Разумеется, есть. Это Михаил Семёнович Шполянский. К сожалению, этот колоритнейший персонаж, как и вся его линия, оказался вырезан из «Дней Турбиных». Но нельзя объять необъятное.
Загадочный Шполянский
И он исполняет роль вполне демоническую, если не сказать больше: «Гетманский Город погиб часа на три раньше, чем ему следовало бы, именно из-за того, что Михаил Семёнович второго декабря 1918 г. вечером в "Прахе" заявил Степанову, Шейеру, Слоных и Черемшину (головка "Магнитного Триолета") следующее:
- Все мерзавцы. И гетман, и Петлюра. Но Петлюра кроме того, еще и погромщик. Самое главное, впрочем, не в этом. Мне стало скучно, потому что я давно не бросал бомб».
Бомб он, однако, бросать не стал, а совсем даже наоборот — пошёл записываться к гетману в броневой дивизион, куда был, конечно, принят как человек, отлично умевший управлять машиной и георгиевский кавалер (правда, не вполне настоящий, поскольку крест он получил из рук А.Ф. Керенского, к которому доктор Турбин относился не лучшим образом).
Автор специально подчёркивает демоническую сущность Шполянского двумя чертами.
Во-первых, он «чрезвычайно похож на Евгения Онегина», что, разумеется, должно поставить читателя в тупик.
Онегин — литературный персонаж, у которого никакой внешности, помимо зафиксированной пушкинским же рисунком, не имеется. Причём если в «Борисе Годунове», например, Александр Сергеевич приводит описание самозванца Григория Отрепьева (документальное, кстати), то в «Евгении Онегине» ничего подобного нет.
Кстати, «Евгений» в романтической литературе, которую пародировал Пушкин в своём романе, имя злодея. Игра состояла в том, что читатель, привыкший к романтическим штампам (которые разбросаны по произведению в количестве примерно «оver 9000»), должен ждать от него неких кровопролитиев, а он только чижика съел (в смысле — застрелил на дуэли юного поэта, но, поскольку речь шла об относительно честной дуэли, злодейства в этом нет). Знал ли Булгаков об этой особенности пушкинского текста? Бог весть. Но странный злодей, не совершающий злодейств, уж очень созвучен эпиграфу «Мастера и Маргариты» — «часть вечной силы я, всегда желавшей зла, творившей лишь благое». Это ж неспроста.
Во-вторых, «всему городу Михаил Семенович стал известен немедленно по приезде своем из города Санкт-Петербурга».
Перечитаем эту фразу ещё раз. Из Санкт-Петербурга. Да. Именно так.
События, как мы помним, происходят в 1918 году. Когда приехал Шполянский в Киев, непонятно, но он сразу прославился «как превосходный чтец в клубе "Прах" своих собственных стихов». Т.о., клуб этот должен был уже существовать и себя как-то зарекомендовать. Под названием «Прах» (точнее — ПРАХ: это аббревиатура — «поэты, режиссёры, артисты, художники») в романе показан реальный клуб «Х.Л.А.М.» (художники, литераторы, артисты, музыканты), работавший в зале гостиницы «Континенталь» на углу Крещатика и Николаевской (Городецкого). Кстати, здание это, точнее его фасадная стена, уцелевшая в пожаре 1941 года, существует по сей день и вписано в комплекс Консерватории.
Когда именно был основан «Х.Л.А.М.», точно неизвестно, но считается, что в 1918 году. Так что и появился Шполянский в Киеве весной-летом 1918 года, т.е. во время, когда Санкт-Петербурга на карте не существовало уже 3,5-4 года — 31 августа 1914 года он был в припадке патриотизма «декоммунизирован» в Петроград. Как-то уж очень долго Михаил Семёнович до Киева добирался. Такое впечатление, что он по дороге преодолевал не столько пространство, сколько время…
Ну и, кроме всего прочего, Шполянский — муж Юлии Рейсс, по-женски непоследовательного и умеренно загадочного персонажа романа. Она своему мужу изменяет с Турбиным, но остаётся ему верна. Это, впрочем, взаимно: Шполянский «содержал балерину оперного театра Мусю Форд и еще одну даму, имени которой Михаил Семенович, как джентельмен, никому не открывал».
