, и фантики добудем.
Мой отец мне ночами пишет из другой галактики:
хочешь, я соберу для тебя золотые фантики
от конфет?
Хочешь, пришлю их курьером тебе под утро?
Тончайшие фантики звёздного перламутра,
растолчёшь их в ступке, сделаешь пудру,
нарисуешь велосипед,
на котором по радуге объедешь Евразию и Америку.
Согласись, это пошло бы на пользу, такому как ты холерику.
Представь, причаливаешь без визы к любому берегу,
говоришь: «Привет!
Я приехала из волшебной страны Терриконии,
я решила, что теперь вы будете её колонией…».
И тебя селят в красивом дворце с колоннами,
окнами на рассвет.
Дарят кисти, краски, холсты и хитрые разбавители,
самого главного живописца приставляют к тебе учителем,
у него на носу два стёклышка увеличительных,
он смешно одет.
Он владеет искусством художественного гипноза,
ты рисуешь войну, а выходит алая донецкая роза,
и дымится кисть твоя, словно бы папироса,
оставляет след…»