25 октября 2018 г. журналист из Запорожья Павел Волков, пробывший за решеткой 13 месяцев, был освобожден судом без меры пресечения.
- Павел, расскажите о ваших ощущениях о первых днях на свободе. Верили в такую возможность, особенно в контексте систематического продления судом санкции на ваш арест?
— Находясь в СИЗО, я много раз представлял себе день освобождения, переживал его в своих мыслях как некое возвращение Одиссея на родную Итаку после долгого-долгого отсутствия. И радости действительно было много, только ощущение возникло такое, как будто я только вчера куда-то ушел и уже вернулся обратно. Будто просто закончился день сурка (мы совсем недавно пересматривали этот фильм в тюрьме, сравнивая его со своей жизнью), хотя на самом деле у всей моей семьи украли год жизни.
Удивительно, но не успеваешь выйти из подъезда, как ежедневно встречаешь друзей, знакомых, соседей, которые искренне поздравляют, обнимают, плачут от радости. Нет ни одного, кто бы сомневался в абсурдности предъявленного мне обвинения, кто бы не был возмущен тем, что меня столько продержали в тюрьме.
То, что меня вот-вот освободят, я ждал с первого дня ареста, настолько абсурдным было обвинение и вся ситуация в целом. Однако меру пресечения все продлевали и продлевали. Поэтому, хоть логически мы все и понимали, что на этот раз, после того как мой адвокат Светлана Новицкая добилась признания судом недопустимыми 80% доказательств, шансы на изменения меры пресечения на домашний арест очень велики, верить в это боялись. Верили, конечно, но… В общем, звезды сложились так, что наш враг нас предал. Прокурор просто злоупотреблял своими правами и терпением суда, а ходатайство адвоката было настолько грамотным и убедительным, что суд, воспользовавшись нормами европейского и международного права, вообще оставил меня без меры пресечения. Насколько мне известно, такого еще за последние годы по политическим делам не случалось.
- Как происходил ваш арест и в чем суть предъявленных вам обвинений?
— Известная всем контора (СБУ. — Ред.) сработала, мягко говоря, подло. Дело, как я узнал позже, открыто было еще с февраля 2017 года, но они дождались момента, когда в семье случилось горе — жена вынуждена была уехать на похороны родной бабушки в Сибирь, — и только тогда за мной пришли. Представьте, каковы были ее ощущения, когда она за тысячи километров от меня узнала такую новость. Кроме того, будь она дома, с обыском было бы немного сложнее, т.к. в квартире прописана она, но не я, да и рыться одновременно в нескольких комнатах без присмотра у них бы не получилось.
Итак, сотрудники СБУ повалили меня на пол, а затем предъявили ордер на обыск, в котором я, естественно, ничего в тот момент не понял и понять не мог. Это только потом адвокат разобрался, что по предъявленным мне в ходе следствия статьям санкции на обыск не было, как не было и разрешения на арест изъятой у меня компьютерной техники.
Обвинили в итоге меня в том, что я в сговоре с неустановленной группой людей в неустановленном месте в публикациях призывал к изменению границ Украины. При этом сослались на статью Конституции, в которой говорится об административных границах областей, но совсем не о государственной границе. Ну и чтобы «утяжелить» обвинение, мне добавили статью о содействии террористической организации, хотя по закону содействие означает конкретно 3 вещи: вербовка, вооружение и финансирование. Само собой, ничего подобного в обвинительном акте нет, а статья есть. Выходит, я «виноват лишь в том, что хочется им кушать».
- В украинских СМИ писали, что вы вернулись из России, где некие кураторы передали вам деньги на финансирование референдума в Запорожье.
— Большинство украинских СМИ, а особенно местные запорожские, бессмысленны и беспощадны и работали на создание нужной картинки для оправдания моего ареста. Того, что писали под копирку запорожские интернет-сайты с первого дня моего ареста, нет даже в обвинительном акте. Так откуда они взяли эту информацию и кому выгодно ее распространять?
