Лет пятнадцать назад в Гарвардском универе мы спорили на эту тему с самим Сэмюэлом Хантингтоном. Он и сказал мне впервые, что не исключает столкновения двух цивилизаций, двух социокультурных миров, двух моделей общежития именно на территории Украины. Там, по его мнению, проходит самая напряженная часть этого цивилизационного фронтира. Прав, к сожалению, оказался великий философ.
Может быть, «зараженный» этими предчувствиями, «заряженный» подобными идеями, я даже в относительных «мелочах» фиксировал явные разветвления во всевозможных сферах современной украинской и российской действительности.
Вот, щелкал телеканалы. На украинских — почти две трети времени отдано под рекламу. На российских — рекламы явно меньше трети. Почему? Ведь создавали телеканалы люди, имевшие не только общий телевизионный опыт, но часто учившиеся в одних и тех же вузах.
Или дороги. На Украине даже после шумного запуска программы «Великого стройки» это так себе ухоженное дорожное полотно, но между шикарными заправками с великолепными и обильными ресторациями. В России новые дороги — это шикарные скоростные трассы с со скромными заправками и пуританскими кафетериями. Почему? Ведь проектировали и строили их люди с очень близким инженерным опытом.
Или, извиняюсь, мат. Русские вдруг резко к нему охладели даже в сетевых роликах. Те же украинские блоггеры в своих «видосиках» изъясняются как правило не на украинском, не на русском, а на сугубо матерном «олбанском». Военные вообще — как по уставу. Даже их министры иностранных дел публично поют частушки с матерком. Почему? Ведь…
Мелочи? Возможно.
Но даже эти вроде непринципиальные различия заставляли меня вспоминать Хантингтона и искать глубинные противоречия, связывающие эти различия вместе; выявлять фундаментальные причины их породившие и приведшие в конце концов к фатальному военному столкновению. Так и возник концепт, который если не всё, то многое объясняет.
Итак, на каком-то этапе в силу исторических, культурных, природных нюансов, но особенно в силу разной природы происхождения правящих элит страны избрали различные протоколы своего бытия.
Россия, пройдя через тернии «девяностых», — криминализацию общества, дикую приватизацию, «семибанкирщину», угрозу территориального распада, антитеррористические драмы, модерацию Запада и прочие «прелести», — скорее рефлекторно, чем концептуально ухватилась за государственность как последнюю надежду. Для России государство — «наше всё». То есть и цель, и средство, и путеводная звезда в сумраке незнакомого нового мира.
Отсюда и та её крайне болезненная реакция на любую и явную, и гипотетическую угрозу своему тотему. То же расширение Атлантического Альянса воспринималось не как дежурный вызов, а как экзистенциальная угроза самому существованию. Этого не понял Запад, который потом изумился «буйной» реакции геополитического оппонента. Да и не мог понять. Ведь он отстраивался, форматировался как «способ существования корпоративных тел». Для него, особенно после фактической победы неолиберальной модели, именно «корпорация» стала абсолютным фетишем.
Украине очень не повезло. Она сразу после внезапного обретения самостоятельности оказалась как раз на самой грани двух сфер притяжения: государственной и корпоративной.
По форме истовая, как всё вновь приобретенное, государственность. Вплоть до безоговорочной унитарности, где более «пластичные» формы госустройства относили к «национальному предательству». За глянец этой формы отвечал национализм как главенствующая идеологема.
А по существу общество формировалось как консенсусная корпоративность. Точнее, даже конвенциональная феодальность.
Дело в том, что украинское экономическое пространство было на корню поделено между несколькими олигархатами — устойчивыми и персонифицированными территориальными образованиями. Они по психологической матрице весьма похожи на латиноамериканские картели, но еще больше — на среднеазиатские жузы.
Так же интуитивно использует приемы и социальной, и национальной инженерии, вплоть до «стокгольмских синдромов». Наверное, не случайно главным учителем главного украинского олигарха был как раз один из «авторитетов» этого солнечного субрегиона.
Создатели и лидеры этих жузов определяли через свои политические инструменты (Президента, Верховный совет, правительство, губернаторов и мэров), а так же через свои медиа, все устройство экономики.
