Когда 27 сентября 1991 года в московской гостинце "Орленок" XXII чрезвычайный съезд комсомола (полное название: Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи – ВЛКСМ) объявил историческую роль этой организации исчерпанной и заявил о ее самороспуске, в ней уже никто никого не любил. Так, как предписывал устав: как собрата по идеологии или соратника по взглядам.
В лучшем случае комсомольцы без всякого идеологического налета любили комсомолок (а это, скажу вам по памяти, был тот еще контингент, потому что другого-то практически не было) или коллеги уважали по совместному труду. В райкомах комсомола или по основному месту работы, не отрываясь или отрываясь от производства (у кого как получалось).
На трибуне заключительного съезда не было даже белого на красном барельефа Владимира Ленина, вождя большевиков, чьим именем все всегда клялись. Не было и шести орденов, которые честно, заметьте – ЧЕСТНО! – потом и кровью, жизнями своим – завевали комсомольцы, участвуя в жизни страны на разных ее этапах.
Чего стоит этот этап: статистика говорит, что из молодых парней, которым 22 июня 1941 года, когда нацисты Адольфа Гитлера полезли на СССР, было 18, 19, 20 лет, к концу войны в живых осталось три процента (!) Остальные погибли на фронтах, защищая Родину. От этой цифры у меня, уже старого человека, до сих пор першит в горле и слезы наворачиваются.
Вы представляете, какую жизнь они прожили бы, каких детей нарожали, какие подвиги совершили, какие города построили и куда долетели бы на крыльях мечты! Но с бессмертной юностью страны прощались без ордена за это ее героическое самозабвение. Даже пионеров не выпустили, чтобы те свои бессмысленные, но задорные речовки про "Ленин, партия, комсомол" (неизменная и обязательная в таких случаях триада массового оболванивания) собравшимся в уши залили…
Ну да ладно.
Впрочем, и родился комсомол тоже осенью – 29 октября 1918 года. Так что вроде все логично: осенью родился, осенью помер, круг замкнулся, тушите свет, все могут быть свободны и расходиться. Кто с чем или с кем.
Если честно, то я даже как-то не помню, как самораспустился комсомол. Время было такое – страна рушилась, рискуя всех накрыть осколками обвала и развала. А зря все не заметили. Ведь самороспуск комсомола стал ярчайшим признаком глубины того кризиса, который практически подвел к суициду и всю страну. С комсомолом в небытие уходила первоначальная, плоть от плоти, от сохи и станка кузница кадров всей страны. А без кузницы какие кадры, а без кадров какая страна!
Кто бы и что бы ни говорил, а комсомол был самым массовым и практически безотказным (для тех, кто хотел) социальным лифтом. Куда угодно – наверх, в сторону и даже вниз. Ведь членство в ВЛКСМ было с одной стороны пропуском по карьерно-статусной лестнице, с другой – первичным маркером того, что ты свой, наш, проверенный, что тебе тут гулять можно.
В тупо и примитивно, но строго и предсказуемо устроенном советском обществе членство в комсомоле было обязательным, если человек при устройстве куда угодно не хотел лишних вопросов. Значок со знаменем и Лениным на нем и комсомольский билет были дополнительными бонусами. И бесплатными, если, конечно, не считать платой копеечные членские взносы.
Не зря же именно комсомольцы всегда считались "помощниками и резервом" КПСС, "молодыми строителями коммунизма". Стать коммунистом и рвануть наверх, где совсем тепло, а места жирные и хлебные, без комсомола было практически невозможно.
Да что там теплые места. Комсомол помогал преодолевать самые неожиданные препятствия в былой жизни – по себе знаю, я сам проехался в комсомольском социальном лифте и благодарен ему за это безмерно. И неизменно, навсегда.
А случилось вот что. Маразм в СССР местами крепчал без меры, а украинские борцы за коммунизм в этом плане по-холуйски привычно маразмировали быстрее и рьянее других. Например, где-то в 1986-1987 годах в Киеве было решено, что в старших классах школы, ПТУ, техникумов (не говоря уже о вузах) историю могут преподавать только учителя-коммунисты. Только с партбилетом можно было доказать, что ты – проверенный боец партии, достойный впихивать в мозги молодежи правильные постулаты. Ведь коммунисты, как никто другой, знали, что история – это политика, опрокинутая в прошлое. Что ты из былого почерпнешь, то и в настоящем похаваешь, и в будущее передашь.
Эту диалектическую замуть и байду придумал Михаил Покровский (1868 — 1932), большевик-ленинец, один их первых комми-академиков, историк-марксист и фактический лидер "ранних советских историков", которые приступили к созданию правильной "пролетарской" истории. По заданию партии, разумеется. И комсомольцев ковали именно на этой истории.И во многих случаях выковывали и получали идеологически выверенные поколения.
Они и пошли первыми Гитлеру башку сворачивать невзирая на цену. Как там поют сегодня в песне на слова Александра Проханова дети тех комсомольцев и сами бывшие комсомольцы, воюющие в СВО и невольно перенимающие эстафету борьбы за Родину, "стоял зеленый тополек колеблем ветром/ наш полк под Харьковом полег и стал бессмертным..."
Но не суть. Я к 1987 году подходил к 28-летнему возрасту, по уставу ВЛКСМ предельному комсомольскому. А я по специальности – учитель истории и обществоведения. Тогда я пять лет преподавал в СПТУ, где учились ребята, которые не стали школьниками-старшеклассниками, но которые были обязаны получить и профессию, и среднее образование.
