"Им вливают в уши: Украина вернется". О ждущих ВСУ и жёлто-голубые флаги

Многие люди, бежавшие из Херсонской и Харьковской областей, тем самым выбрали Россию — вольно или невольно. И теперь свое будущее связывают с победами русской армии. Но есть и те, кого называют ждунами — считающих себя заложников обстоятельств и рассчитывающих на возвращение Украины на освобожденные территории.

Корреспондент издания Украина.ру узнал, какие настроения царят среди тех, то покинул города и села, находящиеся под контролем Киева. А также тех, кто оказался в России, не уезжая за пределы области.

Разговор о настроениях на освобожденных территориях сотрудник силового ведомства с позывным "Ливси" начинает с того, что показывает пустую "липучку" на правом рукаве кофты: там обычно крепятся патчи-нашивки, такие популярные сейчас — с символами, пословицами-поговорками или мультяшными героями.

"Ливси" носил на форме изображение героя мультфильма по роману Стивенсона — доктора Ливси, который постоянно скалил зубы и хохотал.

"Сняли. Девчонка в Лисичанске (освобожденном летом 2022-го — Прим.ред.) сдернула. Ей понравилось. Ну как девчонка — лет тридцать. Теперь только так кличку оправдываю...", — "Ливси" скалит зубы, показывая практически такую же улыбку, как у рисованного персонажа.

Мораль проста, "Ливси" ее и не объясняет: раз жительница взятого штурмом города срывает у военного на память забавную нашивку, то опасности не ждет, и человек в форме для нее - свой.

На этом, правда, умилительная часть рассказа или беседы заканчивается. Работа "Ливси" заключается все же не в раздаче нашивок, а в охоте на диверсантов, разведчиков и корректировщиков украинской артиллерии.

— "Ждуны", конечно, есть, — начинает "Ливси" с констатации очевидного факта. — Один в Новоайдаре (поселок в Луганской народной республике — Прим.ред.) ходит всем и рассказывает, как он ждет Украину. Детей в школу не пускает, так как она по российским стандартам работает, учит их дома онлайн с учителями от украинского Минобразования…

— И он так и продолжает фактически топить за Украину?

— Продолжает. Формально его брать не за что…

— Но на Украине СБУ репрессирует людей даже за совсем невинные вещи. Представить, чтобы кто-то говорил, что ждет Россию во Львове…

— У них - да, не забалуешь. А у нас либерализм. Мое личное мнение — с этим надо кончать, это воспринимается как слабость. Но мы люди военные, приказ есть приказ.

— А корректировщики? Те, кто наводит снаряды и ракеты на своих же? Они кто? Распропагандированная молодежь?

— Нет, разных возрастов, начиная с самых старших, дремучих советских поколений, с которыми мы жили на одной шестой.

— А что говорят пойманные?

— Ничего не говорят. Шпарят по методичке: ничего не понимал, что делаю, просто сообщил…

— А мотивация какая?

— А самая примитивная. "Мне сказали". Хотя не все так просто… Ему или ей объяснили, что мы исчадия ада. Если бы не мы, то все было бы хорошо. Когда мы исчезнем, нас убьют, все у них наладится. И они в это верят. И это работает.

А работает, именно потому что мы миндальничаем, делаем вид, что пытаемся договориться, а таких всегда злыми назначают. Хорошими мы уже не станем… А Харьков, Одессу и Киев надо возвращать все равно, туда, где они всегда были — себе.

В селе Веселое Луганской народной республики (ЛНР) в общежитии сельхозтехникума — так называемый пункт временного размещения беженцев (ПВР, "пэвээр"). Временное пристанище тех, кто покинул Харьковскую область, или чей дом был разбит во время боев в ЛНР.

На вопрос "чего ждете?" обитатели здания вряд ли ответят: "Украину". Они сделали свой выбор, оказавшись в России. Теперь им хочется знать — где пройдет граница России.

— Мы этот флаг все вместе поднимали с гордостью, сами беженцы. Это была чуть ли не церемония. Люди стояли и смотрели, как флаг развевается, — Людмила Гончарова, местная "старшая", а официально с длинной должностью — начальник отдела по обеспечению жизнедеятельности села Веселого, рассказывает, как "дом беды", общага беженцев становился частью России.

Патетическое и громкое название "дом беды" общежитие сельзохтехникума в поселке со звучащим издевательски в такой ситуации названием Веселое, конечно, носило первые дни, когда комнаты только начали заполняться бегущими от войны людьми. И то — в разговорах чиновников, которые занимались размещением людей.

Сами жильцы сейчас называют неказистое казенное здание просто "дом".

Пахнущее хлоркой санузлов и капустой общих кухонь здание действительно стало им домом, хоть и временным. Отсюда дети уходят в школу и детский садик, здесь с соседями иногда ссорятся и всегда справляют праздники.