Этой своей сутью Украина стала очень близка и понятна западной мейстримной модели ультралиберализма. (Подробнее о ее основных «принципах» можно прочитать у моего великолепного коллеги и знакомого Андрея Фурсова). Украинская феодально-олигархическая суть не без основания воспринималась западниками как более родственная, чем сумрачная и контрвекторная российская державность. По мнению западников одним «легким движением руки» она превращалась в вожделенный корпоративизм. (Действительно, все украинские олигархи либо напрямую, как Пинчук, либо косвенно, как Ахметов и Порошенко, либо под угрозой, как Коломойский и Фирташ фактически мгновенно встроились в данный регламент).
Отсюда и то невероятное внимание, которое Запад проявляет к «украинскому фактору». Здесь столкнулись отнюдь не только бывшие советские республики. Здесь столкнулось, повторюсь, две цивилизационные модели устройства мира. Здесь, условно говоря, столкнулся «завод» и «офис», где первый представляет интересы государства, а второй — корпорации. Отсюда и столь ожесточённая, почти классовая ненависть не столько граждан соседних стран, сколько представителей разных стилей жизни. Те, кто «работают в офисе», никогда не «будут братьями» тем, кто «пашет» на производстве. Эйфория высокого потребления имеет другую природу, чем эйфория высокого производства…
Кстати говоря, даже НАТО создавалось по корпоративной модели. Помните, любая корпорация стремится к монополии. Альянс и возник как мировая монополия на безопасность. В свое время он с явным презрением отверг предположение ельцинской России на вступление: разделенная даже с младшим партнером монополия — не монополия. Отсюда и ярость России на его расширение — при чужой монополии на безопасность за свою державу не только «обидно», но и смертельно страшно.
Отсюда и неизбежная позиция Китая. Он не «обезьяна», индифферентно наблюдающая за схваткой «тигров». Скорее он засадный «дракон» государствократии, выжидающий удобный момент для вступление в схватку. И не потому что он симпатизирует одному из «тигров». Просто он свой мировозренческий выбор сделал еще тысячи лет назад. Но это отдельная геополитическая история…
Теперь вернусь к обозначенным в начале вопросикам. Объем рекламы на телевидении? Всё понятно. В России телеканалы фактически государственные, хотя и не без корпоративного влияния, и социальный контент все же побеждает деньги. На Украине телевидение в основном частное, и деньги, хотя и не без государственного вмешательства, все же побеждают социальный контент.
Дороги? Украинские дороги в той или иной форме государственные. Обочины — принадлежат различным феодальным ответвлениям. Соответственно, полотно убого, как государственность, придорожные заведения жирны, как их владельцы. Российские же дороги крепнут параллельно державе. Но отдайте, наконец, обочины в нормальные корпоративные руки!
Мат? Он всегда был мерилом общего уровня гражданской культуры. Но еще это и способ мимикрии, «закос» элитариев под близость к простому народу. Сравниваем и делаем выводы самостоятельно…
На последней (возможно, в прямом смысле этого слова) встрече крупного российского бизнеса некто Дерипаска сказал, что стране будет очень трудно три года, а потом, типа, восстановятся отношения с Западом. Наверное он, как Людовик, повторяет про себя: «Государство — это я!». Это корпорациям в стране будет трудно. Держава с трудом, но вспоминает заветы великого философа и экономиста Михаила Ивановича Туган-Барановского. Особенно его совет отдать выращивание кочанов капусты бабушке, яблок — дружной семье, а добычу ресурсов — крепкому государству. Это уже и начало происходить. Да, корпорациям будет трудно.
Смертельно трудно. Поэтому, наверное, русский капитализм «уходит в кэш», как украинский феодализм «уходит в землю». (Пересмотрите-ка «Табор уходит в небо».) Но зато намного легче будет самой державе. И даже той глобальной, но отнюдь не западной цивилизационной модели, которая стоит за ней…
И на десерт для конспирологов. Мне по секрету сообщил один лекарь, что вакцинация в мире шла медленно, со скрипом, типа массовых упреков в принуждении. Тогда и была запущена спонтанная аэробная вакцинация под видом другого штамма «омикрона». Он уже почти «дожирает» корону. Жаль только, воспринимается «микроша» пока как атака, а не как лечение.