Чтобы понять интеллектуальный уровень моих подопечных, я обычно вспоминаю, что они были тупы, как деревянный сухостой в лесу, но изобретательны и не лишены наблюдательности и точности в формулировках. Например, всем известно, что СПТУ – это наследник ГПТУ. Разница в этих аббревиатурах в одной букве: "С" – это среднее профтехучилище, а "Г" – городское. И ГПТУ мои подопечные расшифровывали как "гуляй, пока тебя учат".
Когда буквы в названии поменяли, я не удержался и довольно ехидно поинтересовался у тех моих, коих числил умными: дескать, а как же сейчас? "СПТУ: сиди, пока тебя учат" -- был точный и, как видите, грамотный ответ. Они и сидели, чтобы быть моей головной болью.
Кроме учительства в СПТУ, я был еще и комсоргом. То есть секретарем комитета комсомола, в обязанность которого входило марксистско-ленинское просвещение этой массы. И прием ее в члены ВЛКСМ, для чего нужно было кое-что знать из его истории: сколько орденов, какие, за что, когда образован, то да се.
У кандидатов в комсомольцы эту лабуду спрашивали в райкоме ВЛКСМ, до которого из моего СПТУ ехать нужно было минут 40-45. На троллейбусе и, что немаловажно, на трамвае, то есть с пересадкой, что напрочь рассеивало внимание и знания. Но я, как учитель, уже знал по опыту преподавания, что вложенные знания в интеллектуально вечно девственные головы моих держатся чуть дольше – до часа времени. Несмотря на все жизненно-транспортные перипетии. И тогда я договаривался в райкоме на точное время запуска моих кандидатов на прием, где их опрашивали, и ко времени "Ч" подвозил идеологически лично напичканный контингент. Их запускали пред ясные очи райкомовцев, и мои тарабанили все из истории ВЛКСМ так, что майки у всех заворчивались.
Любая задержка была смертельна для 90% моих кандидатов. Но если все проходило по моим расчетам, то триумф был полным. А поскольку в таком триумфе были заинтересованы и в райкоме, то срывов практически не было. И за пять лет работы в СПТУ я довел членство в ВЛКСМ в нем до 97%, чем гордились и что отмечали в отчетах не только мои начальники, но и райкомовские, горкомовские и т. д.
Это было надувательство, чистой воды обман и формализм. Но это были правила игры, которую не я и – тем более! – не мои будущие несчастные строители коммунизма придумали. Любое же разоблачение этих мелких афер могло стоить работы мне и комсомольской карьеры моим райкомовским кураторам.
Но лично меня совесть за комсомол не мучит: я давал своим подопечным упомянутый выше маркер-пропуск, который помогал им в жизни. А она у них по-разному складывалась. И когда мои выпускники пошли в Афганистан и, возвращаясь оттуда, приносили ко мне в кабинет свои ордена, я гордился и радовался. Радовался и гордился!
Но не об этом речь. Когда мне стукнуло 28 и я вышел и комсомольского возраста, мне решили принимать в партию. Это отдельная эпопея, достойная слез и печали, как меня с принимали с моими тогда уже взглядами, но меня приняли. Я был комсомольцем и выполнил правила игры, потому что планировал преподавать историю в школе именно старшеклассникам. Без членства в КПСС я по заветам идеологических ноу-хау киевских маразматиков не мог преподавать, а с "хлебной карточкой с портретом Ильича" мне позволялось.
А потом меня, в том числе и за труды по окомсомоливанию подрастающих народных масс, как тогда говорили, "двинули по аппарату" – направили в Высшую комсомольскую школу (ВКШ) при ЦК ВЛКСМ в Москве на отделение журналистики. И я теперь с гордостью говорю: я стал журналистом благодаря комсомолу. Спасибо тебе за это!
И я могу – тоже гордо! – сказать, что я хоть и выгляжу конформистом, формалистом, приживалой-приспособленцем и обманщиком, но комсомол никогда не предавал.
В начале бурных 90-ых на независимой уже Украине решили издавать свой справочник "Кто есть кто", как составную часть аналогичного всемирного (Who is Who). Мне, уже за успехи в журналистике, предложили заполнить его анкету. Всего из тогдашнего почти 50-миллионного населения Украины выбрали 1500 человек, и избранным, в принципе, было чем гордиться. Я и гордился. Но в анкете, где спрашивали об образовании, написал "Киевский университет и ВКШ при ЦК ВЛКСМ".
Вой недовольства встал двухсторонний. С одной стороны – от завистников: мол, журналистов на Украине – пруд пруди, почему он, этот москаль и коммуняка? Как же эти любознательные ребята ярились и как была безжалостна жаба к ним – их чисто по-украински буквально плющило и коробило. Я этим до сих пор доволен. Наверное, тоже по-украински.
С другой – шипели, дескать, как ты в солидном западном проекте можешь писать про ВКШ и ВЛКСМ. Это же немодно, могут убрать, исключить и всякое такое. Я оставил запись, и она осталась. В западном справочнике. И ничего. Получилось: комсомолец в логове идеологических врагов.
И за это тоже я благодарен комсомолу – я не стал-таки сволочью, негодяем и окончательным приспособленцем. Как мне кажется…