— Зачем стреляет снайпер?
Жителей прифронтовых районов Донецка и поселков самопровозглашенной Донецкой народной республики (ДНР) этот вопрос не очень интересует. Он из разряда: «Зачем стреляет артиллерия? Зачем выпадает снег?» Был человек, и его «сняли» — издалека — тот, кто вряд ли когда-то пересекался с убитым. Увидел и выстрелил. Не спросишь, почему.
— Вон там видите, бабуси стоят?— работница администрации Александровки, поселка Донецка, от которого позиции украинских войск в сотнях, а то и десятках метров, показывает вдоль улицы Челюскинцев. — Вон там он и упал, курей пас.
Артиллерия промахивается, и часто. Бьют мимо минометчики, и расчеты гаубиц, и реактивных систем залпового огня. Но снайпер всегда видит цель.
— Давайте рассуждать логически, просто так никто стрелять не будет, — волонтер Андрей Лысенко таскает мешки с одеждой и бытовой химией во двор дома жительницы, которая осталась жить в Александровке под обстрелами. Лысенко развозит гуманитарную помощь тем, кто не захотел или не смог уехать от передовой.
— Сюда приезжают постоянно командиры, начальство, журналисты — их всех видят в прицел или бинокль. Но не стреляют. Почему? Потому что не надо. Будут последствия — ответка прилетит. Убивают того, кто никому не нужен, — Лысенко продолжает разгружать багажник автомобиля. — Смерть которого не вызовет новостей, обычный мирный житель.
Свою теорию волонтер укладывает в одно слово — «сафари». «Охота на людей. Кто-то платит деньги, чтобы подстрелить "мирняк", — Лысенко как будто отсчитывает купюры в руку — так, как это мог бы делать кто-то, желающий убить человека. — Выбирают именно тех, в ком уверены: это обычный местный, он постоянно тут примелькался, постоянно ходит на виду. Никто не удивится и не поднимет шума. Военным, профессиональным тоже напрягаться не хочется — после выстрела же надо менять позицию, бегать».
Такому «мирняку», на который может охотиться любитель острых ощущений Лысенко и раздает одежду и еду. Приезжает туда, где его лицо видят в прицел.
Хотя есть и исключения, уточняет Лысенко. Или дополнения — которые меняют общую картину. «В 2018-м в поселке Зайцево мы с корреспондентом сайта "Антифашист" Лизой Резниковой ехали по улице Брусилова, сейчас ее всю заняли ВСУ, а тогда до их позиций было метров пятьсот. Приехали одного дядю проведать, а тут тра-та-та с одной стороны, с другой. И так два часа. Ну и мы все же поехали — а там с трех направлений украинские войска. Они видели мою машину, прекрасно знали, что я мирный, что я просто продукты привожу старикам, а по мне [стреляли] — со всего, что есть на БМП, с гранатомета "Утес", из стрелкового оружия и снайпер еще. Охотились», — уточняет волонтер.
Лысенко уверен: целились в него и в его машину. Потому что ополченцы открыли огонь по украинским военным, но те не отвечали, игнорировали стрельбу с донецкой стороны. «Взади нас дом от [выстрела из] гранатомета загорелся, вокруг щелчки и хлоп-хлоп — снайпер охотится, ты пытаешься укрыться. И страшно от того, что понимаешь: он охотится на тебя, ты для него — дичь. Это не случайно попал под обстрел, а тебя, именно тебя, хотят убить. Зачем им это надо было — не знаю, провокацию какую-то устроить, может», — вспоминает он.
А иногда снайперы могут гонять местных жителей по огороду — вспугивать их, как куропаток. «Бабушки могут и не рассказать — как стреляют так, чтобы попасть рядом с ними и не давать сажать что-то, специально пугают, прогоняют. Бывает, глуховатая бабка попадется и не обращает внимания, а какая — услышит и ползет с грядок по-пластунски. Вот в Коминтерново так людям не дали посадить огороды, так их выгоняют», — рассказывает Лысенко про тактику ВСУ.
— Вон там позиции, за ставком (прудом. — Ред.), — женщина на улице Челюскинцев показывает на противоположный берег. — Как лед встанет, могут и начать шастать туда-сюда.
— Челюскинцы на льдине, а мы — как на витрине, — мрачно шутит ее соседка, видимо, из-за упоминания льда. Улица названа в честь героев-полярников, которые дрейфовали на ледяной платформе в 1930-х. Весь ряд домов простреливается — не артиллерией, а стрелковым оружием.
Дом, огород — в прекрасном состоянии, ровные линии делянок, хороший отделочный материал. Только на чердаке вылетевшее стекло заставлено фанерным щитом — ждет соседа, который не боится подниматься на крышу, чтобы ремонтировать сельчанам кровлю и окна.
Женщины стоят в беседке — здесь их не видят с той стороны. Беседка не проектировалась как укрытие. А подвал не задумывался как убежище — но там, рядом с закатками и ямой для угля, жили в 2014-2015-м несколько человек — прятались от артиллерийских обстрелов.
— Надо работать каждый день, иначе с ума сойдешь, — жительница прифронтового поселка отвечает на комплимент идеальному порядку в хозяйстве. — Я медик, я знаю, что в депрессию войти можно, а выйти — нет. Чтобы не было мыслей, я работаю по дому. А дочь… Знаете, что иногда дочь говорит? Мам, да, может, разрушат этот дом, и тебя тут ничего держать не будет? Ты уедешь с этой войны? Как мы его построили, так тут внуки ни разу не бывали, никто из детей по траве не бегал.
Заявлениями высоких лиц, набросами блогеров, комментариями экспертов о том, что случится в Донбассе, в Александровке интересуются поскольку-постольку. Чаще никак не интересуются. Потому что о наступлении тут узнают не из заголовка в новостной ленте, а по разлетающимся осколкам и трассерам. А что происходит сейчас, и так ясно — стреляют. Поэтому лучше то место, где ткнулся в землю сосед, безобидный, всем помогавший мужик, пройти быстро, куда бы ты ни шел — на работу или домой.
