Он не дожил даже до 60 лет, хотя у него было все, в том числе и все возможности продлять жизнь. Но он шел к своей смертельной болезни сознательно, всей своей жизнью отвергая… жизнь. Сознательно и постоянно обрекая себя на поиски страданий и удовольствий, любви и ненависти, признания и прижизненного остракизма, славы и забвения.
Впрочем, его помнят, точнее — вспоминают, когда наталкиваются на его книги или фильмы-байопики о нем. Он влечет к себе именно саморазрушительным отношением к жизни, которую он познал во всех проявлениях. И познавал, добиваясь совершенства. Во всем. Как он его видел. И в понимании обстоятельств, и в собственном существовании, и в описании происходящего, и в тотальном отрицании. Всего, что познал.
О своем творчестве он сказал: "Найти правильную форму для твоей истории — это попросту представить самый естественный способ ее рассказать. Проверить, нашел писатель естественную форму или нет, можно так: после прочтения можешь ли ты представить ее другой или не можешь такого вообразить, и она выглядит абсолютной и законченной? Законченной, как апельсин? Как апельсин, то есть что-то созданное природой совершенно правильно".
И все при жизни признали, что он в своем творчестве и сочинительстве был точен, как интеллектуальные стихи поэта-исследователя, совершенен, как безупречный сонет, и изыскан, как возвышенный мадригал.
А о себе он всем рассказывал: "Я всегда знал, что хочу быть писателем и что хочу быть богатым и знаменитым". Он, с детства познавший не нищету, но определенные лишения и одиночество, действительно сказочно разбогател, стал известным, познал славу и все, что к этому прилагается.
Но он выбрал рискованный путь стремящегося к совершенству изгоя-саморазрушителя. Он все жизнь как бы блудил между двумя своими образами. В единстве отрицания, как сказали бы философы-диалектики. С одной стороны, "Им кажется, что я живу согласно их ценностям. Я никогда так не жил". С другой — "Я алкоголик. Я наркоман. Я гомосексуалист. Я гений".
Он как бы предвидел сомнительное будущее. Это сейчас ЛГБТ*-ценности в фаворе и для многих являются маркером современной продвинутости и злободневной актуальности. А тогда, 50–60 лет назад к гомикам относились в лучшем случае терпимо, в худшем — гнобили и презирали. А он видел в этом своем секс-статусе вызов и протест. А против чего, не знал, кажется, и он сам. Похоже, он прятался в этом протесте от прочих жизненных вызовов и несовершенств.
Но главный парадокс Трумена Капоте заключался в том, что его очень любили женщины. Маленький, всего 1,6 метра ростом, он был красив, как девочка, и субтилен, как подросток, нуждающийся в утешении и вызывающий безграничное доверие. Как мальчик, который не подружка, но которому можно все откровенно рассказать. Женщины нуждаются в таких жилетках для слез и безопасного плаканья на жизнь.
Его любили и привечали. С ним делились секретами и откровенничали. У него спрашивали совета, который он не мог дать сам себе, но женщинами это воспринималось, как путеводное откровение.
Он, превращаясь в конченого наркомана и алкоголика, до конца своих дней жил, как сейчас сказали бы, в партнерстве с коллегой-писателем Джеком Данфи. Но жили они по-отдельности. И Данфи позже оправдывался: это, мол, избавило "от мук наблюдения за тем, как Капоте пьет и принимает наркотики", убивая себя.
И умер Капоте в доме своей близкой подруги Джоан Карсон, бывшей жены знаменитого телеведущего Джонни Карсона, в Лос-Анджелесе, штат Калифорния. Незадолго до смерти, он дал согласие на продажу своего праха с аукциона, и Джоан оказалась хранительницей его праха. В 2015 году скончалась и она, не оставив наследников. И все ее вещи, включая прах писателя, были выставлены на аукцион. Прах в небольшом деревянном ящике был продан за 45 000 долларов.
