Анна Ревякина о постановке поэмы "Шахтёрская дочь" и о том, что такое, когда в твой город приходит война
08:46 25.02.2024 (обновлено: 13:09 26.02.2024)
В феврале 2024 года, в Новочеркасске Ростовской области на сцене Донского театра драмы и комедии имени В. Ф. Комиссаржевской прошел премьерный показ спектакля "Шахтёрская дочь" донбасского режиссера Максима Ждановича
Постановка Донецкого республиканского академического молодежного театра (ДРАМТ) – первое сценическое воплощение поэмы поэтессы Анны Ревякиной.
В интервью изданию Украина.ру она рассказала о премьере, работе над поэмой и том, как работает волшебство театрального узнавания.
– Анна Николаевна, давно ли возникла идея инсценировки поэмы "Шахтёрская дочь"? Почему премьера прошла в Ростовской области?
– Работа над спектаклем началась еще в 2021 году. Тогда мы встречались с директором театра Владиславом Слухаенко и режиссером Максимом Ждановичем. У нас была запланирована премьера на 27 марта 2022 года в Макеевке, в Донецком академическом молодежном театре.
Обстоятельства сложились таким образом, что премьера была перенесена на неопределенный срок, так как началась специальная военная операция и массовые мероприятия в республике стали невозможны.
Через некоторое время известный донецкий продюсер Роман Смотров подал заявку на грант от Президентского фонда культурных инициатив.
Понятно, что ребята ставили его своими силами, делали декорации, но когда речь идет о больших гастролях – всегда важна поддержка, это очень дорого.
Роман Смотров выиграл этот грант и началась активная работа над "Шахтёрской дочерью".
Саму поэму я написала в 2016 году, и она повествует о событиях в самом начале донбасской войны – 2014 и 2015 годы.
У Марии был дом — занавески и витражи,
был отец, который ей говорил: "Ложи!"
Был берёзовый шкаф, и была кровать,
вот такое счастье: ковать — не перековать.
А теперь у Марии что? На окошке — скотч,
за окошком — ночь, и в окошке — ночь,
где бесшумные призраки — конвоиры снов —
не находят для этой девочки даже слов.
Всё сплошное лязганье, грохот, треск,
у Марии есть мать, у матери есть компресс,
а ещё икона, на которой позолоченный Николай
обещает Марии тихий небесный рай.
был отец, который ей говорил: "Ложи!"
Был берёзовый шкаф, и была кровать,
вот такое счастье: ковать — не перековать.
А теперь у Марии что? На окошке — скотч,
за окошком — ночь, и в окошке — ночь,
где бесшумные призраки — конвоиры снов —
не находят для этой девочки даже слов.
Всё сплошное лязганье, грохот, треск,
у Марии есть мать, у матери есть компресс,
а ещё икона, на которой позолоченный Николай
обещает Марии тихий небесный рай.
(Здесь и далее фрагменты из поэмы. — Ред.)
Финальная точка поэмы – как я себе задумала, и, в принципе, это читается по тексту: 1 марта 2015 года – именно тот день, когда погибает главная героиня, Мария.
До этого она проходит очень сложный путь, с ней происходят разные трансформации. Все начинается с того, что приходит война в Донецк, и ее отец уходит на фронт. Через какое-то время он погибает, и после его смерти начинается период безвременья, полной безотцовщины, и Мария принимает решение уйти вслед за ним на фронт, занять его место в строю.
В этом, конечно, главная трагедия поэмы: "Был бы папка – не пустил бы".
И жалко, жалко всех наших девчонок, которые воюют… Потому что война – ну совершенно не женское дело, и тем не менее они воюют и выполняют тяжелую, мужскую, страшную работу.
Сам спектакль идет два с половиной часа с антрактом – такая классическая структура. Там использованы не только тексты из поэмы, там прописана достаточно сильно линия моего отца – это мои тексты, которые я посвящала папе.
