https://ukraina.ru/20231016/1050201930.html
Олег Блохин: Воевать должно быть удобно
Олег Блохин: Воевать должно быть удобно - 16.10.2023 Украина.ру
Олег Блохин: Воевать должно быть удобно
Есть на войне обычные бойцы и бойцы информационного фронта, но есть и те, кто успешно воюет сразу в двух направлениях. О том, как военный инструктор стал... Украина.ру, 16.10.2023
2023-10-16T05:11
2023-10-16T05:11
2023-10-16T13:11
интервью
спецоперация
россия
украина
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/0a/10/1050213183_112:32:834:438_1920x0_80_0_0_6708055b271226bdb98ac2ff94dade67.jpg
Есть на войне обычные бойцы и бойцы информационного фронта, но есть и те, кто успешно воюет сразу в двух направлениях. О том, как военный инструктор стал военкором, о подготовке хороших штурмовиков, подвигах «кашников» и многом другом журналистам издания Украина.ру рассказал инструктор 1-й ДРШБр «Волк», военный корреспондент Олег Блохин.— Олег, ты в первую очередь известен аудитории как военный корреспондент. Тем не менее сейчас работаешь инструктором по боевой подготовке. Как так вышло?— Вначале я был инструктором и оператором ЧВК. В ЧВК нет званий. По крайней мере в тех, где я был. Так вот был инструктором по боевой и физподготовке. А в 2015 году, когда попал в команду АННА-NEWS, я стал военкором. Теперь вернулся к работе инструктора. Потому наоборот все. Не из военкоров в инструкторы, а из инструкторов в военкоры.— А как инструкторы становятся военкорами? Ведь ты же наверняка не проснулся однажды утром с желанием снять какой-нибудь репортаж, правда?— Я изначально поехал в Сирию, чтоб обеспечивать безопасность журналистов — съемочной группы АННА-NEWS. Вышло так, что 28 декабря мы с журналистом оказались на ЛБС в Пальмире. В двух километрах от линии фронта находился опорник, с которого нужно было дать репортаж.Человек был один и нуждался в помощи. Я взял камеру и снимал вместе с ним. Потом в редакции посмотрели и говорят: «Костя, отличные кадры снял!» А журналист и сказал, что эти кадры Олег снимал. Вот так я стал оператором.Дальше попробовал тексты писать и тоже вроде бы хорошо получилось. Опять-таки все спонтанно. Просто некому было, а я сделал. Ну и решили, что буду еще и журналистом.— Уже будучи инструктором, ты продолжаешь заниматься медийной работой. Ведешь свой канал, снимаешь видео. С какими-нибудь изданиями сотрудничаешь?— Да это я больше для себя, в удовольствие. Это именно та независимая журналистика, о которой так много говорят. Если и есть независимые журналисты, то это не либерахи, которые бабки за все получают, а такие, как я. Не получаю за это ничего и занимаюсь исключительно для собственного удовольствия.— Из любви к прекрасному? Понимаю. А почему именно ДРШБр «Волк» стало местом службы? Как и любой журналист в теме, ты наверняка знаком с командирами самых разных подразделений.— Во-первых, потому что это ЧВК. Я изначально планировал, что если и буду заниматься военной деятельностью, то лишь в ЧВК. Потому, что в армии ни дня не служил.Во-вторых, здесь были люди, которых знал еще по Сирии. Командир отряда был и остается моим добрым товарищем. Вот он и пригласил. А изначально было два варианта: либо 4-я бригада ЛНР, сформированная на базе «Призрака», либо «Волк».Выбрал ЧВК, поскольку 4-я бригада — это Минобороны. У меня нет какой-то предвзятости к Минобороны, но сама система работы, которая налажена в ЧВК, лично мне нравится больше. Вот поэтому «Волк».— Почему же тогда не «Вагнер»?— «Вагнер» не рассматривал, поскольку на тот момент уже была система «Редут», которая существует и по сей день. И больше знакомых у меня все-таки оказалось в «Редуте». Хотя среди «музыкантов» тоже довольно много хороших товарищей, но вот почему-то не рассматривал. Как сотрудничество — да. Поработать вместе — пожалуй. А так прямо, чтоб в штате работать — нет, не рассматривал.— Военная журналистика всегда стояла немножечко особняком, но случилась СВО и любое издание теперь стремится отравить своего журналиста в зону конфликта. Что изменилось в журналистике с приходом новых людей?— Многие сегодня здорово увлеклись селфи-репортажами. Мне, как зрителю, который хочет получить качественный продукт, абсолютно неинтересно смотреть селфи какого-то журналиста. Пусть он даже трижды хороший.Мне интересно смотреть на людей, которые принимают участие в СВО, мне интересно смотреть картинку, а не селфи. Понимаю, когда человек снимает селфи, потому что работает в одиночку. Ну вот нет у него оператора.Но когда выезжает группа, когда есть оператор… зачем селфи? Это мусор. Это хлам, который сегодня посмотрели, а завтра забыли. Потому журналистам нужно давать больше картинки, нужно показывать людей. Вот это нужно зрителю. А селфи-бум – нет, не понимаю. Это, по-моему, главный косяк на сегодня.— Лично я вижу много-много сюжетов, в которых разные люди повторяют одни и те же реплики. Будто по шаблону снимают. Сами-то военные как хотят, чтоб о них рассказывали?