То есть, без США украинский нацизм в любом случае существовал бы, но существовал бы не как государственная идеология украинства, а в качестве одного из многих маргинальных радикально-националистических течений, на общем фоне умеренно русофобского, но внешне вполне цивилизованного национализма (как в Чехии).
Сведя мысль к одному тезису получим: русофобия является обязательной чертой украинского национализма, нацизм сделан его доминирующей составляющей искусственно. Конечно, не существуй он в зародыше уже в самый первый «медовый» месяц украинского нацбилдинга, американцам бы нечего было развивать, но не приложи американцы максимальных усилий к его развитию, маленький наглый щен никогда бы не вырос в огромную опасную гиеновидную собаку — так и остался бы противным, но смешным сумасшедшим пинчером.
Зададимся вопросом: зачем американцам на Украине нужен был именно нацизм? Ведь работают же они со всем спектром националистических движений (от весьма умеренных в Финляндии, до радикально-консервативных, но не нацистских, в Польше и в Грузии). Главное для США русофобия, остальное приложится. Тем не менее, там где получается дотолкать радикальный национализм до нацизма (как на Украине и в Прибалтике) США немедленно пользуются такой возможностью. Сейчас они вовсе демонстрируют чудеса трюкачества, заталкивая в нацистский тоталитаризм полностью зависимую от них белорусскую оппозицию, изначально позиционировавшую свой национализм, как «демократическую альтернативу» авторитаризму Лукашенко.
Опыт белорусской оппозиции интересен тем, что с ней работают по украинским гранкам. Вначале людей привлекают общедемократическими лозунгами, затем объявляют действующую власть исчадием ада, в борьбе с которой все средства хороши, на последнем этапе резко меняют вектор развития «национал-демократического» движения, объявляя о нулевой толерантности к любой альтернативной точке зрения, поскольку отклонения от «генерального курса» якобы работают в пользу власти. На выходе получаем очищенный от демократических иллюзий и обильно сдобренный тоталитаризмом агрессивный национализм — нацизм.
Такие же фокусы США пытались провести и на российском политическом рынке. Только учитывая многообразие России, а также резко негативное отношение населения к любым упоминаниям о «демократии», ассоциирующейся у людей с катастрофой 90-х, американцы действовали в России более прямолинейно. Они спонсировали и спонсируют любые попытки реализовать идею господствующей государственной идеологии (любой идеологии), силой навязывающей обществу свои догмы.
Здесь мы подошли к самому важному выводу: США важен в качестве союзника не нацизм, как таковой, а любая идеология тоталитарного типа. Но почему? С какой стати страна, гордившаяся тем, что приверженность демократическим ценностям позволила ей победить в Холодной войне, внезапно так полюбила тоталитаризм, что её элитам даже всё равно с каким тоталитаризмом иметь дело — с правым или с левым. Они пытаются сделать тоталитарную прививку всему спектру политических течений.
Помните, как мы всегда ругали отечественных либералов за отождествление коммунизма с фашизмом? И было за что. Они брали одну общую деталь, свойственную двум даже не идеологиям, а идеологизированным государствам в определённый период исторического развития и заявляли, что это делает тождественными сами идеологии. Но это такая же «правда», как утверждение, что если у коровы четыре ноги и у кошки тоже четыре ноги, то корова и кошка — суть одно и то же.
Дело в том, что любая идеология может работать как в условиях демократии, так и в условиях тоталитарной диктатуры. Причём в реальности они существуют во всём спектре, от жёсткого оруэловского тоталитаризма, до самой разнузданной, но вполне контролируемой «демократии» государств европейского буфера, эпохи Холодной войны. Начиная с 60-х годов демократия теоретически процветала и на Западе, и на Востоке Европы (восточноевропейские страны соцсодружества, кроме Румынии, были значительно демократичнее СССР, средний советский человек ездил туда, как на Запад-лайт). Коммунисты теоретически могли попасть в состав правительства отдельных западных стран, а некоммунистические партии стабильно входили в состав правящих коалиций отдельных стран восточного блока. Но изменить политический и экономический курс своих государств коммунисты на Западе могли так же мало, как «демократы» на Востоке.
Кстати, напомню, что если у Оруэла в «Скотном дворе» описан вполне коммунистический тоталитаризм, то в его же «1984» тоталитаризм хоть и условно левый, но точно не коммунистический, а в «Дивном новом мире» Олдоса Хаксли мы уже сталкиваемся с вполне правым тоталитаризмом. В этой своей антиутопии Хаксли предвосхитил многие черты современного нам западного общества.
Второй вывод: тоталитаризм может быть имманентен любой идеологии. Достаточно её адептам попытаться сделать её единственно верной и навязать силой хотя бы населению собственного государства — тоталитарная диктатура готова. В то же время нам известны примеры (правда очень неустойчивые) работы идеологизированных режимов (как правых, начиная от фашистских, так и левых, вплоть до коммунистических) в условиях относительной демократии.