Кто его приобрел и что собирается с ним сделать, осталось неизвестным. Да и кому это уже сейчас интересно — женщин, которые по-своему любили Трумена Капоте, практически на осталось в живых. Но даже если бы остались, то вряд ли они горевали бы — писателя, вокруг которого вились, они возненавидели еще при жизни. Он сказал о них правду. То есть сделал то, чего не может простить ни одна женщина.
Вообще о роли женщин в жизни Капоте сказано много — они его фактически "сделали". Они вдохновляли его, а для писателя это самый важный стимул. Он, как сказал бы еще один классик Владимир Маяковский, под ними себя "чистил": изменялся, чтобы им понравиться. Пользователь "ЖЖ" a-poli как-то заметил: "Его музы, светские красавицы, которых он называл своими "лебедушками", помогли гадкому утенку вознестись на небеса". Но среди них была одна, о которой он сам сказал: "У Бэйб Пейли (или еще Палей) есть лишь один недостаток: она идеальна. Во всем остальном она безупречна..."
...Он любил ее искренне, и она тоже обожала Трумена. Но Капоте в журнале Esquire опубликовал отрывок из своего неоконченного романа "Услышанные молитвы" — статью "La Cote Basque" (по названию самого известного нью-йоркского ресторана для высшего общества), в которой выдал все секреты и Бэйб, и остальных своих "лебедушек". Он просто выставил их какими-то непристойными избалованными и взбалмошными куклами. А о Бэйб подробно рассказал историю измены ее мужа — Уильяма Пейли, рассказанную ему, как другу, под большим секретом. И Бэйб навсегда отвернулась от Капоте. "Из всех моих друзей он единственный, кого я подпустила достаточно близко, чтобы позволить ранить меня", — сказала она, как припечатала. Навсегда оставшись зеркалом, отражающим жизнь и его, и свою...
Кто же такая эта Бэйб Пейли? Родилась она в 1915 году в Бостоне как Барбара Кушинг в семье всемирно известного нейрохирурга, доктора Харви Кушинга, профессора хирургии в Университете Джонса Хопкинса, а также Гарвардского и Йельского университетов. То есть благородное происхождение, имя, образование, светский шик, красота и невероятное чувство стиля — это прививалось девушке и окружало ее с детства и, в конце концов, сделало свое дело: превратило в одну из самых неотразимых светских львиц своей эпохи. Эпохи, когда все хотели наслаждений и развлечений. Несмотря на горячее дыхание ада Второй мировой войны...
В 1940 году, работая модным редактором в журнале "Vogue" в Нью-Йорке, Бэйб познакомилась, а вскоре и вышла замуж за богатого нефтяного наследника Стэнли Грэфтона Мортимера — младшего. Мать Бэйб предпочла бы для своей дочери более титулованного кандидата. Две ее старшие дочери, сестры Бэйб, вышли замуж чрезвычайно удачно, получив в результате своих партий и деньги, и престиж. Минни стала второй женой влиятельного бизнесмена и филантропа Винсента Астора (из семьи американских богачей, отец его утонул на "Титанике"), а Бетси сначала вышла замуж за Джеймса Рузвельта, сына президента Франклина Делано Рузвельта, а после — за издателя Джона Хэй Уитни. Но, в общем-то, и брак младшенькой в целом был одобрен.
И уже в 1941 году издание "Time" назвало Бэйб второй "самой шикарно одетой дамой" в рейтинге, придуманном в 1940 году нью-йоркской пиарщицей Элеонорой Ламберт. Второй, между прочим, после Уоллис Симпсон — с 1937 года супруги герцога Виндзорского, бывшего короля Великобритании Эдуарда VIII (именно желание короля жениться на дважды разведенной миссис Симпсон стало причиной его отречения от престола в декабре 1936 года). Впрочем, уже в 1945 году Бэйб сама возглавила этот список шикарных модниц. Ей уже тогда присылали свои модели самые известные дизайнеры.
