К концу XVI века Южная Русь еще боролась, а Западная — уже давно страдала под игом польско-литовского владычества.
К закату клонилась яркая история Великого княжества Литовского со всеми его вспыльчивыми и жестокими князьями, с легкостью неимоверной переходившими от язычества к христианству и обратно. Личная уния в 1385 году привела к тому, что литовский великий князь стал польским королем. После этого пошло стремительное сближение двух государств. И вполне естественно, что более образованная, цивилизованная, гораздо лучше устроенная экономически и политически Польша поглотила Литву, сделав ее всего лишь одним из королевских ленов.
В 1569 году произошло событие, наметившее опасный крен в сторону преобладания католического вероисповедания: парламенты Литвы и Польши заключили так называемую Люблинскую, или сеймовую унию, объединив государства не только на уровне государей, но и на уровне государственных и общественных институтов.
Перед многочисленным православным русским населением Польши и Литвы замаячил призрак не только социального и национального, но и конфессионального угнетения.
Еще в 1439 году ряд православных иерархов Руси подписали с Папским Престолом в Риме соглашение о формальном объединении восточной и западной христианских церквей. Папский догмат о главенстве «наместника Петра» становился обязательным для всех. После недолгого разбирательства «флорентийскую проказу», как называли ее некоторые православные писатели того времени, отринула Москва, становившаяся центром нового мощного русского государства.
Массово отказывались признавать ее и западнорусы (иногда их именовали южнорусами) Галиции, Волыни, Киевщины. Именно сопротивление Флорентийской унии объединяло русских подданных польских королей в XVI веке. Именно оно вызвало к жизни православные братства и братские школы.
Но еще более грозное событие поставило православные братства Западного края в положение самых что ни на есть бастионов русской веры. Речь идет о Брестской унии (1596), породившей униатство — замаскированное наступление на русский дух и русский менталитет в польских владениях.
В исторических исследованиях (в основном дореволюционных) говорится о том, что Львовское православное братство возникло в конце 80-х годов XVI века. Но в силу вошло через некоторое время после объявления Брестской унии.
Дело в том, что православные Виленского, Русского (Львов) и Белзского воеводств тогдашней Речи Посполитой в одночасье оказались оставленными большинством своих иерархов, массово переходивших в униатскую грекокатолическую церковь, прельстившись земными благами и выгодами своего нового положения.
Как писал известнейший историк русского православия Степан Голубев, русские православные Львова в одночасье остались без иерархов, без начальных людей. Еще жестче писал современник, церковный аноним из Перемышля:
«Влекомые большою алчбою и жаждою достатков, они изменили православию и перешли в унию. Верными остались только два епископа — львовский Гедеон и перемышльский Михаил Копыстинский. Да и то не без некоторого колебания».
Тут и проявилось столь присущее русским людям свойство общинности, способность объединяться для решения острейших задач. Критически справедливости ради отметим, что почти всегда общинные связи в русском народе слабеют в спокойные и мирные времена.
Самые активные верующие стали собираться в братства, чтобы отстоять древнюю веру и права свои. В короткое время в конце XVI века такие братства возникли не только во Львове, но и в Вильно, Минске, Полоцке, Луцке, Киеве.
Все было очень просто — «братчики» (как называли себя сами члены братства) принимали устав, согласно которому все хозяйственные и организационные дела вел совет братства. В складчину (кто сколько мог) собирали деньги на благоукрашение своего храма, на оплату священников, певчих, регентов. Хоры братств были предметом особой любви братчиков во Львове, они славились на всю Западную Русь. Надо особо отметить, что Львовское Успенское ставропигиальное братство признавалось старшим среди прочих подобных объединений.
Структура братства в чем-то была схожа со структурой современных ему ремесленных цехов.
Не реже раза в месяц члены братства собирались на заседания, о которых уведомлялись «знамением братским». Все дела решались на собраниях, проводившихся почти каждое воскресенье после богослужения. С особой тщательностью обсуждались посольства от братства на сеймы и сеймики, на суды по делам братства, избирались депутаты, составлялась инструкция депутатам, а по их возвращении заслушивался подробный отчет. Большое внимание на сессиях уделялось текущей корреспонденции: зачитывали пришедшие письма, составляли ответы.