— Да вопрос-то не в военных. Это либо интересно, либо неинтересно. Если казенщина штампованная, когда «героический герой» в кадре говорит заученный текст, будто докладывает товарищу старшему по званию, то неинтересно все это. Посмотрел минуту и ушел другое искать. Что-то с нормальной живой картинкой.— Кстати! Стоит или не стоит, по-твоему, показывать лица военных?— Да по желанию. А какой смысл их прятать? Я понимаю, когда это боец из спецподразделения, за которым преступники могут и дома охотиться, который может еще где-то за рубежом работать. А обыкновенному рядовому бойцу лицо зачем скрывать? Начинается: «Меня не снимайте, я весь такой секретный и загадочный». Если так, то ладно, а если пехотинец из обычного армейского подразделения, то зачем? Он разве преступник или сотрудник какой-то секретный? Вроде нет. Надо понимать, для чего ты скрываешь лицо от камеры.— Есть мнение, что украинские информационно-психологические подразделения могут воздействовать на родственников военнослужащего.— Если у человека семья на той стороне, то могу понять. Если же это гражданин России и вся семья его живет в России, то как они могут воздействовать?— Психологически. По телефону, в соцсетях. Теперь есть много способов оказать на человека давление, не выходя из комнаты.— Слушай, ну я вот у себя дома живу. Если я в своем доме начинаю чего-то бояться, тогда что я вообще здесь делаю? Если дома не могу обеспечить собственную безопасность, то грош цена всем нашим силовым структурам. Давай тогда разойдемся по квартирам, наденем маски и ничего больше делать не будем.— Ты сказал, что в ЧВК налажена другая система. Что это за система? Чем она отличается от системы Минобороны?— Во-первых, военная машина очень-очень большая и перестроить ее на какой-то новый лад всегда тяжело. Во-вторых, там отсутствует здоровая инициатива. Инициатива, как известно, наказывает инициатора. В ЧВК — нет. В ЧВК наоборот. Здесь работают на результат. Амбиции — не побрякушку на грудь повесить, а профессионально расти, стать лучше. Профессионал хочет добиться какого-то результата и получить за это деньги. Он хочет дорого стоить. По факту. А человек стоит дорого лишь тогда, когда что-то умеет. Когда он работать умеет, а не доклады писать красивые, что и сегодня, к сожалению, востребовано в армейской среде.Плюс масса согласований. Плюс масса перестраховок. А то как бы чего ни вышло. В ЧВК это все решается ощутимо быстрее. Надо? Минута на размышления и если надо, то надо. Это если у человека мозг есть, если он не имбецил.Вот нужно поехать в город — я сел и поехал. В армии что? Я должен бээрку (боевое распоряжение) у кого-то получить, потратить уйму времени. А время — самый ценный ресурс. В ЧВК его ценят, в армии, к сожалению, не всегда. Опять-таки, бойцы до среднего звена ценят, а дальше — нет.— Ваше подразделение наверняка взаимодействует со смежниками. За эти полтора года ВС России удалось нарастить скорость принятия решений?— Может, мне повезло, но многих из тех, с кем приходится взаимодействовать тут, знаю еще по Сирии. Уже тогда они быстро принимали решения, рискуя получить по ушам. Здесь они тоже принимают решения быстро.Эти люди быстренько нашли меня и сказали, что нужно то-то и то-то. В основном это касается подготовки личного состава. Мы приняли решение без всяких проволочек, без согласований и писем. Просто в телефонном режиме. «Олег, примешь людей?» — спросили они. «Приму, конечно, одно ведь дело делаем», — ответил я.Министерство обороны, ЧВК — плевать. Важно как можно больше людей научить воевать, чтобы они выполняли боевые задачи, оставаясь живыми и здоровыми.Вот в этом мне повезло: люди, с которыми общаюсь, быстро принимают решения, необходимые для результата, необходимые для победы. В целом же те, кто тянулся, уже выросли в этом плане. У них отпала вот эта боязнь. Говорю им: ребята, вы бойтесь проиграть, бойтесь обмануть, а принять решение и дать результат — никогда не бойтесь.— «Военная машина очень-очень большая», — сказал ты. СВО идет уже полтора года, но передовой опыт подготовки тех же штурмовиков до сих пор не распространяется. Сколько же надо времени? Или он распространяется, но мы не знаем об этом?— В МО было, а может, и сейчас есть управление, которое всю эту подготовку еще в начале 2000 года предлагало. В 2008 году на этом был поставлен жирный крест.А то что же? Вот эти прекрасные наставления по огневой подготовке 38-го года ради вас переписывать? Будто это конкретной группе специалистов было нужно, а не армии в целом.Нет, все это дело забросили, сказав, что деды-прадеды этим пользовались и уцелели, а потому и мы тоже на тех же педалях уедем. Вот эта деревянность, это нежелание что-то менять дали нехороший результат.Хотя в армейской среде были и есть люди, которые все это разрабатывали и продвигали. То, что мы сегодня используем. И оно дает результат.