Ну какой может быть референдум в Запорожье? Если кроме шуток, то за ту бесстыдную клевету, которую на протяжении года лили на меня некоторые издания, нужно подавать судебные иски, и, вполне возможно, что так я немного позже и поступлю. Представьте себе, один местечковый «аналитик» даже написал, что «российские деньги» я использовал для подкупа сотрудников СБУ, благодаря чему дело и развалилось.
И почему все знают о деньгах, кроме меня? На самом деле лето мы с женой, как обычно, уже не первый год провели в Сибири, ухаживая за ее пожилой бабушкой. К сожалению, она умерла через пару недель после нашего возвращения в Запорожье. Дальше вы уже знаете.
- Охарактеризуйте работу следствия и прокуратуры. Применяли ли к вам меры физического или психологического воздействия? Были ли предложения признать вину?
— Физически на меня, слава Богу, не воздействовали. Что касается остального, во время обыска у меня вымогали какое-то ДНРовское удостоверение. Причем обещали отпустить, если я им его отдам, а если нет, угрожали перевернуть всю квартиру вверх дном. Я был настолько ошарашен, что даже немного поискал с ними это таинственное удостоверение.
Естественно, то, что в природе не существует, найдено не было. Тогда СБУшники действительно разнесли всю квартиру в пух и прах, поломали много вещей.
А психологическим воздействием был сам факт незаконного помещения меня в СИЗО. Кроме того, первые месяцы я сидел в переполненной камере, где спать приходилось по очереди, а окно не было застеклено, и его в холода приходилось завешивать одеялом. К концу следствия мне предложили признать вину взамен на условный срок, а после того, как дело начало разваливаться в суде, прокурор заговорил об обмене, что тоже предполагает признание вины.
- Насколько тяжело вам дались первые дни за решеткой? Как к произошедшему отнеслись ваши родные и близкие?
— Скрывать не буду, очень тяжело. И не только первые дни. Основная проблема была даже не столько в бытовых условиях (хотя к тесной каморке и четырем стенам вокруг действительно привык не сразу), сколько в социализации.
Тюрьма — это в каком-то смысле мир, вывернутый наизнанку. Слова, имеющие на свободе абсолютно безобидное значение, там могут быть восприняты очень серьезно и за них придется отвечать. Слово — это поступок. Плюс очень специфические люди. Хотя, по правде сказать, среди арестантов порядочных людей порой оказывается больше, чем среди свободных. Такова наша система, кривая и несправедливая. Так что адаптировался я долго. Пожалуй, только в последние несколько месяцев стал чувствовать себя относительно спокойно.
Для родных же это было большим ударом. В Запорожье у меня в тот момент были мама и старший брат, которые с первого же дня делали все, чтобы вытащить меня из-за решетки. Жена, как я уже говорил, уехала в Сибирь на похороны. Новость застала ее в дороге. Конечно, очень тяжело было одновременно пережить и смерть бабушки, и арест мужа.
- Чем вы занимались в тюрьме? Имелись ли конфликты с другими заключенными?
— Да всем, чем положено заниматься в тюрьме. «Движуха», как это там называется. Читал книги, занимался спортом на прогулках, общался с сокамерниками и, стыдно признаться, смотрел телевизор. У меня дома телевизора принципиально нет уже много лет, а тут круглые сутки зомби-апокалипсис. Я никогда не думал, что 90% украинских новостей про Россию, а Путина по ICTV показывают чуть ли не чаще, чем по «России-24».
Конфликты с другими заключенными, конечно, бывали, но это не имело никакого отношения к моей гражданской позиции. В тюрьме за образ жизни не судят, судят только за поступки. Там не важно, белый ты или красный. Там есть те, кто в камерах, и те, кто за ними надзирает. И то, человеческие отношения нужно выстраивать со всеми — приветствуется именно это. Хотя, безусловно, люди попадаются разные. Так что если на свободе без конфликтов не бывает, то в тюрьме, где толпа не самых простых взрослых людей круглосуточно изо дня в день находится вместе в замкнутом пространстве, ожидать идиллии было бы глупо. И, тем не менее, люди живут и взаимодействуют даже в таких условиях.
