Этот очень успешный и богатый человек стал академиком АН СССР (1943), Героем Социалистического Труда (1967), лауреатом пяти (!) Сталинских премий (1941, 1942, 1943, 1949, 1951 гг.) и Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1960 г.), Председателем Верховного Совета УССР в 1947-1953 и 1959-1972 гг. И еще много кем.
Не сельское детство
Для украинской классической литературы Корнейчук — нетипичный представитель. Он не родился в селе, хотя его бабушки и дедушки провели вполне сельское детство, а родители во всех анкетах могли писать «из крестьян». В этой семье говорили на суржике, что дало ему возможность легко пережить волны и откаты украинизации.
Семья его была вполне себе пролетарская, хотя ещё и многодетная. Отец работал в мастерских, мать возилась по хозяйству. Школа была, но самая что ни на есть низшая, пришли времена войн и революций, и надо было содержать родных, тем более что семья лишилась кормильца в 1919 году, когда сегодня на станции было одно начальство, а завтра — другое.
Хоть станция, где он рос, и была, по сути, местечком, Сашко не учился в хедере и не проходил бар-мицву. Просто потому, что не еврей. И, что самое удивительное, он не стал антисемитом в отличие от большинства коллег-пысьмэнныков. Так воспитали в семье. Не вдохновило Евдокима Корнейчука и его близких основание в 1910 году на Станции Христиновка Юго-Западных железных дорог (ЮЗЖД) железнодорожного отдела Союза русского народа.
Сам же Сашко прекрасно запомнил, как эта же самая публика стала украинствовать — ведь и черносотенцы, и петлюровцы готовы были строить такое общество, в котором можно безнаказанно «бить жидов» и этим «спасать» ту державу, которую надо. А ему было нечего спасать и не хотелось никого бить.
Власти в Христиновке менялись часто. Немцы и их клиентела, петлюровцы, белые и несколько раз — красные. И всем очень нужна железнодорожная инфраструктура. Сравнивая одних с другими, Корнейчук с подросткового возраста искренне возненавидел украинский национализм, который чувствовал даже там, где другие его не хотели замечать.
Мир сельской полуинтеллигенции и недавних австрийских военнопленных был ему глубоко чужд. Чуял он его не только в «жовто-блакытной» обёртке, но и во вполне лояльных красных авторах вроде Хвылевого, которых критиковал даже в самый разгар «коренизации». Неудивительно, что в его пьесе «Гибель эскадры» (и не только в ней) эта публика выведена точно:
«Центральная Рада просит вас вспомнить, кто вы… Вы же украинцы — сыновья степей золотых, потомки знаменитых рыцарей Великого Луга, которые когда-то Черное море на байдаках проходили и славу завоевывали на весь мир. А теперь вы… Кто из вас пойдет против своей истории?»
Для белых идей он тоже не подходил — там пролетариев не жаловали. Поэтому оставался один путь — к большевикам, для которых и происхождение, и воспитание его были не просто подходящими, но и самыми что ни на есть правильными.
Путь советского писателя
Почему же Корнейчук не стал русским писателем?
Если бы в 1923 году он поступил на рабфак в Москве или Петрограде, то так бы и было, но он отправился учиться в Киев, а там советская власть была сильно разбавлена недавними петлюровцами и перенаправила их задор с евреев на «великорусский шовинизм». В 1924-1929 годах Сашко учился в Киевском университете, уже не имени св. Владимира, а переформатированном в Киевский институт народного образования.
И он понял правильно, как надо входить в литературу — с очерка о Ленине «Он был велик» (1925).
После окончания вуза он становится украинским драматургом — попадает туда, где меньше всего было конкуренции и интриг. В 1929-1933 годах Корнейчук был сценаристом Киевской и Одесской кинофабрик, а в 1933-1941 годах — редактором и сценаристом треста «Украинфильм».
Первый брак его был нетипичным для украинского автора.