Не вся армейская среда такая, но люди, принимавшие тогда решение, просто не захотели париться. А там всего-навсего нужно было заморочиться с этим пересмотром. Все уже было написано: новые наставления, новые методики. Все подготовили и положили на стол. А в 2008 году идею зарубили. Не отложили на потом, а просто сказали, что это не нужно и неинтересно.— Частенько общаюсь с инструкторами, которые сейчас переучивают добровольцев, привыкших к еще советской школе. Зачем вообще нужна эта новая школа? Что она дает?— Когда человек утверждает, что его нужно переучивать и переламывать, я всегда напоминаю, что в детстве он ездил на велосипеде, а потом вырос и сел за руль автомобиля. Он же не переучивался после велосипеда. Он учился заново, правда? А затем он пересел на грузовик и тоже не переламывался. Просто научился ездить на грузовике.Вопрос не в переламывании, но в адекватном понимании задачи. Я ставлю человека и объясняю, почему нужно делать именно так. И ничего там сложного нет. Просто нужно попробовать и заметишь, что по-новому банально удобнее.Что же до самой методики, то у нас появилось много средств защиты, которых не было раньше. Их нужно использовать, верно? А то зачем же мы их носим? Из-за этого у нас немножко другое положение тела, другой хват оружия.Вот я пример приведу, чтобы людям понятно было. У нас была царская армия, была советская армия. Была гвардейская стойка, когда человек становился боком и вот так отставлял локоть. Это то, что мы сейчас наблюдаем в Росгвардии. Я таких Робингудами называю.Так вот это винтовочная техника. Она разрабатывалась, когда автоматов еще не было. Сейчас автоматы есть и техника работы с оружием должна соответствовать. У нас есть концепция, что оружие должно быть максимально боеспособным. Для этого не должно быть перехвата руки во время перезарядки. То есть рука всегда находится на пистолетной рукояти, а боец работает свободной рукой.Может показаться, что это мелочи, но эти мелочи дают нам выигрыш по времени, а время на войне очень важно. Выстрелишь раньше и погибнет враг, а не ты сам.Вот это и есть новая концепция: ты должен быть устойчивым и малоуязвимым, максимально защищенным. А еще тебе должно быть удобно. Воевать должно быть удобно. Если нет, значит что-то ты делаешь не так.А еще вы должны понимать, что в одних условиях нужно работать так, в других — эдак. Нельзя и в городе, и в поле работать одинаково. Это разные условия.Вот это основные моменты нашей подготовки. Чтобы человек адекватно оценивал ситуацию, чтоб он получил рефлекс и все делалось само собой — как у хорошего футболиста. Он мячиком работает и смотрит на поле, а не под ноги. Наш боец должен ручками все делать, но постоянно видеть, что происходит вокруг. То есть работать спокойно и уверенно.— Сколько нужно времени, чтобы вот так подготовить бойца?— Если прямо хорошего бойца, то минимум три месяца. Минимум! Мы сейчас добились, чтобы готовили месяц-полтора. Это чтобы боец прошел не только индивидуальную подготовку, но и слаживание в составе подразделения. Чтобы никого не подстрелить, чтобы знать, куда двигаться, на какое расстояние подойти, нужно работать в коллективе. Там масса нюансов.— То есть работа на полигоне важна и в бою вот так работать не научишься?— Это основа. Это база. Вот спорт для примера возьмите! Отправьте на соревнования человека, который ничего не умеет. Чему он там научится? Какой даст результат? Примет участие и не более того. Побеждает тот, кто ежедневно тренируется.Две недели, месяц, три месяца — это время, когда мы даем людям навык. Даем понимание. А дальше они сами постоянно занимаются и лишь тогда превращается в хорошего бойца.Отправьте на войну обычного гражданского и ничему он там не научится. Максимум прятаться и выживать. Воевать не научится никогда в жизни. Только вредитель может считать иначе.— Я знаю, что ты работаешь и с так называемым «кашниками» — добровольцами, прибывшими из мест лишения свободы. Каково это?— Сразу оговорюсь, что теперь это тоже наши люди. Получив оружие, они становятся такими же бойцами, как и все прочие. Эта категория, спецконтингент, как мы называем, абсолютно нормальные люди. Не хуже и не лучше других людей.Вот с дисциплиной у них, кстати, проблем нет. Они более дисциплинированные, они менее прихотливые. Никогда от них жалоб не слышал на то, что чего-то нет. Надо — подойдут и скажут. Ребята привыкли к лишениям и лучше других переносят нагрузки. И духовитости, как показала практика, им не занимать. Получив ранения, многие парни рвутся обратно на фронт.Именно они сейчас достаточно серьезно выровняли ситуацию. Когда я раньше слышал, что в годы Великой Отечественной штрафники что-то решали, относился к этому так — не знаю, не видел. Сегодня истории о штрафниках воспринимаю абсолютно иначе.По сути дела, «кашники» — те же штрафники, поскольку воюют на самых тяжелых участках и вклад их просто неоценим. О каждом своем курсанте из числа «кашников» могу сказать лишь хорошее. Они достойны тех же почестей и наград, что бойцы МО и ЧВК. Хорошие ребята.