Ну и масса всяких разных частностей. Он, например, не нуждается в деньгах, нигде не работая (как не вспомнить червонцы из «Мастера и Маргариты»), ухитряется заполучить себе номер в лучшей гостинице в переполненном городе (+ квартирка Юлии) и т.п.
Известен он как деятель культуры. Булгаков специально перечисляет его подвиги на этой ниве: «пил белое вино, играл в железку, купил картину "Купающаяся венецианка", ночью жил на Крещатике, утром в кафэ «Бильбокэ», днем — в уютном номере лучшей гостиницы «Континенталь», вечером — в «Прахе», на рассвете писал научный труд "Интуитивное у Гоголя"».
Политическая деятельность Шполянского нелогична и непоследовательна. Он заявляет, что собирается усилить обороноспособность города перед лицом погромщика Петлюры, но вместо этого выводит гетманские броневики из строя. Несколько проясняется его роль в сцене на параде петлюровских войск, когда он спасает большевистского агитатора. Очевидно, перед нами — большевистский агент. Но цели его остаются неясными, как и неясна степень вовлечённости в его политическую деятельность Юлии.
В общем, Шполянский в романе персонаж очень важный — он оказывает решающее во многом влияние на судьбы героев, при этом не будучи с ними даже знаком! Представьте, как бы развивались события, если бы все броневики выехали? Ну уж точно Турбин не столкнулся бы на Прорезной с петлюровцами, не был бы ранен и не встретился с Юлией…
Вопрос о прототипе
Естественно, возникает вопрос относительно того, а был ли у Шполянского прототип, и тут как раз между булгаковедами есть полное единство мнений. Это, безусловно, Виктор Борисович Шкловский — русский советский писатель, литературовед, критик, сценарист. Кстати, именно он ввёл в русский язык понятие «гамбургский счёт».
Шкловский был членом комитета петроградского Запасного броневого дивизиона, в качестве его представителя участвовал в работе Петроградского совета. Как помощник комиссара Временного правительства был направлен на Юго-Западный фронт, где в июле 1917 возглавил атаку одного из полков, был ранен в живот и получил Георгиевский крест 4-й степени из рук Лавра Корнилова.
Почему именно Булгаков обошёл вопрос с награждением Корниловым, в общем, понятно: Корнилов — один из виднейших деятелей белого движения, причём именно тот, который лично вёл солдат в бой и в бою погибший. Он, прямо скажем, противоречил линии на «предательство генералов», которая явно заметна в «Белой гвардии» и нашла полное выражение в «Днях Турбиных». Окарикатуренная большевистской пропагандой фигура Керенского тут явно была более к месту.
Шкловский, правда, был эсером, а не большевиком, но и партийность Шполянского нигде явно не указывается. В конце концов, не дело белогвардейцев разбираться в сортах… революционеров.
Мариэтта Чудакова заявила, что это она первая обнаружила данный факт, но при всём уважении к Мариэтте Омаровне её заявление — плод недоразумения, поскольку первым обнаружил это сам Шкловский.
Впервые этот период его жизни был описан в автобиографической книге «Сентиментальное путешествие», изданной в 1923 году в Берлине. В уже советской автобиографии 1972 года, за 11 лет до статьи Чудаковой, он написал так: «Попал в Киев. Увидел белую Россию. В Киеве поступил шофером в броневой дивизион Скоропадского. Там я засахарил его броневые машины. (…) Об этом написал Булгаков, одним из дальних персонажей романа которого я оказался». Кстати, в Киеве он тогда женился и свою жену описывал так: «дама жила в комнате с коврами и со старинной мебелью красного дерева; мне она и мебель показались красивыми». Где-то мы видели такое описание… Не квартира ли это Юлии Рейсс? Всё может быть.