Женился Александр Евдокимович на внучке винницкого адвоката Шарлотте Моисеевне Варшавер — позднее ставшей режиссёром в театре им. Франко. Её племянник Юрий Щеглов так вспоминал о том, как в будущем этот факт биографии живого классика мешал ему жить уже в послевоенное время, а затем и преследовал посмертно:
«В тот самый момент по Киеву поползли слухи о «неарийском» происхождении Корнейчука. Уроженца бедноватого пристанционного села Христиновка исподтишка обвиняли в том, что он еврей и скрывает национальность. Источник слухов обладал двойственной основой. Одна подпитывалась немецкими газетенками образца 41-го года, где разоблачалось прошлое первой жены драматурга, игравшей в теннис и сидевшей одновременно на шее всего украинского народа.
Другую основу выявить труднее и нащупать почти невозможно. Но стоит заметить, что слухи в советскую эпоху циркулировали, только если их поддерживала госбезопасность. Значит, тропинка вела к серому зданию на Короленко, 33.
Слухи не имели ничего общего с истиной. Я хорошо помню мать Корнейчука Меланию Федосеевну и дядю — железнодорожного техника Михаила Стецюка — родного брата матери. Признать в них евреев мог только маньяк…
Вновь слухи вспыхнули при секретаре ЦК КП(б)У Щербицком и достигли апогея в середине 80-х годов. К моменту перестройки уже никто не сомневался, что Корнейчук скрыл подлинную национальность. Теперь становилась понятной и объяснимой подоплека русофильства и отдаленного по времени юношеского юдофильства сына паровозного машиниста, прибывшего в Киев верхом на чужой лошади, чтобы поступить в институт».
Его сестра Евгения была замужем за украиноязычным евреем, прозаиком Натаном Рыбаком, и Корнейчуку приходилось вставать на защиту эпопеи Рыбака «Переяславская рада», которую пысьмэнныки между собой именовали «жидовской стряпнёй».
Став на «правильную сторону», он быстро достигает успеха и становится первым председателем украинского Союза писателей.
В 28 лет он пишет и ставит пьесу «Гибель эскадры», в которой описывает уничтожение черноморского флота в 1918 году перед приходом немцев. К ее написанию он тщательно готовился.
«Я встретился со старым боцманом, плавающим двадцать лет на Чёрном море, — вспоминал драматург. — И тот сказал мне: «Вам, может, будет не интересно, но когда топили последний корабль, мы его почистили, помыли, даже покрасили отдельные части, чтобы корабль отдать морю чистым, это был последний аврал кораблю, гибнущему за революцию…»
В 1934 г. появилась социально-бытовая драма «Платон Кречет». Главный герой ее — молодой талантливый хирург, смелый новатор. Ему противостоит заведующий больницей, карьерист и шарлатан в науке.
Константин Станиславский так говорил о ней: «В пьесе с большим драматическим напряжением показана борьба большевиков… за культурный рост советских людей, за умение трудиться на благо общества. Побольше бы таких пьес».
Пьеса была принята на ура, переведена на русский язык и поставлена во МХАТе. А Виктор Некрасов, автор знаменитой повести «В окопах Сталинграда», впоследствии диссидент и эмигрант, говорил так:
«Два действительно выдающихся режиссера, открывших миру таких драматургов, как Чехов и Горький, не погнушались предоставить свои подмостки в Камергерском тому самому «Платону Кречету», которого мы, студийцы, отказались играть и сыграли только потому, что это грозило отчислением. Думаю, что именно этот, 1935 год, можно считать началом заката Художественного театра, а не, как многие считают, 1927-й, когда поставлен был «Бронепоезд 14-69» Всеволода Иванова».
Кстати, в 1960-е годы в театре на Малой Бронной её ставили Анатолий Эфрос и Лев Дуров. Позднее Лев Константинович, убеждённый антисоветчик из знаменитой дворянской семьи, не стеснялся этого спектакля.
Драматург Алексей Арбузов так оценивал своего коллегу:
«Корнейчук едва ли не единственный из советских драматургов знал настоящие секреты написания пьесы, разумеется, на уровне нашей эпохи. Занавес у него распахивался, звучали две-три незначительные фразы, и действие, довольно напряженное, начинало скользить в заданном направлении и безостановочно к финалу. В молодости он заявил о себе как авангардист и, если бы не попал в эту катавасию, стал бы, я думаю, драматургом мирового класса».
Так к тридцати годам он стал главным украинским писателем и самым известным в СССР жителем Киева.
Под редакцией Сталина
У Корнейчука появился свой главный редактор — товарищ Сталин. Он лично вносил правки в пьесы этого автора. Особенно в комедию «В степях Украины» и драму «Фронт».