На сессиях принимали решения о выделении денег из братской казны на те или иные цели. Иногда депутация из 2-3 братчиков совершала проверку состояния финансов. Выборы на все должности проводились открытым голосованием и в случае единогласного голосования считались состоявшимися. При отсутствии единогласного решения проводили тайное голосование и выбирали по большинству голосов. За проступки братчики подвергались братскому суду, причем за одинаковые прегрешения старшие братчики, коих всегда выбирали в числе четырех, карались вдвое, а то и втрое строже, чем младшие, «чести ради».
Росту влияния и возможностей Львовского и других православных братств послужили переломные события на Руси в начале XVII века — Смута и последовавшие за ней решительные меры, а том числе и военные, приведшие к новому возвышению Московского царства.
Череда войн с «московитами» в 20-30-х годах того столетия заставила Варшаву пойти на ряд уступок своим православным подданным, дабы усилить их лояльность короне. В Киеве усилиями выдающегося южнорусского церковного деятеля митрополита Петра Могилы была восстановлена признанная короной Киевская митрополия, а Львовское братство получило ряд правовых и имущественных привилегий. В частности, за ним окончательно был закреплен комплекс зданий на улице Русской.
А в 1639 году польский король Владислав IV (тот самый, что почти стал в период Семибоярщины русским царем) предоставил братству исключительное право издания церковных книг кириллическим шрифтом, что вызвало невиданный всплеск русофобии в среде польской шляхты, которая упорно аж до конца следующего столетия пыталась добиться отмены этого королевского повеления.
В 1654 году, во время очередной русско-польской войны, начавшейся после принятия в русское подданство Запорожского войска Богдана Хмельницкого, Львовское братство подверглось преследованиям за явную симпатию к России, выражаемую проповедниками братства.
Проповедники и проповедническая деятельность вкупе с издательской стали краеугольным камнем идеологической жизни братства, в типографии которого, кстати, печатал свои книги первопечатник российский Иван Федоров. Характерной особенностью этой деятельности было то, что проповедовать в церкви и общинных домах братства мог не только священник или монах, но и простой уважаемый братчик, начитанный, подкованный в богословских или жизненных вопросах человек.
Со священством у братства сложились вообще непростые отношения.
Это неудивительно, если вспомнить, как поступили со своей паствой львовские православные иерархи, подкупленные римско-католическим клиром. Совет братства обычно сам решал, кто будет служить не только в главной, Успенской церкви, но и в других храмах. Львовский епископ только подтверждал эти решения.
Страсть к проповедничеству, риторике и гомилетике (наукам о споре и проповеди), изданию книг и самостоятельность в назначении священников придавали Львовскому братству характерный протестантский окрас, на что неоднократно намекал один из соратников братчиков, неистовый пропагандист «древлего благочестия» Иоанн Копинский. Со стороны киевского митрополита Петра Могилы, напротив, поощрялась любовь к наукам, к изучению того, что тогда считалось «латинской блажью», — латыни, математики, географии, истории, восточных языков.
Со временем братство стало влиятельной силой в городе, который давно уже стал цитаделью польской политики на границе с Русью. С деятельностью братства также связан тот период в жизни Львова, когда он был примерно одинаково населен русскими, поляками, евреями и армянами — основными народами этого древнего центра торговли, наук, религии. Этот период длился примерно до двадцатых годов XVIII века, и падение православного братства стало началом его конца.
С той поры русское (русинское) население города неуклонно сокращалось, что к началу Второй мировой войны привело к тому, что коренное русское население, которое усилиями австрийских хозяев края к тому времени уже давно именовали украинцами, составляло всего чуть более 10 процентов. Притом что поляков во Львове стало 63 процента, а евреев — 24.
Закат Львовского братства подготовлялся давно. И не одними иноверцами. Хотя это и была основная сила, стремившаяся погубить очаг православия в Западной Руси.
Изнутри организацию точили социальные причины. К началу XVIII века власть в братстве захватили купцы. Монашество отошло на второй план, обычные братчики были лишены реального права голоса. За это братство неоднократно подвергалось критике. Автор подробной истории братства А. Крыловский писал:
«Вмешательство братства в дела церкви переходило все мыслимые границы и доходило иногда до подчинения духовных власти лиц светских. Униаты, полемизируя с братчиками, возводили против них и такие обвинения: "Вы духовных и иноков держите в своей власти, вы сами по своему усмотрению из них выбираете и принимаете в свое братство, сами их судите, а тех, которые вам не нравятся, выгоняете". Разумеется, такой порядок, хотя и вызванный особыми историческим событиями, был ненормален, нельзя было ревнителям православия произносить такие слова: "Не попы нас спасут или владыки, но вера в Таинство нашей православной церкви с хранением заповедей Божиих тое нас спасти может"».