- Интересовались ли вашей судьбой международные организации (ООН, ОБСЕ и др)? Была ли от них какая-либо помощь?
— Не сразу. Но благодаря активной деятельности моих родных и друзей помощь начала оказываться немалая. Представители Управления комиссара ООН по правам человека, Красного креста, ОБСЕ, Международного общества прав человека неоднократно приезжали ко мне и в СИЗО, и на суды. Не остались в стороне и украинские организации, такие как Институт социальной политики и правовой защиты им. И. Бережной, «Успишна варта». Отдельное спасибо за поддержку правозащитнице и журналистке Оксане Челышевой. Она одна из первых стала писать в Европе о моем деле.
- Каковы дальнейшие перспективы по вашему делу? Высоки ли шансы добиться оправдательного приговора, и намерены ли вы обращаться в европейские инстанции?
— С 21 ноября судебные заседания у нас назначены ежедневно в течение двух недель. Я очень надеюсь, этого будет достаточно, чтобы закончить рассмотрение дела. Хотя загадывать наперед и предугадать, какие еще козни будут строить следствие и прокуратура, конечно, нельзя. Тем более что дело теперь рассматривается с самого начала.
Но мы верим в победу, так как правда однозначно на нашей стороне. Кроме того, добиться справедливости даже в одном деле очень важно и для других политзаключенных. Когда я, находясь в СИЗО, узнал, что Василия Муравицкого после 11 месяцев заключения выпустили под домашний арест, у меня был маленький праздник. Так, думаю, и у всех репрессированных за свои взгляды — победа одного из нас в каком-то смысле становится победой всех.
- Можно ли говорить о наличии свободы слова в постмайданной Украине? Знакомы ли вы с подобными прецедентами уголовного преследования журналистов, к примеру, Васильца, Тимонина, Муравицкого?
— Какая может быть свобода слова в стране, где приветствуются доносы на соседей с целью лишить их субсидии на коммунальные услуги? Какая может быть свобода слова в стране, где реальные тюремные сроки дают за посты в соцсетях? Конечно, я знаком с делами Муравицкого, Васильца и Тимонина, мой адвокат Светлана Новицкая защищала интересы Тимонина и Васильца в суде по первой инстанции и подавала апелляцию в их интересах, а ее жалоба на незаконное содержание под стражей в интересах Васильца была принята к рассмотрению в ЕСПЧ, она общается с адвокатом Муравицкого Андреем Гожым и с самим Василием. Кроме того, я лично знаком с некоторыми политзаключенными, о которых общественность либо почти ничего не знает, либо ничего не знает вообще. И это большая проблема. Ведь пишут о тех, у кого есть возможность выйти на СМИ и правозащитников. Сотни людей по подобным статьям годами сидят в безвестности и с сомнительными перспективами просто потому, что о них не говорят. Это надо исправлять. Например, уже два года в Запорожском СИЗО за содействие террористической организации по ст. 258-3 УК сидят водители, которые возили пенсионеров ДНР для получения пенсий через «линию разграничения». О них вообще никто ничего не знает и не пишет.
- Представим, что дело разрешилось в вашу пользу. Какие планы на будущее? Есть желание вернуться в журналистику?
— Не будем загадывать, ведь еще совсем не конец. Тем не менее, говорить о творящейся вокруг несправедливости просто необходимо. Не все это понимают, но в современном мире слово часто бывает сильнее танков и бомбардировщиков. «Слово — это поступок». В условиях, когда за сказанное или написанное могут запросто бросить в тюрьму, об этом стоит помнить не только заключенным, но и свободным людям. Кто знает, за кем завтра могут прийти…