Потом в ее судьбе наступили матримониальные изменения, которые, впрочем, не повлияли на статус. В 1946 году Бэйб развелась с Мортимером-младшим, получив свои огромные "отступные". И уже в следующем году Бэйб вышла замуж за Уильяма Пейли, основателя телесети CBS. Ее второй супруг тоже был баснословно богатым, а вдобавок и артистической натурой. Союз этот оказался чрезвычайно полезным для обоих, Уильям и Бэйб буквально нашли друг друга: она получала от мужа деньги и власть, а он — высокие светские связи и стиль.
Бэйб Пейли устраивала светские вечера, попасть на которые считалось великой честью. В те годы она 14 раз возглавляла список "самых хорошо одетых людей года", а в 1958 году ее имя было внесено в Зал Славы Моды (Fashion Hall of Fame). Уже тогда о ней написали, что она "родилась для того, чтобы остальной мир почувствовал свое несовершенство". Она была красива так, как могут быть красивы только очень и очень богатые люди, — не щеголяла своими нарядами, но буквально все в ее образе было прекрасно.
Бейб и Капоте
Американский модельер доминиканского происхождения Оскар де ла Рента даже придумал название стиля Бэйб "Paley Chic". А он, между прочим, увидел Бэйб тоже на приемах герцога Виндзорского и Уоллис Симпсон, герцогини Виндзорской, где сам нашел двух своих жен — одну из первых красавиц Франции Франсуазу де Ланглад и американскую аристократку Аннет Рид. То есть толк в стилях он знал и сам их определял для очень знаменитой клиентуры. Не зря же о нем появилась крылатая фраза: "На "Оскара" оденемся от Оскара".
А по Бэйб уже тогда буквально сходили с ума мужчины ее круга, а многие, обожая ее, при этом не смели о ней даже мечтать. И к тому времени относится и ее знакомство с Труменом Капоте, который только-только входил в пике кризиса, затягивавшего его в преисподнюю на разломе вечной жажды славы, ее обретения и разочарований после того, как слава становилась неотъемлемым атрибутом, приносила деньги, известность, положение в обществе. "Сияние славы и богатства, высшее общество — все это было для писателя горьким и желанным медом, и не зря о его жизни говорят: "печальный перечень побед", — написал его поклонник.
Но знакомство Бэйб и Трумена не привело к тому, о чем могли бы многие подумать. Это была платоническая любовь и дружба. Он к тому времени уже был вполне определившимся гомосексуалистом, и женщины интересовали его исключительно как духовная оболочка существования, некое средство самореализации, допинг для следующих достижений и постижений человеческой сущности.
Все отмечали, что очаровательный, несчастный, смешной и злобный Капоте тоже стал к тому времени знаковой фигурой. Но литературный гений и светский лев Капоте очень боялся, что мир в нем разочаруется, и хотел получить от жизни все и сразу. Эти три слова — "гений", "разочарование" и "получить" — он с его идеальным чувством языка всегда писал с ошибками. Недаром во всех прозвищах Трумена Капоте было что-то уничижительное. В детстве его звали "карманный Мерлин": во-первых, он и тогда был ниже всех, во-вторых, он всегда придумывал что-то волшебное. В старости начали звать "мелким ужасом" за самозабвенное и глупое сплетничество...
Трумену все время, но в средине 50-х и всех 60-х лет прошлого века особенно, и всегда хотелось большего: быть главным светским персонажем своего времени, войти в историю гламурной жизни. Светским львом он стал еще до того, как стал великим писателем. Он общался с художниками и писателями, влюблялся в мужчин, дружил с женщинами, подслушивал, умело пользовался сплетнями. Все, кто знали его, говорили, что у Капоте был дар заводить дружбу с первого знакомства, с первого взгляда.