— А вот релокант-либерал тебе скажет, что эти люди уже совершили преступления, а мы их сейчас воевать учим. Шут с тем либералом, но может государству и впрямь стоит создать для этих ребят особые условия интеграции в общество?— Государству стоит по-другому отнестись к системе образования, поскольку эти люди — продукт многочисленных просчетов в системе образования, системе воспитания, в системе мотивации. Если бы ребята попали в хорошие руки, то не оказались бы в местах лишения свободы.Кто-то попадает туда из-за нищеты, кто-то случайно, кого-то подставили. Разные бывают ситуации. Я не оспариваю того, что есть закоренелые преступники, но многие туда попадают волею случая. Будь у нас немножко другой подход к воспитанию, к образованию, они бы в жизни там не оказались.Вопрос не в этих ребятах. Он куда глубже. Сейчас они не более и не менее опасны, чем любой другой боец. Я бы сильнее переживал за людей с потекшей крышей. Вот эти действительно могут начудить. Вошел человек в образ: «Я воевал, а вы тут сидите и все мне должны». Среди «кашников» таких меньшинство.Мы вошли в период войн и вот вам уже готовая армия. Нужно лишь хорошо к ним относиться. Нужно внимание. Если ими заниматься, то результат «кашники» дадут, а проблемы — нет.— То есть за хорошее отношение они платят взаимностью?— Как и любой нормальный человек. Сколько у нас случаев, когда те же спецназовцы оказывались в тюрьме. Заболел у человека кто-то в семье, а деньги взять негде. Кредит не дают и человек идет на преступление. Дальше — тюрьма. Плохой он или какой-то конченый? Да нет. Его вынудили обстоятельства.Надо исключать эти обстоятельства из нашей жизни, надо уделять людям больше внимания. Прежде всего, это относится к чиновникам. Выключайте тупого чиновника и включайте нормального человека! Так мы избавимся от массы преступлений.— Ты сказал, что «кашники» во многом выровняли ситуацию. Что имел в виду?— Я говорю о той ситуации, когда нам не хватало личного состава. Не хватало пехоты, людей. Стоял вопрос: объявлять или не объявлять мобилизацию? Благодаря «кашникам» ситуация выровнялась. Они решили проблему нехватки личного состава.— В первую очередь пехоты, как я понимаю?— А они в основном туда идут. Нет, бывают и узкие специалисты, но в основном — это штурма, пехота. Благодаря «кашникам» ситуация здорово выровнялась. Многие выравнивали ее своими жизнями. Были ведь неподготовленные. Шли на какой-то участок, где не хватало людей, и решали вопрос.— Тем не менее подвиги спецконтингента в СМИ практически не звучат…— В Клещеевке, Андреевке, Бахмуте, Соледаре, да и в составе ЧВК «Вагнер» «кашники» были и достойно воевали. Это были самые трудные участки, реальный ад.Вот наши «кашники» очень достойно показали себя 16–19 августа, когда был жесткий накат. И на своем участке отбили атаки, и смежникам помогли, захватили несколько вэсэушных позиций. А ведь они в большинстве своем к армии вообще никакого отношения не имели или служили бог знает когда. Вот они вышли и сделали дело.То же самое было уже 16–17 сентября. Это уже Андреевка, Клещеевка. Парни шли под кассетами, танковыми снарядами, ПТУРами и беспилотниками-камикадзе. Пришли, выполнили задачу и не отступили. Многие из них сейчас раненые, но рвутся обратно на фронт.И даже многие из тех, от кого вообще не ожидали, отработали на пять баллов. Это те примеры, которые я знаю. А ведь «кашники» по всему фронту разбросаны. Я могу говорить лишь о наших курсантах и за тех, которые были у «вагнеров». Задачи выполняли настолько сложные, что я не знаю, многим ли в принципе они по плечу.— Чего нам не хватает, чтобы добиться решительного перелома?— Нужно просто нащупать слабое место и нанести удар. Фронт перешел в статичное положение, но я не могу сказать, что силы равны. Численный перевес в личном составе до сих пор у них, в технике — тоже. Когда у нас ресурса станет больше, тогда и начнется перелом. Как только наш технический потенциал сравняется и превысит технический потенциал неприятеля, так и будет перелом.— То есть для победы нужно вырасти над собой?— Конечно, обязательно. И не только вырасти, но и держать этот уровень. Нельзя дальше ехать на заслугах предков. Это не вариант. Предков надо чтить, их надо помнить, но и самим быть достойными. Наши дедушки-прадедушки сделали великое дело, но это они сделали. А мы чего? Мы должно повторить, раз уж грозили, что можем.
https://ukraina.ru/20231012/1050122681.html
https://ukraina.ru/20231016/1050200586.html
россия
украина
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2023
Новости
ru-RU
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
интервью, спецоперация, россия, украина
Есть на войне обычные бойцы и бойцы информационного фронта, но есть и те, кто успешно воюет сразу в двух направлениях. О том, как военный инструктор стал военкором, о подготовке хороших штурмовиков, подвигах «кашников» и многом другом журналистам издания Украина.ру рассказал инструктор 1-й ДРШБр «Волк», военный корреспондент Олег Блохин.