27 декабря 2023, 06:02Культура
Спектакль о войне и любви "Вальс на 2/4", Одессе в памяти Григория Данцигера и театре на фронте и в тылуПремьера постановки "Вальс на 2/4" режиссера Антона Непомнящего состоялся в августе 2023 года. Спектакль побывал на гастролях в Крыму, Петербурге, на годовщине присвоения звании города-героя Керчи, регулярно идет в фольклорном центре "Москва" в столице– Тексты в прозе?
– Нет, когда я говорю "тексты", я имею в виду стихи. Жданович очень тонко чувствует надрыв, он выстроил совершенно гениальную генеральную линию, взял ее частично из поэмы, частично из моих текстов.
Но вот в чем штука: когда ты идешь строго, сухо по тексту, получается просто некая театральная иллюстрация к прозаическому или поэтическому произведению, а Жданович создал свою собственную, уникальную режиссерскую надстройку, когда тексты заиграли другими красками.
– В чем конкретно заключается эта надстройка?
– Это невозможно объять словами, это, конечно, нужно смотреть.
Несмотря на то что действия на сцене разворачиваются в воюющем городе, Донецке, никто из актеров не носит камуфляж, но зритель отчетливо понимает, кто воин, а кто гражданский. Хотя в реальной жизни эта грань порой стирается, ведь уже десять лет абсолютно все донбассовцы являются целью для военных формирований Украины.
В спектакле играют двенадцать актеров. Важно понимать, что для меня, как для автора поэмы, 12, конечно, символическое число.
– На книжной ярмарке non/fiction№25 я слушала вашу презентацию книг "8 донбасских лет", "Великий блокпост" и "Герои". Там вы рассказывали о символических числах…
– Да, у меня в поэме "Шахтёрская дочь" 33 фрагмента, по количеству лет земной жизни Христа. Подвиг, совершаемый Марией во имя отца, не только во имя ее отца, Николая, но и Отца с большой буквы – Отца всех нас.
Мне важно было показать, что женщина способна на подвиг, который совершил Иисус Христос.
Воронки, вороньё, война...
Мария — дочь степи донецкой,
несчастный ангел бытия,
лишённый ангельского детства.
О, безотцовщины клеймо!
О, сиротливое удушье!
Война, воронки, вороньё.
Смертельно раненые души,
Прощайте, храбрые сыны,
прощайте, дочери, до встречи.
И лица ваши — лик войны,
и в камне вас увековечат.
Мария, девочка моя, коса —
пшеница, руки — плети.
Воронки, вороньё, война.
А мы — войны святые дети,
а мы войны священный крест
несём и, в общем-то, не ропщем,
и в ополченье из невест
уходим через эту площадь.
Мария — дочь степи донецкой,
несчастный ангел бытия,
лишённый ангельского детства.
О, безотцовщины клеймо!
О, сиротливое удушье!
Война, воронки, вороньё.
Смертельно раненые души,
Прощайте, храбрые сыны,
прощайте, дочери, до встречи.
И лица ваши — лик войны,
и в камне вас увековечат.
Мария, девочка моя, коса —
пшеница, руки — плети.
Воронки, вороньё, война.
А мы — войны святые дети,
а мы войны священный крест
несём и, в общем-то, не ропщем,
и в ополченье из невест
уходим через эту площадь.
– Расскажите об актрисе, которая играет Марию. Ей удалось сыграть именно тот образ, который вы прописывали в поэме?
– Да, это чудесная актриса, ее зовут Валерия, она красивая молодая женщина. Совпал ли образ? Да. Вообще, узнавание – это всегда какие-то моменты, в которые твоя душа переполняется щемящей радостью, счастьем, хочется заплакать.
Для меня лично все совпало. Один из ключевых моментов: когда умирает отец, его некие люди уносят – похоронная процессия, и вот этот последний крик над стылой, кладбищенской тишиной, который несется в зрительный зал из уст актрисы Валерии, она кричит самое простое слово, которое может быть: "Папа!" и потом: "Папочка!"
Никого это не оставляет равнодушным, и я узнаю в этом крике себя и ту боль, которую я испытывала, когда умер мой папа. Нет, я не кричала ничего, потому что папа мой всю жизнь говорил, что надо держать лицо даже в самые страшные моменты, и после его смерти это не устает повторять моя мама.