В первом случае перед самой войной Корнейчук получил следующую записку от вождя:
«Многоуважаемый Александр Евдокимович! Читал Вашу „В степях Украины". Получилась замечательная штука — художественно цельная, веселая-развеселая. Боюсь только, что слишком она веселая, и есть опасность, что разгул веселья в комедии может отвести внимание читателя-зрителя от ее содержания. Между прочим, я добавил несколько слов на 68-й странице. Это для большей ясности.
Привет! И. Сталин 28. 12. 1940 г.».
Тут и всплыла та самая подводная лодка, ставшая позднее фигурой речи.
В годы репрессий Корнейчук, конечно, поддерживал политику партии, но, как выяснилось потом, не написал ни одного доноса. В 1937 в квартире Корнейчуков нашла пристанище семья арестованного профессора Константина Ярошевского — мужа сестры супруги писателя.
Более того, Корнейчук не побоялся лично добиваться справедливости у тогдашнего председателя украинского правительства Павла Постышева и начальника НКВД Украины Всеволода Балицкого, обратился с письмом к самому Сталину. Впрочем, это не помогло, а когда после объявления мужу стандартного приговора — «десять лет без права переписки» — Люся Ярошевская отважилась вернуться домой, «черный воронок» приехал и за женой «врага народа». Поэтому ее дети снова оказались у тети. Вскоре арестовали мужа еще одной сестры Шарлотты, и квартира Корнейчуков в очередной раз стала приютом для родни.
По крайней мере на одном из заседаний партбюро Союза писателей Украины вопрос, почему «Корнейчук (кстати, к тому времени — еще не член ВКП(б) держит у себя детей врагов народа», все же рассматривался…
Но ему повезло. И в то же самое время он поменял жену на более подходящую по статусу — польскую писательницу Ванду Василевскую, трижды лауреата Сталинской премии — 1943, 1946, 1952).
«Отец Василевской, член Польской социалистической партии (ППС), приобрел известность как теоретик, одновременно занимая в ее структурах высокие посты. В минувшие годы он был близок к Юзефу Пилсудскому, называя его по-домашнему Зюк. Сам глава санационного режима маршал Пилсудский был лидером ППС до 1914 года.
Ванда Василевская появилась на Чудновского впервые весной 1940 года и произвела на Корнейчука удручающее впечатление. Он отозвался о ней в крутых выражениях. Пришла она в сопровождении двух охранников, которые во время визита курили на лестничной клетке. Ванда Василевская ни словом никогда не обмолвилась о Катынской трагедии, хотя отлично знала о расстреле нескольких тысяч польских офицеров.
Не могла не знать. События в Катыни не составляли тайны для Киева и киевлян. В Польше насквозь советскую писательницу будто бы не очень жаловали и не признавали серьезным литератором», — писал Юрий Щеглов.
В первый период Великой Отечественной войны Александр Евдокимович служил политработником политуправления Юго-Западного фронта, корреспондентом центральных газет и партизанских изданий.
Пьеса «Фронт» появилась в 1942 году. Генералы были крайне недовольны. Сталин же им заявил:
«…в оценке пьесы Вы не правы. Пьеса будет иметь большое воспитательное значение для Красной Армии и её комсостава. Пьеса правильно отмечает недостатки Красной Армии, и было бы неправильно закрывать глаза на эти недостатки. Нужно иметь мужество признать недостатки и принять меры к их ликвидации. Это единственный путь улучшения и усовершенствования Красной Армии».
Кроме того, вождь внёс одну маленькую, но зловещую реплику в текст: «Не пугай, большевики не из пугливых, у нас нет незаменимых людей. Многие нас пугали, но они давно остались на мусорной свалке истории, а партия крепка, как сталь».
Осень патриарха
А дальше была карьера государственного деятеля.
В 1943-1944 гг. Корнейчук занимал пост заместителя наркома иностранных дел СССР Молотова, а в 1944 г. — первым наркомом иностранных дел Украины после долгого перерыва. Не проявив дарований дипломата, в 1945 г. был заменён Дмитрием Мануильским и назначен начальником Управления по делам искусств при СНК Украинской ССР. С 1949 г. Корнейчук — член бюро Всемирного совета мира и только с 1952 г. — член ЦК КПСС (в партию вступил в 1940 году). Дважды он возглавлял Верховный Совет УССР.