— Олег, ты в первую очередь известен аудитории как военный корреспондент. Тем не менее сейчас работаешь инструктором по боевой подготовке. Как так вышло?
— Вначале я был инструктором и оператором ЧВК. В ЧВК нет званий. По крайней мере в тех, где я был. Так вот был инструктором по боевой и физподготовке. А в 2015 году, когда попал в команду АННА-NEWS, я стал военкором. Теперь вернулся к работе инструктора. Потому наоборот все. Не из военкоров в инструкторы, а из инструкторов в военкоры.
— А как инструкторы становятся военкорами? Ведь ты же наверняка не проснулся однажды утром с желанием снять какой-нибудь репортаж, правда?
— Я изначально поехал в Сирию, чтоб обеспечивать безопасность журналистов — съемочной группы АННА-NEWS. Вышло так, что 28 декабря мы с журналистом оказались на ЛБС в Пальмире. В двух километрах от линии фронта находился опорник, с которого нужно было дать репортаж.
Человек был один и нуждался в помощи. Я взял камеру и снимал вместе с ним. Потом в редакции посмотрели и говорят: «Костя, отличные кадры снял!» А журналист и сказал, что эти кадры Олег снимал. Вот так я стал оператором.
Дальше попробовал тексты писать и тоже вроде бы хорошо получилось. Опять-таки все спонтанно. Просто некому было, а я сделал. Ну и решили, что буду еще и журналистом.
— Уже будучи инструктором, ты продолжаешь заниматься медийной работой. Ведешь свой канал, снимаешь видео. С какими-нибудь изданиями сотрудничаешь?
— Да это я больше для себя, в удовольствие. Это именно та независимая журналистика, о которой так много говорят. Если и есть независимые журналисты, то это не либерахи, которые бабки за все получают, а такие, как я. Не получаю за это ничего и занимаюсь исключительно для собственного удовольствия.
— Из любви к прекрасному? Понимаю. А почему именно ДРШБр «Волк» стало местом службы? Как и любой журналист в теме, ты наверняка знаком с командирами самых разных подразделений.
— Во-первых, потому что это ЧВК. Я изначально планировал, что если и буду заниматься военной деятельностью, то лишь в ЧВК. Потому, что в армии ни дня не служил.
Во-вторых, здесь были люди, которых знал еще по Сирии. Командир отряда был и остается моим добрым товарищем. Вот он и пригласил. А изначально было два варианта: либо 4-я бригада ЛНР, сформированная на базе «Призрака», либо «Волк».
Выбрал ЧВК, поскольку 4-я бригада — это Минобороны. У меня нет какой-то предвзятости к Минобороны, но сама система работы, которая налажена в ЧВК, лично мне нравится больше. Вот поэтому «Волк».
— Почему же тогда не «Вагнер»?
— «Вагнер» не рассматривал, поскольку на тот момент уже была система «Редут», которая существует и по сей день. И больше знакомых у меня все-таки оказалось в «Редуте». Хотя среди «музыкантов» тоже довольно много хороших товарищей, но вот почему-то не рассматривал. Как сотрудничество — да. Поработать вместе — пожалуй. А так прямо, чтоб в штате работать — нет, не рассматривал.
— Военная журналистика всегда стояла немножечко особняком, но случилась СВО и любое издание теперь стремится отравить своего журналиста в зону конфликта. Что изменилось в журналистике с приходом новых людей?
— Многие сегодня здорово увлеклись селфи-репортажами. Мне, как зрителю, который хочет получить качественный продукт, абсолютно неинтересно смотреть селфи какого-то журналиста. Пусть он даже трижды хороший.
Мне интересно смотреть на людей, которые принимают участие в СВО, мне интересно смотреть картинку, а не селфи. Понимаю, когда человек снимает селфи, потому что работает в одиночку. Ну вот нет у него оператора.
Но когда выезжает группа, когда есть оператор… зачем селфи? Это мусор. Это хлам, который сегодня посмотрели, а завтра забыли. Потому журналистам нужно давать больше картинки, нужно показывать людей. Вот это нужно зрителю. А селфи-бум – нет, не понимаю. Это, по-моему, главный косяк на сегодня.
— Лично я вижу много-много сюжетов, в которых разные люди повторяют одни и те же реплики. Будто по шаблону снимают. Сами-то военные как хотят, чтоб о них рассказывали?