И он пользовался этим даром, добившись своего: его имя мелькает буквально во всех сборниках по истории моды. Как одевался он сам, никого не волновало. Но он окружил себя такой свитой, что по ней можно было изучать модные тенденции еще до того, как они становились модными. И чем откровеннее становилась его секс-ориентация, тем скандальнее была эта свита, в которую входили самые известные светские львицы тех лет, — их имена постоянно мелькали в колонках сплетен, их мужья были богатыми и знаменитыми, а они с восторгом носили звание "лебедей", "лебедушек" Трумена Капоте. Он дал им такое прозвище, имея в виду сказку Андерсена "Гадкий утенок". "Утенком", разумеется, был он сам, человечек с детским лицом, ростом ровно 160 сантиметров, предельно не уверенный в себе и, повторяю, смертельно жаждущий славы. Другие считают, что Трумен выбирал всех этих красавиц — Бэйб Пейли, Глорию Гиннесс, Ли Радзивилл, Си-Зи Гест и других менее близких подруг, — исходя исключительно из длины их шей. Сам Капоте о своих "лебедушках" писал: "Невероятно привлекательные, живо всем интересующиеся, они всегда были в курсе всех событий".
Его завораживал их стиль, внешность, а главное — здравый смысл. Они гуляли по клубам, Трумен приходил к "лебедушкам" в гости, валялся там у бассейна, попивая крепкие напитки, и выслушивал все секреты своих подруг. Он любил эпатировать знакомых, отправляясь с ними в какой-нибудь лесби- или гей-бар, а потом наблюдал за их реакцией. Любимыми заведениями Капоте были "21" и "Студия 54" — знаменитые нью-йоркские клубы, настоящие легенды Манхэттена.
Оказавшись где-нибудь на вечеринке, Капоте с "лебедушками" сплетничали или развлекались. Он придумал игру, которая, по его словам, скучна лишь в теории, "но когда примешь пару рюмок, а вокруг — подходящие партнеры, идет просто на ура". Игра очень простая: кто-то называет два известных имени, и все пытаются найти цепочку любовников, которая этих людей связывает. Такая-то спала с таким-то, он, в свою очередь, с такой-то — и так можно связать кого угодно с кем угодно...
Дружбу Капоте и "лебедушек" сравнивали с отношениями садовника и экзотических растений: он их культивирует, а они раскрываются во всей красе. Если продолжать это сравнение, то придется признать, что, в конце концов, садовник сошел с ума и облил свои растения кислотой — пересказал всей публике их сокровенные откровения только ему...
Ко всем своим подружкам Трумен испытывал одинаково нежные чувства, но только прекрасная Бэйб Пейли имела персональный ключик к его сердцу. "Когда я впервые увидел ее, я подумал: вот оно, совершенство. Ее осанка, ее пластика, как она держит голову. Я влюблен был в нее безумно! Она была просто потрясающей. Из числа двух или трех наваждений моей жизни, но только в ней мне нравилось абсолютно все. Считаю, она — одна из трех величайших красавиц в мире, две другие — Глория Гиннесс и Грета Гарбо. А Бэйб — самая прекрасная. Красивейшая женщина двадцатого столетия (к этому определению была близка лишь Глория) и самая шикарная дама из всех, кого я знал", — сказал он.
Их отношения были очень близкими, они доверяли и нуждались друг в друге. В принципе, они были очень одиноки среди всей этой блестящей мишуры. Только он мог в этом признаться, а она — нет. Потому и тянулась к нему. Возможно, как к своей отдушине...
Публично Бэйб была внимательной женой и старалась во всем угодить своему мужу. На званых обедах на столе перед ней всегда лежала записная книжечка в золотом переплете. Она старательно фиксировала все, что понравилось или не понравилось мужу — будь то гастрономия, обсуждаемые книги или высказанные идеи, чтобы потом доставить ему удовольствие. Но несмотря на это, в браке она не чувствовала себя счастливой, так как любовь улетучилась, как дым, а теплота отношений с мужем, которую могли наблюдать гости, была лишь декором для их шикарных апартаментов. Она знала свое место и позволяла себе быть слабой только перед своим другом Труменом Капоте.