Для них Россия началась именно так — с боев, оставленного дома, "пункта временного размещения", жизни в окружении таких же бедолаг и неизвестного будущего. Но выбор они сделали в пользу России. Сейчас пытаются объяснить какими-то материальными или личными причинами.

Но все равно смысл сводится к формуле "мы за то, чтобы Россия победила".

И обида есть, и недоумение тоже есть: так называемые организованные перегруппировки, когда на "стабилизационные мероприятия" украинской власти, то есть убийства и пытки, были обречены поверившие в Россию люди — эти перегруппировки выплеснули сюда целые семьи.

Одна из беженцев из Харьковской — мать-героиня Елена. "Одна дочка и восемь сыночков" — это про нее, причем буквально. У нее на самом деле восемь сыновей, и маленькая дочка, радостно приветствующая всех гостей общежития.

Елена мечтает вернуться в Купянск, оставленный при отступлении российских войск. Сначала она отказывается говорить — боится, что разрыдается.

— Вы надеялись, что Россия пришла навсегда?

— … Мы без вины виноватые, — тяжело смотрит Елена.

— Она не ждет Украины. Она ждет мира, вместе с Россией, — поясняет вместо Елены Людмила.

В комнатах, где когда-то жили будущие механизаторы и зоотехники, сейчас ютятся семьи — старики, молодые папы и мамы с детьми, по коридорам бегают малыши, вежливо здороваясь со взрослыми. Возрастные мужики в фойе забивают козла под тусклым светом.

В коридор выходит женщина — чтобы поплакать, не в комнате на глазах у мужа. Она из Красного Лимана. Горюет об оставленном доме, о тех, кто остался в городе на растерзание, о спокойной жизни, которая стала адом.

Были крыша над головой, участок, соседи. Теперь — комната в общежитии и неизвестность впереди. Она благодарно улыбается в ответ на утешения, но на секунду — знает цену таким словам, после них ничего не меняется.

"В этом здании остается много беды, но самое главное, все они остаются людьми. Протянуть руку помощи друг другу, не терять надежды (…). С каким желанием жители Донецкой народной республики хотели принять участие в референдуме", — рассказывает Людмила.

И признает, что настроения у беженцев были самые разные: "Были и люди, которых в народе называют "ждуны", они ждали Украину". И горечь многие не изжили до сих пор.

"Когда заехала Харьковская область, и у них появилось разочарование", — продолжает Людмила.

Все тоскуют по дому, но кто-то уже принял происходящее.

"Я думала услышать обиду, — рассказывает "старшая". — [Но она сказала]: мы должны были уйти".

"Есть разочарование, но надо понимать, что сейчас идет настоящая война, — без всякой политкорректности развивает свою мысль Людмила. — Другие приоритеты — мы должны жить, выжить и жить дальше (...). Но эти люди не потеряли достоинства, они рады тому, что они живы и живы их родные".

Максим — один из тех, кто по формуле Людмилы выжил и живет дальше, хотя в общежитие он приехал в шортах не в самый теплый сезон. В такой одежде он и сидел с семьей в подвале в городе Рубежном, который освобождали бойцы Луганской народной республики.

Сейчас живет в одной комнате с женой Анной и двумя детьми в комнате. Проукраинские настроения и среди некоторых беженцев, и даже внутри России объясняет предельно легко и просто: "Люди не знают, что творит Украина. Мирное население приравнено к мясу. [Нам сказали]: вы побежали в Россию, вы — террористы. Почему? Мы спасали жизни своих детей".

"Побыстрее бы война закончилась, побыстрее бы Украину победили. Вливают в уши: "Украина вернется". Она не вернется, потому что российский народ взял нас под защиту", — уверен Максим.

"Мы обвиняем лично Украину, кто, от кого пострадал, того и обвиняют, — рассудительно поддерживает мужа Анна. — Мы за то, чтобы Россия победила (…). У нас была возможность уехать в сторону Украины, ко мне на родину, в Днепропетровскую область".

...

Надежда с общей кухни несет мытые тарелки и на ходу объясняет, почему хоть и оставила дом в Харьковской области, здесь чувствует себя спокойно.

— У нас там мужчину убили, как зашли.

— Кто убил?

— Украина убила.

"Они нас не считают за людей, — Надежда говорит по-русски с мягким украинским "г" и четкими гласными, переходя то на русский, то на "мову". — Обычный народ. В такой стране жить… Лучше в России жить, нас не трогают, не обижают. Мы для них нечисть. Они нас просто расстреливают, бьют…".

Женщина заносит тарелки в комнату и говорит спокойно, без нажима, не стараясь ни в чем убедить. За спиной у нее — любопытствующие лица детей.

"Ми просто не хочемо в Україну, хотя мы свои для них, — опять сбиваясь с русского на украинский и обратно, уточняет Надежда. — Они нас за людей не считают, благодаря Зеленскому. Під Росією нам хорошо живеться".

И в конце чеканит формулу, которую пытались подобрать все жители "пэвээр", чтобы объяснить, что чувствуют: "Домой хочется, а в Украину — нет".