— Да вопрос-то не в военных. Это либо интересно, либо неинтересно. Если казенщина штампованная, когда «героический герой» в кадре говорит заученный текст, будто докладывает товарищу старшему по званию, то неинтересно все это. Посмотрел минуту и ушел другое искать. Что-то с нормальной живой картинкой.
— Кстати! Стоит или не стоит, по-твоему, показывать лица военных?
— Да по желанию. А какой смысл их прятать? Я понимаю, когда это боец из спецподразделения, за которым преступники могут и дома охотиться, который может еще где-то за рубежом работать. А обыкновенному рядовому бойцу лицо зачем скрывать? Начинается: «Меня не снимайте, я весь такой секретный и загадочный». Если так, то ладно, а если пехотинец из обычного армейского подразделения, то зачем? Он разве преступник или сотрудник какой-то секретный? Вроде нет. Надо понимать, для чего ты скрываешь лицо от камеры.
— Есть мнение, что украинские информационно-психологические подразделения могут воздействовать на родственников военнослужащего.
— Если у человека семья на той стороне, то могу понять. Если же это гражданин России и вся семья его живет в России, то как они могут воздействовать?
— Психологически. По телефону, в соцсетях. Теперь есть много способов оказать на человека давление, не выходя из комнаты.
— Слушай, ну я вот у себя дома живу. Если я в своем доме начинаю чего-то бояться, тогда что я вообще здесь делаю? Если дома не могу обеспечить собственную безопасность, то грош цена всем нашим силовым структурам. Давай тогда разойдемся по квартирам, наденем маски и ничего больше делать не будем.
— Ты сказал, что в ЧВК налажена другая система. Что это за система? Чем она отличается от системы Минобороны?
— Во-первых, военная машина очень-очень большая и перестроить ее на какой-то новый лад всегда тяжело. Во-вторых, там отсутствует здоровая инициатива. Инициатива, как известно, наказывает инициатора. В ЧВК — нет. В ЧВК наоборот. Здесь работают на результат. Амбиции — не побрякушку на грудь повесить, а профессионально расти, стать лучше. Профессионал хочет добиться какого-то результата и получить за это деньги. Он хочет дорого стоить. По факту. А человек стоит дорого лишь тогда, когда что-то умеет. Когда он работать умеет, а не доклады писать красивые, что и сегодня, к сожалению, востребовано в армейской среде.
Плюс масса согласований. Плюс масса перестраховок. А то как бы чего ни вышло. В ЧВК это все решается ощутимо быстрее. Надо? Минута на размышления и если надо, то надо. Это если у человека мозг есть, если он не имбецил.
Вот нужно поехать в город — я сел и поехал. В армии что? Я должен бээрку (боевое распоряжение) у кого-то получить, потратить уйму времени. А время — самый ценный ресурс. В ЧВК его ценят, в армии, к сожалению, не всегда. Опять-таки, бойцы до среднего звена ценят, а дальше — нет.
— Ваше подразделение наверняка взаимодействует со смежниками. За эти полтора года ВС России удалось нарастить скорость принятия решений?
— Может, мне повезло, но многих из тех, с кем приходится взаимодействовать тут, знаю еще по Сирии. Уже тогда они быстро принимали решения, рискуя получить по ушам. Здесь они тоже принимают решения быстро.
Эти люди быстренько нашли меня и сказали, что нужно то-то и то-то. В основном это касается подготовки личного состава. Мы приняли решение без всяких проволочек, без согласований и писем. Просто в телефонном режиме. «Олег, примешь людей?» — спросили они. «Приму, конечно, одно ведь дело делаем», — ответил я.
Министерство обороны, ЧВК — плевать. Важно как можно больше людей научить воевать, чтобы они выполняли боевые задачи, оставаясь живыми и здоровыми.
Вот в этом мне повезло: люди, с которыми общаюсь, быстро принимают решения, необходимые для результата, необходимые для победы. В целом же те, кто тянулся, уже выросли в этом плане. У них отпала вот эта боязнь. Говорю им: ребята, вы бойтесь проиграть, бойтесь обмануть, а принять решение и дать результат — никогда не бойтесь.
— «Военная машина очень-очень большая», — сказал ты. СВО идет уже полтора года, но передовой опыт подготовки тех же штурмовиков до сих пор не распространяется. Сколько же надо времени? Или он распространяется, но мы не знаем об этом?
— В МО было, а может, и сейчас есть управление, которое всю эту подготовку еще в начале 2000 года предлагало. В 2008 году на этом был поставлен жирный крест.
А то что же? Вот эти прекрасные наставления по огневой подготовке 38-го года ради вас переписывать? Будто это конкретной группе специалистов было нужно, а не армии в целом.
Нет, все это дело забросили, сказав, что деды-прадеды этим пользовались и уцелели, а потому и мы тоже на тех же педалях уедем. Вот эта деревянность, это нежелание что-то менять дали нехороший результат.
