- Станислав, каково ваше общее впечатление от манифеста режиссёра Константина Богомолова «Похищение Европы 2.0», опубликованного на днях в «Новой газете»? Его представление о том, что происходит на Западе, соответствует действительности или нет? Может, это взгляд русского человека, который на российском ТВ насмотрелся ужастиков о Западе и на их основе делает далеко идущие выводы о Западе в своём манифесте?
— Манифест суммирует наиболее распространённые претензии к современности со стороны консервативных и реакционных сил, причём как на Западе, так и в России. Ничего принципиально нового автор в список претензий не внёс.
Здесь, несомненно, многое чудовищно гипертрофировано, а из отдельных случаев быстро выводится якобы существующий тренд. Такие обобщения часто используются и на российском телевидении в критических сюжетах о Западе.
В Европе и США такую тенденциозность трактуют по-разному: консерваторы и реакционеры хвалят Россию за то, что показывает «всё как есть», безо всякой тлетворной политкорректности, а комментаторы с иной точкой зрения используют подобные сюжеты в качестве примера российской дезинформации, которая транслируется как на граждан самой страны, так и — через RT и Sputnik — на западного зрителя.
Любопытен здесь, скорее, не столько сам текст манифеста, сколько мотивация Константина Богомолова к его написанию. Богомолов до недавнего времени вовсе не ассоциировался со, скажем так, консервативным блоком. Некоторые говорят, что стиль документа — не богомоловский, а авторство принадлежит другому человеку.
- Вы согласны с тезисом Богомолова, что на Западе создан «Новый этический рейх», когда на смену давно почившему в бозе тоталитарному национал-социализму пришел тоталитарный «этический социализм», контролирующий эмоции европейцев? Есть такое?
— Это совершенно недопустимая параллель. Впрочем, здесь Богомолов тоже вполне себе в тренде. Чем дальше мы по времени отстоим от ужасов Второй мировой войны, сталинского, гитлеровского или маоистского террора, тем с большей лёгкостью используем слова типа «война», «нацизм» или «сталинизм» по отношению к тем явлениям современности, которые никак не похожи на прототипы.
Здесь на ум приходят отечественные апологеты большевистских репрессий, которые говорят: все государства проводят репрессивную политику, вспомните Америку периода маккартизма, когда репрессиям подвергались инакомыслящие — коммунисты. Играя словами, апологеты сталинизма забывают упомянуть, что во времена маккартизма в США «за коммунизм» были расстреляны ноль человек.
Похожую историю мы видим и в примере Богомолова. Скольких человек упомянутый им «Новый этический рейх» приговорил к высшей мере наказания, направил в концлагерь, избил до полусмерти в застенках гестапо, вынудил бежать из страны без копейки в кармане? Сколько десятков миллионов загубил? Сколько стран лишил государственности?
Ничего этого нет и не планируется, это игра словами. В стране, потерявшей в той войне 25 миллионов человек, «сведение к Гитлеру» (аналогия сведения к абсурду) мне представляется аморальной.
Политкорректность современного Запада скорее слишком пристальное внимание уделяет внутренним переживаниям, чувствам и эмоциям людей, их специфическим нуждам и множественным идентичностям.
В этом отличие от тоталитарных режимов межвоенного периода, которые отвергали весь этот «фрейдизм» и стремились создать нового человека, который был бы тотальным экстравертом, занимался бы общественно полезной деятельностью и презирал слёзы.
- Кстати, Богомолов пишет о «прекрасной довоенной Европе» как о некоем идеале, к которому хотелось бы вернуться. Так ли она прекрасна?
— Историки, всерьёз занимающиеся межвоенной Европой, рисуют её как крайне некомфортное место. Континентальные империи распались, а границы новообразованных национальных государств не совпадают с зонами расселения соответствующих этносов, отсюда перманентные межнациональные конфликты (самый яркий пример — это, пожалуй, Чехословакия).
Постоянный экономический кризис является благоприятной средой для роста правых и левых экстремистских сил, которые не особенно верят в демократию, но склонны к прямому действию против политических оппонентов.
В контексте прихода к власти то здесь, то там радикальных сил правительства демократических стран, вроде Франции, оказываются весьма слабыми. Чем эта Европа лучше нынешней, сказать трудно. Отсутствием политкорректности? Слабенький аргумент.
- А с его тезисом, что в Европе произошла «сексуальная контрреволюция», вы согласны?
— Не только у разных эпох или культур, но и у разных общественных классов существуют специфические правила, диктующие приемлемое и неприемлемое поведение в той или иной сфере, включая отношения между полами.
Анализируя день сегодняшний, следует принимать во внимание не один какой-то фактор, а их совокупность. Чем богаче и образованнее становится конкретное общество, тем с большей вероятностью в нём у женщин, этнических и иных меньшинств окажется больше прав — на политическое представительство, на выбор собственного жизненного пути, на карьеру, на то, чтобы сказать «нет».
Не существует, как некоторые себе это представляют, какого-то «вируса феминизма», который, распространяемый зловредным меньшинством, за ничтожно короткий промежуток времени умудрился разрушить хороший, правильный, традиционный мир, управляемый белыми европейскими мужчинами иудеохристианской традиции. Всё гораздо сложнее.
Здесь следует ещё вспомнить так называемый второй демографический переход: резкое падение детской смертности, увеличение продолжительности жизни, урбанизация, более долгое взросление и ряд других факторов приводят, в частности, к более позднему сроку вступления в брак и рождения первого ребёнка, а также к изменению общего отношения к данной сфере жизни.
Что же касается сетования Богомолова на то, что из отношений мужчины и женщины ушла «душа», то это общее место — как и то, что молодёжь нынче «не та», — которое можно встретить ещё в древнеегипетских текстах. В то время и в том регионе ни политкорректности, ни феминизма точно не было. Разве что Клеопатра, да и то…
- Богомолов считает, что России надо отсоединиться от современного Запада и начать строить свою собственную Европу. Вам эта идея импонирует? Нечто подобное, насколько я помню, хотят строить евроскептики и европейские популисты.
— Приводя в качестве примера Россию и Японию, известный американский историк Стивен Коткин объясняет разницу между «Европой» и «Западом». Россия, говорит он, — это Европа, но не Запад, а Япония — Запад, но не Европа.
- Интересно. А почему? В чём здесь дело?
— По Коткину, Европа — это категория прежде всего не географическая, а культурная, русская культура эталонно европейская. Запад же — это категория, связанная с политическими институтами, верховенством права и устойчивой демократией. Здесь, по мнению американского историка, сегодняшняя Япония существенно ближе к Западу, чем Россия.
Действительно, многим правым популистам Запада Россия видится как своего рода «Европа, которую мы потеряли», как бастион консерватизма и защитник христианства от яростных атак нигилистической политкорректности, с одной стороны, и исламского экстремизма — с другой. Хорошо там, где нас нет, — эта поговорка известна и в России, и на Западе (на английском речь идёт о том, что газон у соседа всегда зеленее).
Консервативные тенденции, которые действительно присутствуют во внутрироссийской политике, являются одним из факторов внешнеполитической привлекательности России, это элемент мягкой силы страны. Вместе с тем, насколько можно судить по динамике общественных настроений, наши соотечественники хотят не только оставаться Европой в культурном смысле этого слова, но ещё и стать более «Западом» в смысле политических институтов, конкурентных выборов и прочего.
Естественно, та медийная карикатура на Запад, которая всю концепцию прав человека или верховенства закона сводит к «геям», имеет отклик у определённых слоёв нашего общества. Карикатурам своё время и своё место — на образованных миллениалов это не действует, а ведь именно они наследуют землю.