Например, сохранить базовые основы демократии при господстве идеологии марксистского типа пытались Парижская коммуна и Вторая Испанская республика (1931-1939 гг.). В то же время, режим Муссолини, являясь несомненной идеологической диктатурой для нефашистских политических сил Италии, был внутренне куда демократичнее, чем гитлеровский. Муссолини отправил в отставку король, с согласия Большого фашистского совета. Для рейха отставка Гитлера была абсурдом, отстранить его от власти можно было лишь убив. Аргентинский же режим Перона, построенный по лекалам Муссолини, работал по правилам установившейся к тому времени условной аргентинской демократии и являлся значительно более демократичным, чем наследовавшие и предшествовавшие ему военные диктатуры.
Ну и, наконец, сегодня, как в России, так и на Западе крайне правые и крайне левые партии спокойно живут и работают в рамках демократической государственности. Если у них не появится возможность сконцентрировать в своих руках всю государственную власть, то они так и будут работать в условиях демократической политической нормы. В то же время американские «демократы» семимильными шагами движутся к установлению у себя тоталитарной идеологизированной диктатуры. В конце концов, когда сегодня используется термин «либеральный фашизм», являющийся оксюмороном, речь на деле идёт о либеральном тоталитаризме. Точно так же в СССР называли фашистской марксистскую тоталитарную диктатуру Пол Пота. В подобных случаях термин фашизм используется всего лишь, как синоним термина тоталитаризм.
Третий вывод. Любая идеология, в зависимости от конкретных исторических условий может действовать и развиваться как в условиях демократии, так и тоталитаризма. Все идеологии рождаются в условиях большей или меньшей демократии, но некоторым из них имманентно стремление к созданию моноидеологичного тоталитарного общества, опирающегося на аналогичную государственную машину. При этом сделать основой тоталитарного государства можно любую идеологию, даже вовсе отрицающую государство.
Нам остался последний шаг для того, чтобы понять причины ярко проявившегося в последние десятилетия стремления американского государства к глобальному насаждению тоталитаризма. Воспользуемся для этого определениями фашизма, данными Георгием Димитровым («…открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала») и Львом Троцким («Историческая функция фашизма состоит в том, чтобы громить рабочий класс, уничтожать его организации и подавлять политические свободы, когда капиталисты оказываются неспособными управлять и господствовать с помощью демократического механизма»).
Несложно заметить, что Димитров дал описание внешних форм современного ему фашизма. Троцкий, будучи незаурядным политическим мыслителем, гораздо глубже проник в смысл создания фашистского режима. Но надо иметь в виду, что оба они были левыми, причём марксистами. Что в конкретных условиях той эпохи предполагало стремление к созданию тоталитарного левого государства. Поэтому описывая тоталитаризм, они концентрировались на оппонирующем левому движению правом фашистском тоталитаризме. Если же мы очистим их формулировки от идеологического налёта и объединим, чтобы получить описание одновременно внешней формы и внутренней сути, то получим классическую формулу, описывающую любой (правый, левый, либеральный, консервативный, клерикальный и т.д.) тоталитаризм. Итак: «Тоталитаризм — открытая террористическая диктатура наиболее реакционных элементов господствующей идеологии, которая устанавливается с целью уничтожения и подавления политических свобод, когда идеологизированный режим оказывается неспособным управлять с помощью демократического механизма».
Экстраполируя это определение на ситуацию в США и оставшейся подконтрольной им части мира увидим, что стремление к установлению тоталитарной диктатуры проявлялось в американской политике тем сильнее, чем слабее становились шансы американских элит удержать свою глобальную гегемонию обычными средствами — в рамках существующей системы международных отношений и международного права. Как только же кризис американской системы достиг берегов США и дистрофия ресурсной базы привела к расколу элит, немедленно наиболее реакционные круги гегемонистской глобалистской элиты (клинтониты и байдениты) попытались (и не без успеха, хоть он не окончателен и грозит завершиться гигантским провалом) установить тоталитарную неолиберальную диктатуру в США.
В странах союзниках США первоначальный тоталитаризм может носить иной (нацистский, фашистский и даже левый /там очень богатый спектр «именных» движений, поэтому без уточнений, чтобы никого не забыть и никого не обидеть/ характер). В перспективе США (в случае, если им удастся одержать глобальную победу) всё равно планируют преобразовать местечковые национал- и социал- тоталитаризмы в единый, глобальный неолиберальный тоталитаризм — ведь господствующая идеология в глобальном мире может быть только одна.
Именно поэтому США везде насаждали, насаждают и будут насаждать тоталитарные режимы. Они не могут управлять по-другому. Если для демократического правления не хватает ресурсов, а правящая сила не желает менять курс и отдавать власть, остаётся два варианта, революция снизу (моментально меняющая политический ландшафт, хоть и редко когда к лучшему) и террор сверху, как ответ на угрозу революции, неспособный её отменить, но способный надолго отложить. Причём чем дольше у власти остаётся открытый террористический режим, тем кровавее потом революция и/или война.
Просто раньше падение тоталитарного режима завершалось гражданской войной, а в эпоху глобализма, глобальный тоталитаризм и войну угрожает сделать мировой. В остальном же ничто не ново под луной.