Хотя в армейской среде были и есть люди, которые все это разрабатывали и продвигали. То, что мы сегодня используем. И оно дает результат.
Не вся армейская среда такая, но люди, принимавшие тогда решение, просто не захотели париться. А там всего-навсего нужно было заморочиться с этим пересмотром. Все уже было написано: новые наставления, новые методики. Все подготовили и положили на стол. А в 2008 году идею зарубили. Не отложили на потом, а просто сказали, что это не нужно и неинтересно.
— Частенько общаюсь с инструкторами, которые сейчас переучивают добровольцев, привыкших к еще советской школе. Зачем вообще нужна эта новая школа? Что она дает?
— Когда человек утверждает, что его нужно переучивать и переламывать, я всегда напоминаю, что в детстве он ездил на велосипеде, а потом вырос и сел за руль автомобиля. Он же не переучивался после велосипеда. Он учился заново, правда? А затем он пересел на грузовик и тоже не переламывался. Просто научился ездить на грузовике.
Вопрос не в переламывании, но в адекватном понимании задачи. Я ставлю человека и объясняю, почему нужно делать именно так. И ничего там сложного нет. Просто нужно попробовать и заметишь, что по-новому банально удобнее.
Что же до самой методики, то у нас появилось много средств защиты, которых не было раньше. Их нужно использовать, верно? А то зачем же мы их носим? Из-за этого у нас немножко другое положение тела, другой хват оружия.
Вот я пример приведу, чтобы людям понятно было. У нас была царская армия, была советская армия. Была гвардейская стойка, когда человек становился боком и вот так отставлял локоть. Это то, что мы сейчас наблюдаем в Росгвардии. Я таких Робингудами называю.
Так вот это винтовочная техника. Она разрабатывалась, когда автоматов еще не было. Сейчас автоматы есть и техника работы с оружием должна соответствовать. У нас есть концепция, что оружие должно быть максимально боеспособным. Для этого не должно быть перехвата руки во время перезарядки. То есть рука всегда находится на пистолетной рукояти, а боец работает свободной рукой.
Может показаться, что это мелочи, но эти мелочи дают нам выигрыш по времени, а время на войне очень важно. Выстрелишь раньше и погибнет враг, а не ты сам.
Вот это и есть новая концепция: ты должен быть устойчивым и малоуязвимым, максимально защищенным. А еще тебе должно быть удобно. Воевать должно быть удобно. Если нет, значит что-то ты делаешь не так.
А еще вы должны понимать, что в одних условиях нужно работать так, в других — эдак. Нельзя и в городе, и в поле работать одинаково. Это разные условия.
Вот это основные моменты нашей подготовки. Чтобы человек адекватно оценивал ситуацию, чтоб он получил рефлекс и все делалось само собой — как у хорошего футболиста. Он мячиком работает и смотрит на поле, а не под ноги. Наш боец должен ручками все делать, но постоянно видеть, что происходит вокруг. То есть работать спокойно и уверенно.
— Сколько нужно времени, чтобы вот так подготовить бойца?
— Если прямо хорошего бойца, то минимум три месяца. Минимум! Мы сейчас добились, чтобы готовили месяц-полтора. Это чтобы боец прошел не только индивидуальную подготовку, но и слаживание в составе подразделения. Чтобы никого не подстрелить, чтобы знать, куда двигаться, на какое расстояние подойти, нужно работать в коллективе. Там масса нюансов.
— То есть работа на полигоне важна и в бою вот так работать не научишься?
— Это основа. Это база. Вот спорт для примера возьмите! Отправьте на соревнования человека, который ничего не умеет. Чему он там научится? Какой даст результат? Примет участие и не более того. Побеждает тот, кто ежедневно тренируется.
Две недели, месяц, три месяца — это время, когда мы даем людям навык. Даем понимание. А дальше они сами постоянно занимаются и лишь тогда превращается в хорошего бойца.
Отправьте на войну обычного гражданского и ничему он там не научится. Максимум прятаться и выживать. Воевать не научится никогда в жизни. Только вредитель может считать иначе.
— Я знаю, что ты работаешь и с так называемым «кашниками» — добровольцами, прибывшими из мест лишения свободы. Каково это?
— Сразу оговорюсь, что теперь это тоже наши люди. Получив оружие, они становятся такими же бойцами, как и все прочие. Эта категория, спецконтингент, как мы называем, абсолютно нормальные люди. Не хуже и не лучше других людей.
Вот с дисциплиной у них, кстати, проблем нет. Они более дисциплинированные, они менее прихотливые. Никогда от них жалоб не слышал на то, что чего-то нет. Надо — подойдут и скажут. Ребята привыкли к лишениям и лучше других переносят нагрузки. И духовитости, как показала практика, им не занимать. Получив ранения, многие парни рвутся обратно на фронт.
Именно они сейчас достаточно серьезно выровняли ситуацию. Когда я раньше слышал, что в годы Великой Отечественной штрафники что-то решали, относился к этому так — не знаю, не видел. Сегодня истории о штрафниках воспринимаю абсолютно иначе.