Корнейчук был самым богатым человеком в УССР.
«Мне как-то попалась ведомость заработков украинских писателей. Сумму, стоявшую против его фамилии, можно сравнить только с Эверестом на фоне киевских холмов», — вспоминал Виктор Некрасов. При этом он мог отдать одну свою премию на танковую колонну, а другую — в Фонд мира. В 1947 году за счет собственных средств он в течение года спасал вдов и детей писателей, погибших на войне, выдавая эту помощь за государственную.
Среди его собеседников и друзей были нобелевский лауреат Фредерик Жолио-Кюри, миллиардер Лоуренс Спелман Рокфеллер, классик английской литературы Джон Бойнтон Пристли… Добавим также советского нобелиата Михаила Шолохова. А Пабло Пикассо в своей мастерской во Франции изготовил при Корнейчуке и его супруге две коллекционные тарелки в подарок гостям — с голубем и петухом. Корнейчук мог часами дискутировать с Жан-Полем Сартром.
Как-то первый секретарь ЦК Компартии Украины Лазарь Каганович вызвал Корнейчука и потребовал разоблачить «буржуазных националистов Рыльского и Бажана». Когда Корнейчук отказался, Каганович потребовал положить партбилет. «Не вы мне его давали, не вам и отбирать», — смело ответил писатель и после конфликта сразу позвонил Сталину, добился аудиенции и прибыл в Кремль. При нем Сталина соединили с Кагановичем: «Лазарь, не трогай Корнейчука и писателей Украины! Выбрось-ка свою бумажку с их фамилиями в корзину».
«Крыша» сохранилась и после смерти вождя.
Никита Хрущёв говорил: «Как же мы можем Корнейчуку запретить пьесу "Крылья"? Царь ведь разрешил Гоголю "Ревизора"!» А через несколько лет на одном из пленумов ЦК КПСС Леонид Ильич спросил: «Почему нет Корнейчука?» Сказали, что тяжело заболел, а нужные лекарства есть только в Германии. Генсек сразу позвонил Эриху Хонеккеру, первому секретарю ЦК СЕПГ. Немцы открыли опечатанный склад и доставили препарат самолётом из Берлина в Москву, а оттуда в Киев.
В писательской среде многие его ненавидели.
«Несравненный приспособленец» и «подслащенная посредственность», как когда-то охарактеризовал личность драматурга Александр Довженко, не раз критиковал с высоких трибун известных украинских писателей «за национализм». «Маленький сталинчик», превративший Союз писателей Украины в «департамент казенной литературы», — таким выглядел Корнейчук, по словам писательницы Евдокии Гуменной.
«Да, не успевал еще начаться очередной «исторический пленум», как он каким-то неведомым, седьмым, восьмым чувством, чуял, чем закончится, к чему будет призывать народ партия и правительство. Не успевал пленум закончиться, как пьеса была если не написана, то «задумка», как любят теперь говорить, доводилась до сведения того, кого надо…
Почему-то считалось, что Корнейчук обаятельный, особенно его улыбка. Ничего отвратительней этой лживой, ханжеской улыбки на негритянских губах его я не знал», — писал о нём Виктор Некрасов.
Он им отвечал той же монетой.
Профессор Ю. С. Кобылецкий в книге «Драматург и время» вспоминает, как однажды Корнейчук сказал своему собеседнику:
«Вот прочел я лирическое стихотворение поэта о его любви к Украине. Я понимаю и уважаю эти патриотические чувства. Но когда поэт лишь без конца повторяет, что он украинец и любит Украину, для меня этого мало.
Я хочу видеть в таких стихах Украину, которая рассылает свои машины во многие страны, ту Украину, производственные марки которой знает весь мир, на заводах и в вузах которой учатся тысячи иностранцев, азиатов, африканцев и т. д.».
Восемь лет он прожил в счастливом третьем браке с актрисой Мариной Захаренко — матерью будущего режиссёра Владимира Бортко. 14 мая 1972 года Александр Евдокимович Корнейчук скончался от рака в киевской больнице «Феофания». В годы перестройки его пьесы перестали ставить, а имя его стало исчезать с карт городов.