Кстати, относительно «засахаривания» кто-то приврал. Вообще в 4-м бронедивизионе гетманской армии в Киеве было шесть бронеавтомобилей, и они принимали участие в осенних боях. В частности, броневики поддерживали действия дружины Кирпичёва около Борщаговки. На август 1918 года в дивизионе исправными было две машины, остальные — в ремонте. Во время боёв 14-15 декабря петлюровцы, по данным Ярослава Тинченко, захватили три, причём они были на ходу. Собственно, сам эпизод с «засахариванием» встречается только в воспоминаниях Шкловского и, вполне вероятно, оттуда его Булгаков и узнал уже в Москве.
Однако Шкловский не единственный прототип Шполянского, что, кстати говоря, легко угадывается, потому что Шкловский в описываемый период уж никак не был эстетствующим декадентом, которому скучно и от этого хочется покидать бомбы. Нет, он был настоящим футуристом, и внешность у него была соответствующая — на фотографиях явно виден стиль Маяковского.
Предлагаются ещё два варианта.
Прототипом Шполянского мог быть… Шполянский. Только не Михаил Семёнович, а Аминад Петрович (Аминодав Пейсахович) — в то время известнейший поэт-сатирик, сатириконовец, писавший под псевдонимом Дон Аминадо (или Дон-Аминадо). Легко представить себе его популярность, если вспомнить какое-нибудь из его высказываний. Вот например — «оскорбить действием может всякий, оскорбить в трёх действиях — только драматург». Разве не про Булгакова сказано?
Если о том, что Шкловский был в Киеве в 1918 году, Булгаков мог до прочтения его книги и не знать, то уж о Дон Аминадо он знал совершенно точно: «тотчас же вышли новые газеты, и лучшие перья в России начали писать в них фельетоны и в этих фельетонах поносить большевиков».
Ещё один схожий персонаж отмечен Мироном Петровским — это режиссёр и драматург Николай Николаевич Евреинов. С Петровским тут трудно не согласиться, поскольку на это сходство указывает сам Булгаков. В «Записках на манжетах» он пишет: «Евреинов приехал. В обыкновенном белом воротничке. С Черного моря, проездом в Петербург. Где-то на севере был такой город. Существует ли теперь? Писатель смеётся: уверяет, что существует. Но ехать до него долго: три года в теплушке. Целый вечер отдыхали мои глазыньки на белом воротничке. Целый вечер слушал рассказы о приключениях…» Как мы помним, Шполянский в Киев попал из Санкт-Петербурга же и ехал из него три или четыре года. Случайность? Ни в коем случае.
Евреинов был личностью яркой, и Булгаков, уже в то время большой театрал, никак не мог его не заметить. Николай Николаевич, конечно, в Киеве никакой политической деятельности не вёл, а занимался только театром и лекциями, но этого было вполне достаточно, чтобы находиться на слуху. Булгаков не скрывал, что его пьеса «Багровый остров» тесно связана с опытом театра «Кривое зеркало», который Евреинов возглавлял в 1910-16 годах.
P.S.: В завершение рассказа о Шполянском стоит, пожалуй, привести цитату из статьи «"Белая гвардия" Михаила Булгакова: об удачах и провалах экранизаций», опубликованной чуть больше года назад Украиной.ру:
«В фильме демоничность Шполянского (в немалой степени благодаря игре Бондарчука) превознесена до небес. Это вообще олицетворение злой силы, которая рушит ту самую нормальную жизнь, о необходимости защищать которую говорит Турбин офицерам…
Так и хочется продолжить, что 10 лет спустя Михаил Семенович Шполянский, никем не узнанный, в час небывало жаркого заката встретится на Патриарших прудах с двумя литераторами…»