По сути дела, «кашники» — те же штрафники, поскольку воюют на самых тяжелых участках и вклад их просто неоценим. О каждом своем курсанте из числа «кашников» могу сказать лишь хорошее. Они достойны тех же почестей и наград, что бойцы МО и ЧВК. Хорошие ребята.
— А вот релокант-либерал тебе скажет, что эти люди уже совершили преступления, а мы их сейчас воевать учим. Шут с тем либералом, но может государству и впрямь стоит создать для этих ребят особые условия интеграции в общество?
— Государству стоит по-другому отнестись к системе образования, поскольку эти люди — продукт многочисленных просчетов в системе образования, системе воспитания, в системе мотивации. Если бы ребята попали в хорошие руки, то не оказались бы в местах лишения свободы.
Кто-то попадает туда из-за нищеты, кто-то случайно, кого-то подставили. Разные бывают ситуации. Я не оспариваю того, что есть закоренелые преступники, но многие туда попадают волею случая. Будь у нас немножко другой подход к воспитанию, к образованию, они бы в жизни там не оказались.
Вопрос не в этих ребятах. Он куда глубже. Сейчас они не более и не менее опасны, чем любой другой боец. Я бы сильнее переживал за людей с потекшей крышей. Вот эти действительно могут начудить. Вошел человек в образ: «Я воевал, а вы тут сидите и все мне должны». Среди «кашников» таких меньшинство.
Мы вошли в период войн и вот вам уже готовая армия. Нужно лишь хорошо к ним относиться. Нужно внимание. Если ими заниматься, то результат «кашники» дадут, а проблемы — нет.
— То есть за хорошее отношение они платят взаимностью?
— Как и любой нормальный человек. Сколько у нас случаев, когда те же спецназовцы оказывались в тюрьме. Заболел у человека кто-то в семье, а деньги взять негде. Кредит не дают и человек идет на преступление. Дальше — тюрьма. Плохой он или какой-то конченый? Да нет. Его вынудили обстоятельства.
Надо исключать эти обстоятельства из нашей жизни, надо уделять людям больше внимания. Прежде всего, это относится к чиновникам. Выключайте тупого чиновника и включайте нормального человека! Так мы избавимся от массы преступлений.
— Ты сказал, что «кашники» во многом выровняли ситуацию. Что имел в виду?
— Я говорю о той ситуации, когда нам не хватало личного состава. Не хватало пехоты, людей. Стоял вопрос: объявлять или не объявлять мобилизацию? Благодаря «кашникам» ситуация выровнялась. Они решили проблему нехватки личного состава.
— В первую очередь пехоты, как я понимаю?
— А они в основном туда идут. Нет, бывают и узкие специалисты, но в основном — это штурма, пехота. Благодаря «кашникам» ситуация здорово выровнялась. Многие выравнивали ее своими жизнями. Были ведь неподготовленные. Шли на какой-то участок, где не хватало людей, и решали вопрос.
— Тем не менее подвиги спецконтингента в СМИ практически не звучат…
— В Клещеевке, Андреевке, Бахмуте, Соледаре, да и в составе ЧВК «Вагнер» «кашники» были и достойно воевали. Это были самые трудные участки, реальный ад.
Вот наши «кашники» очень достойно показали себя 16–19 августа, когда был жесткий накат. И на своем участке отбили атаки, и смежникам помогли, захватили несколько вэсэушных позиций. А ведь они в большинстве своем к армии вообще никакого отношения не имели или служили бог знает когда. Вот они вышли и сделали дело.
То же самое было уже 16–17 сентября. Это уже Андреевка, Клещеевка. Парни шли под кассетами, танковыми снарядами, ПТУРами и беспилотниками-камикадзе. Пришли, выполнили задачу и не отступили. Многие из них сейчас раненые, но рвутся обратно на фронт.
И даже многие из тех, от кого вообще не ожидали, отработали на пять баллов. Это те примеры, которые я знаю. А ведь «кашники» по всему фронту разбросаны. Я могу говорить лишь о наших курсантах и за тех, которые были у «вагнеров». Задачи выполняли настолько сложные, что я не знаю, многим ли в принципе они по плечу.
— Чего нам не хватает, чтобы добиться решительного перелома?
— Нужно просто нащупать слабое место и нанести удар. Фронт перешел в статичное положение, но я не могу сказать, что силы равны. Численный перевес в личном составе до сих пор у них, в технике — тоже. Когда у нас ресурса станет больше, тогда и начнется перелом. Как только наш технический потенциал сравняется и превысит технический потенциал неприятеля, так и будет перелом.
— То есть для победы нужно вырасти над собой?
— Конечно, обязательно. И не только вырасти, но и держать этот уровень. Нельзя дальше ехать на заслугах предков. Это не вариант. Предков надо чтить, их надо помнить, но и самим быть достойными. Наши дедушки-прадедушки сделали великое дело, но это они сделали. А мы чего? Мы должно повторить, раз уж грозили, что можем.
