«А потом его военные того, и труп выкинули с третьего этажа», — Максим показывает на входе в подвал входные отверстия пули, выпущенной, как он говорит, украинским снайпером. В досках дырки. Потом идет на кухню — чтобы все увидели, куда попала мина. Затем проводит к соседнему двору, там останки женщины, ее ногу съела собака — донецкие военные пристрелили пса. А за забором тело — мужчину тоже убили украинские военные. И о нем Максим говорит с ужасающей обыденностью. «Мы услышали «Стій, ти хто?» Он побежал в ту сторону(…). Потом пришел его батя, я его укрывал, полотенцами, бо собака начала его кушать. Смотрю, дед какой-то. [Спрашиваю]: Что ты деда мародеришь?— [Отвечает]Да нет, это мой сын».
Спокоен Максим только на какие-то минуты — спустя мгновения он начинает плакать, потом неестественно улыбается, снова рыдает. Двор, в котором он выживал несколько недель, видел то же самое, что и он. И многие спокойнее, только, как будто смотрят внутрь себя. Жители дома по улице архитектора Нильсена, бывшей Энгельса, сами пекут хлеб — из муки и каким-то чудом добытых яиц. Но мечтают о фабричном — обычном, мирном хлебе из магазина. Варят суп из того, что удалось добыть. А когда едят — во дворе, под деревом, то стараются не говорить о политике. Хотя иногда кто-то, не отрываясь от миски с густым варевом, спрашивает, скорее, просто в воздух: «А этому клоуну за это все что-то будет?». «Земля круглая», — звучит ответ без особой уверенности.
Из окон дома видны две основные зоны боевых действия — «Азовсталь» и порт. Но любопытства никто не испытывает, на войну уже насмотрелись — она прилетала сюда часто.
Чуть дальше — у Драмтеатра уже почти мирная жизнь. Рядом у храма Покрова Божьей Матери еще слышны разрывы и отзвуки пулеметных очередей, но подростки спокойно катаются на велосипедах. В группе женщин та, кого все называют матушкой Ольгой, спрашивает у дамы с платком, завязанным узлом на голове: «Вы мне что обещали, будете делать после войны? Нет, после того, как отпразднуете. Что сделаете? Придете на причастие, исповедь, все как полагается. Да?»
От вечности матушка Ольга переходит к сегодняшнему дню. «Узнать бы, что с квартирой. Если такое…, — Ольга показывает рукой на стоящий через дорогу сгоревший дом. — То и заходить и искать что-то смысла нет. У нас кошка котят принесла на Рождество. Дети заказывали гироскутер, а появились котята, так они их так любят… Котят забрать и диски с фотографиями. А остальное — как получится».
Около храма многолюдно — с соседних улиц приходят узнать, когда будет раздача гуманитарной помощи. А еще тут — на возвышенности берет сотовая связь — поэтому вокруг церкви часто ходят люди с телефонами, звонят родственникам в другие города. «Брат в Харькове, его прослушивают, поэтому и говорю общими фразами, но он понимает, кто наши, а кто не наши», — молодая женщина каким-то чудом достала сим-карту донецкого сотового оператора и смогла сообщить о себе.
«Мы, конечно, заплатили за все огромную цену… А почему так получилось? В 2014-м был референдум, такой был подъем, а потом многих как будто сломало. Все ж поняли, что их продали, что просто олигархи заплатили за заводы. Наверное, это многих подкосило, и появилось столько «славаукраинцев», злорадствующих», — мариупольчанка с братом в Харькове с гордостью говорит, что попала на «Миротворец» — сайт, где публиковались нелегально добытые личные данные «сепаров» и «агентов Кремля». Попала в списки неблагонадежных и опасных граждан она все же неслучайно, женщина признает это. Видимо, донес кто-то из знакомых или соседей, потому что своих взглядом она не скрывала.
«Я подошла к двоим на День вышиванки, которые вышли в этих расшитых рубахах и говорю: «Красивые вы хлопцы, только не хватает чего-то. — Чего?— Вилы надо в руку взять и совсем полный комплект будет. — Ах ты, сепарка! Я тебе сейчас по роже съезжу!» С тех пор я себя так ругала: «Держи язык за зубами». Но как-то не сдержалась — шел как-то военный, бравый такой в берете, я ему: «Когда отсюда домой?» Он глазами хлопает: «Так я дома», а я: «Нет, это я дома, а тебе отсюда уехать придется». И «Азов» здесь называли не иначе как «Навоз», ненавидели его и боялись», — об этом женщина вспоминает с огромным удовольствием: «Ох, как я их троллила, ни одного случая не упускала».
На улице Куинджи суровый патруль, проверив документы, оттаивает и предлагает посмотреть на местный аттракцион — яму с бутылками алкоголя, бойцы расстреливают стеклянную тару время от времени. Видимо, спасают так местных жителей от увлечения горячительным — кто-то в отсутствие других развлечений, продуктов и средств дезинфекции прикладывается к бутылке. Но большинство, едва бой уйдет подальше, начинают приводить в порядок окружающую среду — нередко заваленные битым кирпичом, остатками кровли, осколками стекла дворы уже чисто выметены. Кучи мусора собраны в каком-то углу — ждут, когда их вывезут.
В северной части города уже работают коммунальные службы — чистят улицы, тракторы стаскивают с проезжей части битую технику, засыпают воронки. Работники из Донецка, которых сюда отправили, считают, что быстро случается не только плохое — если поддерживать нормальную жизнь, то она победит: «У нас мусор убирали даже под обстрелами».