– Анна Николаевна, премьера состоялась не в одном только Новочеркасске, а в нескольких городах юга России, верно?
– Да, сейчас, в феврале, состоялась первая часть гастролей. Премьера прошла в Новочеркасске – это замечательный город, очень милый, известный широкому зрителю по двум причинам: там невероятный собор, и второе – события июня 1962 года – Новочеркасский бунт или Новочеркасский расстрел. А еще там один из старейших театров Ростовской области.
Потом у нас был Ставрополь, Невинномысск, Кропоткин и финальный аккорд в Ростове-на-Дону. Это была гонка, постоянные переезды актеров, пересборка декораций, установка света, звука – это очень тяжело. С другой стороны, результатом этой гонки стала прекрасная театральная гонка, когда спектакль становится уже не премьерным, а потрясающе сыгранным, перестает "скрипеть на стыках", когда отточено каждое движение и каждая фраза попадает в самое сердце.
Как и любой хороший спектакль, эта постановка действует не только в момент самого спектакля, ты возвращаешься к нему спустя три дня, десять дней, месяц, а может быть, даже и год.
Второй момент, по которому мы определяем художественную ценность произведения: когда мы входим одними людьми, а выходим — другими, изменившимися, с принципиально новыми знаниями. Все эти маркеры присутствуют в этом спектакле.
Более того, я, как человек, знающий все эти тексты, смотрела его в Новочеркасске с влажными глазами, а через день, совершенно изменив свои планы, приехала в Ставрополь, чтобы посмотреть еще раз. Я не могла его не посмотреть второй раз, мне нужно было увидеть его еще раз.
И удивительное дело: в этот день, 12 февраля, был день рождения у чудесной Валерии, которая у нас играет Марию, и я попала на ее день рождения.
Теперь спектакль пройдет в Москве 22 апреля, и я очень жду, потому что мне необходимо посмотреть его еще раз.
Спектакль абсолютно необходим нашему времени. Жданович посвятил большой кусок первого акта тому, во что превращается жизнь человека, когда в его город приходит война. Потому что невозможно рассказать эти чувства: ты собираешь эту мозаику, по частям, по запчастям, но – невозможно.
Наверное, можно сказать, что это похоже на коллективное сумасшествие. Если помните замечательное произведение, по которому был снят мультфильм Эдуарда Успенского: "Вместе только гриппом болеют, а с ума сходят по отдельности", так вот война – это коллективная шизофрения.
Общий знаменатель один и тот же: мы спим, этого не может происходить с нами, паника, не знаешь, что тебе делать, чувство абсолютной безнадеги, беспомощности, ты песчинка, которая попала на жернова истории. Сейчас и тебя, и твою семью, и всех, кто тебе дорог, перемелет, и даже муки этой не останется.
У Ждановича получилось. Но сложно пересказать, надо смотреть.
На самой вершине дальнего рыжего террикона,
где колокольный звон — музыка из привычных,
они встретятся — отец и дочь, — натянут сетку для бадминтона,
а у подножия плещется море — поле пшеничное.
И у них не будет другого занятия, кроме счастья,
и только Донецк с его улицами, проспектами и мостами
навсегда останется с ними, будет их лучшей частью,
навсегда останется с нами — погостами, розами и крестами.
Это память, с которой не стоит бороться, она нетленна.
Я помню звук, с которым стреляют "Грады", ложатся мины.
Но Донецк — это не просто город, это вселенная,
Донецк — это шахтёрские девочки и песня их лебединая.
где колокольный звон — музыка из привычных,
они встретятся — отец и дочь, — натянут сетку для бадминтона,
а у подножия плещется море — поле пшеничное.
И у них не будет другого занятия, кроме счастья,
и только Донецк с его улицами, проспектами и мостами
навсегда останется с ними, будет их лучшей частью,
навсегда останется с нами — погостами, розами и крестами.
Это память, с которой не стоит бороться, она нетленна.
Я помню звук, с которым стреляют "Грады", ложатся мины.
Но Донецк — это не просто город, это вселенная,
Донецк — это шахтёрские девочки и песня их лебединая.
