В крепости
Вокруг здания, где базировался батальон «Сомали», ходят девушки в форме, описывают разрушения. Недобро смотрит охрана, МЧС, комендатура — все заняты, им не до нас. Рассматриваю здание. Эпицентр взрыва четко в кабинете Гиви. Теперь это черная дырища. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что живых там нет. Рассматриваю остальные окна. Где-то зашторены. В большинстве же виднеются двухэтажные кровати. Казарма здесь же. Просто чудо, что никто больше не пострадал.
Я бывала здесь раньше. «Сомали» — это настоящая крепость. Вход заставлен ящиками с песком, так же, как и окна. На улице курсирует караул. Парковаться вблизи нельзя. Напротив — частный сектор. Внутри, чтобы пройти, надо было показать документы, оставить телефон, показать сумку и только после доклада командиру пройти с сопровождающим. В самом кабинете сильно накурено, светомаскировка.
Есть официальная версия, но, в конце концов рассмотрят все, в том числе сформулированную начальником отряда особого риска «Легион» Сергеем Завдовеевым, который считает, что да, это была диверсия ВСУ, но действовали они не снаружи, а изнутри:
— Если раньше активно работали ДРГ группами, минировали, подрывали машины, обстреливали, то сейчас они внедряются в наши подразделения как военнослужащие. На данный момент очень много народу вернулось в Донбасс, которые все войну просидели на Украине. Какими они вернулись — мы не знаем.
Наверняка среди них есть завербованные СБУ, которые посланы сюда, чтобы сливать информацию, вредить, подрывать. Принимая человека на службу, мы не можем проверить информацию о нем. Мы находимся в условиях военной блокады, и у нас нет внешней разведки, которая работала бы на территории врага. А так человек пришел — мы проверили данные — ну местный, прописан в Донецке, живет в Донецке. Воевал-не воевал?— Не воевал. Почему не воевал?— Да вот испугался. А сейчас?— Долго думал, решил пойти детей защищать. А учитывая, что у нас и кадровый голод, и потери — военнослужащие нужны и нам приходится брать. Мое мнение, что именно таким образом они попадают в подразделения, какое-то время служат, входят в доверие к руководству. И как только вошли и знают слабые места — выполняют задачу, поставленную Украиной по ликвидации командиров.
Это может быть кто угодно, в том числе и приближенные к командиру люди. Это очень черный, грязный метод, но он оправдан: успех операции практически гарантирован, чем если это было бы ДРГ, где больше опасностей и сложностей. При этом поймать предателя проблематично. Если, как в случае с Гиви, то там выгорело все помещение, если и были какие-то следы, то они сгорели, — считает Сергей Завдовеев.
О том, что взрыв произошел внутри, и эпицентром была батарея, говорит то, как лежало тело командира:
— Михаил лежал ногами к окну. Одну ногу ему оторвало полностью, от второй — ступню. Если бы влетело в окно, то, думаю, разорвало бы туловище. С другой стороны картина поражения такая, как от «Шмеля», который пробивая броню, разрывается и полностью выжигает кислород.
В городе
Внутрь так и не пустили. Замерзнув окончательно, пошли к остановке. По дороге выхватила фразу двух людей в военной форме:
— Надо это прекращать, сколько можно? Пора собирать старую гвардию.
— Да, оборзели совсем. Рассердили они меня. А Серега живой?
— Живой, пока при штабе. Надо вытягивать его.
Они отдалились, я больше ничего не услышала.
Приехав на работу, остановилась покурить. Рядом две женщины, тоже курят:
— Так его жалко! Такой красивый! Такой смелый был!
— Даааа… Классный был мужик…. Лучше бы он, и правда, уехал в Приднестровье, помнишь? Фейк ходил в сети.
— Помню. Так бы жив остался.
И опять те же версии, что и после гибели Моторолы. Многие считают, что ни Мотор, ни Гиви не погибли. Что их куда-то вывезли, отправили, что так надо, чтоб на той стороне думали, что они погибли.
В трамвае парень с девушкой:
— Нет, Костя, ты зря в это не веришь. Он же какой крутой! Таких беречь надо, вот его и вывезли. А он теперь оттуда будет руководить «Сомали» своим.
Костя улыбается и обнимает девушку.
В этом же трамвае дедушка говорит своей соседке по сидению:
— Так и научат нас бояться собственной тени. Я такое проходил уже. Надоели. Не понимаю, почему не погнать их? Мне 68, если скажут завтра, что начинаем наступление — я пойду.
И уже возле дома соседка потрясает пакетом с хлебом и молоком:
— Марина, скажи, это долго будет продолжаться? Долго будут издеваться над нами?
Тут в воздухе разносится глухое «Буууух»
— Вот. Слышала? Нарушение? Нарушение! У Басурина все эти нарушения подсчитаны — объясни мне, какого мы их считаем? Нам важно количество или сам факт, я не пойму, Марина? Нас три года обстреливают, а мы все считаем!