Крутые нравы братской старшины привели примерно к тому же, к чему и неправедные действия старшины казацкой в период Руины, наступивший в Малороссии по смерти Богдана Хмельницкого. Ряды братства стали редеть, люди покидали семьями город, отправляясь или в Польшу, или на Москву.
Окончательно братство добила Северная война.
Поляки радостно встречали шведское войска, несмотря на то что Карл XII был ревностный и непримиримый протестант и в костелах польских его драгуны зачастую устраивали конюшни и отхожие места. Русофобия — страшная болезнь, а польская шляхта ею уже и тогда болела давно и прочно.
Когда шведские войска, двигавшиеся навстречу Петру и своей гибели под Полтавой, заняли на несколько лет Львов, поляки решили, что пробил час их сладкой мести львовским братчикам.
Историк братства писал:
«В 1704 году шведы подошли ко Львову и взяли штурмом. Сперва разграбили Львов, а потом наложили контрибуцию. Больше всех пострадало братство, так как на него указали его исконные враги-поляки как на самое богатое. Оно обладало деньгами и драгоценными вещами на сумму 120 000 злотых. Огромная сумма на то время. Братство принуждено было отдать шведам почти все свое золото и серебро. Завоевателям отдавали серебро с икон и даже чужие вещи, заложенные в братство разными людьми.
И общее горе не расположило поляков к русским. Они, напротив, старались всеми силами сделать больше и больше вреда. Они безо всякого соображения наложили на братство контрибуцию в пользу Станислава Лещинского в 10 000 талеров. Такой суммы неоткуда было взять братству. Но поляки подстрекали шведов в случае неотдачи долга взорвать братскую церковь Успения Пресвятой Богородицы, а православных братчиков повесить».
История сохранила для нас слова одного из польских представителей, говорившего шведам: «Лучше церкви их пожечь и на их место жидов или хлопов поселить, чтобы пользу приносили».
Для погашения контрибуции братство на общем заседании решило продать все уцелевшие от шведов вещи: бриллианты, жемчуг и даже кусок церковной земли. Кроме того, послали делегацию к Петру Великому в город Жолков, где стояла царская ставка.
Петр не бросил единоверцев в беде. Его комиссары «поработали» с польскими аристократами, дабы те уговорили Станислава Лещинского оставить братчиков в покое, и дал денег. Кроме того, по призыву царя на помощь братству скинулись все его приближенные. Точных сумм всех платежей мы не знаем, на руках у историков есть только документы о том, что Меншиков пожертвовал 300 золотых рублей, Головкин и Игнатович — по 100.
Но шла война, и оказать братству окончательную помощь было никак нельзя. Ко всему прочему во Львове начались холера и чума, люди стали разбегаться из города. Львиная часть братчиков ушла в Карпаты. «Остальные приуныли», — пишет хронист.
В 1704-1707 годах был подорван базис Львовского братства — его экономические возможности и кадровый потенциал.
Не спали и поляки. Они прямо дали понять старшим братчикам-купцам, что и братство за ними останется, и торговля живей пойдет, стоит только перейти в унию. Прижимаемым со всех сторон западнорусским православным деваться было некуда. И в марте 1708 года бывшее православное братство стало грекокатолическим, признав власть папы римского.
В этом статусе оно кое-как еще прожило 80 лет, пока австрийцы, получившие Галичину после разделов Польши, не прикрыли его в 1788 году навсегда.
Львовское братство сыграло значительную роль в истории русской церкви.
Братчики на протяжении более ста лет были для нее тем, чем были донские и запорожские казаки для Московского царства и Речи Посполитой — щитом. Только казаки были броней военной, а братчики — духовной.
С их поражением униатство окончательно заняло главные позиции в Галичине, что через 200 лет послужило причиной гибели русского движения в этом крае. А значит, и возникновения украинских нацистов, и уж совсем опосредованно, но все-таки, — нынешней войны с Донбассом и Россией.