Стиль же Бэйб был безукоризнен: по определению модных журналов, она поражала "непринужденным шиком, который достигается лишь серьезными усилиями". Она была воплощением мысли "я богата, но не собираюсь щеголять этим". Вся Америка подражала ей! Бэйб Пейли не красила волосы, когда в них показалась седина, с удовольствием носила брюки, костюмы и юбки до колена — и все женщины Америки поступали так же. Магическим образом умела сохранить идеальную укладку даже после морской прогулки.
Известен пример того, что влияние Бэйб в вопросах элегантности и стиля было огромным: как-то раз, отправляясь на обед, она сняла шарфик и небрежно обвязала его вокруг своей сумочки, впоследствии обнаружив, что жительницы Нью-Йорка стали делать то же самое! По данным ее биографов, она была очень богата, одних украшений было на миллион долларов: от Харри Уинстона, "Картье", "Тиффани" и "Ван Клиф&Арпель". Ее гардеробные напоминали лабиринт — бесконечные шкафы, множество выдвижных ящиков, на каждом соответствующая надпись о содержимом. В шести из них находились только пеньюары и ночные рубашки: шелковые, шифоновые, хлопчатобумажные, тонкие нейлоновые, плотные зимние...
Взрослея, Бэйб Пейли продолжала оставаться безупречной. С годами она стала символом спокойного, изысканного шика. Говорили, что американки часами просиживали перед зеркалами, чтобы хоть немного приблизиться к образу Бэйб. В сборнике Капоте "Музыка для хамелеонов" есть очерк о Мэрилин Монро ("Прекрасное дитя") — запись одного разговора с самой сексуальной блондинкой эпохи. В этом очерке Монро спрашивает у Трумена, которая из его знакомых, на его взгляд, является самой привлекательной. Капоте, не задумываясь, отвечает: "Барбара Пейли". "Какая элегантная, — отвечает Монро. — Милая. Когда смотрю на ее фото, чувствую себя халдой..."
Капоте
...А Трумен, в конце концов, предал и Бэйб. Задумав упомянутый выше роман "Услышанные молитвы", он говорил: "Вся литература — это сплетня". И обещал всем, что с новым романом общество получит "американского Пруста". Вместо этого сам Капоте получил полную отставку у всех своих друзей. Он предал их ради своей главной подружки — славы. Но потерял и живых подружек, и ее, эфемерную и недостижимую для вечного осязания...
В течение всей жизни Бэйб была заядлой курильщицей, возможно, это и стало причиной того, что в 1974-м у нее обнаружили рак легких. Узнав об этом, Трумен позвонил ей, но Уильям Палей не позвал жену к телефону. "Она больна, и я не хочу отвлекать ее какими-то телефонными звонками", — отрезал он. Бэйб умерла 6 июля 1978 года, на следующий день после ее 63-го дня рождения. Но перед этим она спланировала собственные похороны вплоть до того, какое вино и какие закуски надо будет подать на поминках...
Похоронили Бэйб Пейли на Мемориальном кладбище церкви Святого Иоанна, Колд-Спринг-Харбор, Нью-Йорк. В 1990-м рядом с ней похоронили и ее неверного мужа Уильяма Пейли...
...А Трумен Капоте умер через 6 лет от цирроза печени, вызванного наркотическим токсикозом на фоне многолетней алкогольной и химической зависимости. И многие до сих пор ломают голову, почему его жизнь по-прежнему всех так занимает? И может быть, как предполагают многие до сих пор, самое интересное в этой жизни не его известность и не его литературный талант, а то, как в его жизни сталкивались мечта и реальность. Как ему приходилось приносить в жертву свою мечту и предавать реальность...
...А люди, которые его окружали, эту реальность пытались сохранить в рамках приличия и благопристойности. Они в ней жили и могли вырваться за ее пределы только в мечтах и тайных разговорах. А он мечтал, как жил, и старался жить, как мечтал. Иногда возвышенно, иногда по-скотски, но откровенно и наотмашь. Но мечтал...
…А скандальный роман "Услышанные молитвы" так и остался незаконченным — в отличие от жизни с произведениями так бывает…
* Организация, деятельность которой запрещена на территории РФ.