Харьковский гимназист, ушедший в добровольцы
О Газданове вышло несколько книг, а в формат статьи трудно уместить и одну из сторон его жизни. Можно рассказать и о любом из его романов, и о многолетней изнурительной работе парижским ночным таксистом, и о подъеме по масонской лестнице до степени досточтимого мастера ложи «Северная Звезда», и об участии в Сопротивлении бок о бок с бывшими советскими военнопленными.
Отдельная тема — Газданов и Украина. Осетин по происхождению, он никогда не жил на Кавказе, а в детстве изъездил с родителями Россию от Сибири до Смоленска, учился в Полтаве, а затем 6 лет во 2-й Харьковской гимназии, не закончив которую ушел в Добровольческую Армию, где был солдатом на бронепоезде в степях Таврии. Харьков тех лет отразился в его книгах, и для многих местных интеллигентов он стал культовой фигурой, таким же символом русской культуры города, как Эдуард Лимонов и Людмила Гурченко. И уже пожилой Газданов взял себе напоминающий об Украине псевдоним Георгий Черкасов (черкасами называли в России до конца XVIII украинских казаков, в том числе первых поселенцев Харькова).
Но, думаю, в нынешний исторический момент жизнь Газданова интересна не ее началом, а ее завершением, ставшим иллюстрацией двух крылатых фраз, античной — «Конец венчает дело» и недавней — «Целились в коммунизм, а попали в Россию». Впрочем, в данном случае как раз видно, что и целились на самом деле в Россию.
Ненужный камень для несооруженного памятника
«Дорогой Владимир Дмитриевич… Думаю, во всяком случае, что в программе "Дневник писателя" Вы будете у нас желанным гостем». Так пишет 4 июня 1971 года глава русской редакции «Радио Свобода» Гайто Газданов Владимиру Самарину.
Газданов был Черкасовым в радиоэфирах, а Соколов стал Самариным, будучи замом главного редактора коллаборантской газеты «Речь» в оккупированном Орле. Хозяева оценили бойкое изложение геббельсовских тезисов, наградив его двумя орденами весной 1943-го. Перебравшись в послевоенное время за океан, Самарин писал рассказы, где видное место занимала тема оккупации. Там старосты и полицаи заботятся о людях, а партизаны только и делают, что убивают мирных жителей. Когда в СССР всплыла информация о его прошлом, американская прокуратура, процитировав военные публикации Самарина, обвинила его в призыве «к уничтожению всех евреев, завоеванию США нацистской Германией и установлению власти нацистов по всему миру». Литератора в 1986-м лишили американского гражданства, но депортации в СССР он избежал и умер в Канаде.
Газданов не мог знать о статьях Самарина в «Речи», но, договариваясь с ним о выступлениях в программе «Дневник писателя», он должен был познакомиться с его рассказами и решить, что их автор достоин определения «писатель». А ведь четверть века назад Газданов восторженно описывал, как сражался советским партизаном, прежде чем попасть во Францию, главный герой его книги Антон Васильевич. Поэтому письмо Самарину выглядит его расчетом с тем этапом собственного прошлого, который породил ту книгу, напечатанную на русском лишь через четверть века спустя после его смерти.
Тем более что писалось это письмо в момент, подобающий для подведения итогов. Газданов лежал в клинике, больной раком легких, и понимал, что ему осталось недолго.
Прустом по Достоевскому
Но Газданов боялся, что до ноября не доживет, а умереть, не высказавшись о Достоевском, не хотел. В эфире, текст которого доступен в 4-м томе пятитомника, он повторил общеизвестные тезисы о том, что Достоевский — великий писатель, перешедший национальные границы… А дальше пошли бесконечные «но».
Безоговорочные достоинства Газданов находил только в «Записках из мертвого дома», совпадая здесь с Лениным. Что же касается главных романов, то там «все не так, как бывает в действительности, и нужен весь гений Достоевского, чтобы мы могли поверить в существование того мира, который он описывает… Что может быть фальшивее, чем Настасья Филипповна?» Ну а «Дневник писателя» вообще недостоин его.
И главная заслуга Достоевского в том, что «он создал мир, которого до него не знал никто», но это, как дает понять Газданов, мир, не имеющий отношения к реальному. А вот французский романист описывал реальность и гениальность Пруста в том, что он «увидел мир так, как его не видит никто другой». Никаких «но» в его случае нет: «Всё, что пишет Пруст, всегда умно… Марсель Пруст — самый значительный писатель нашего века».
Хотя Газданов избегает прямых сравнений двух авторов, видно, что объединил он их в одной программе, чтоб использовать французского писателя как орудие для умаления русского. А ведь логично можно было бы объединить Пруста, скажем, с другим выдающимся французским юбиляром Полем Валери (его столетию посвящен последний эфир Газданова уже в ноябре).
Разумеется, у русского писателя нет обязанности любить Достоевского ни предпочитать его зарубежным авторам, но в контексте такого эфира оценки Газданова выглядят отработкой нужной для «Свободы» повестки, где борьба с коммунизмом была маскировкой борьбы с Россией. Тем более что в этом эфире он оспаривает взгляд Достоевского на Запад и Россию, утверждая, что писаетль был плохим пророком, ибо «православие ничему и никому не помогло», «неизбежного столкновения между Западом и Россией тоже не было» и т. п.
Для Газданова русская литература органично пребывала в западном русле, пока ее не вырвала оттуда революция, и он наделся, что советская литература в это русло вернется и тогда снова станет русской (это сказано в другом эфире, за год до смерти). Он не видел, как западная пропаганда в том, в том числе и «Свобода», исподволь готовят как раз то, что Достоевский предвидел, когда писал об «основанной на каком-то сильнейшем непосредственном и гадливом ощущении враждебности к нам Европы; отвращение ее от нас как от чего-то противного». В «Дневнике писателя» немало таких откровений, и в разгар нынешней холодной войны поражаешься их точности.
В том, что главная литературная передача «Свободы» именовалась так же, как главный публицистический труд Достоевского, легко увидеть подтекст. Был недостойный классика «Дневник писателя» (названный Газдановым в одном из писем «позорным»), и есть настоящий звучащий из Мюнхена «Дневник» с голосами разных самариных.
Ради денег или по убеждению?
А ведь было еще порядка полусотни эфиров на политические темы. Славист Ласло Диенеш, нашедший их в каталоге «Свободы», не стал включать их в библиографию как не связанные с литературой, а в 1990-е писал что, вероятно, эти тексты уже уничтожены.
Конечно, и без изучения архивов «Свободы» ясно, что должность главы русской службы означала огромное доверие американских кураторов. Впрочем, много лет проработавшая там с Газдановым Фатима Салказанова в 2004-м говорила, что он не писал с оглядкой на американское начальство и сейчас «не нашел бы (и не искал бы!) ни малейшего оправдания пыткам в иракских тюрьмах, которые нынешние сотрудники "Радио Свобода" единодушно называют единичными случаями».
Эти слова прозвучали через 9 лет после того, как Салказанова покинет радиостанцию, не согласная с ее политикой. В 2014-м, уже смертельно больная, она на своей странице «Фейсбука» ужаснется «массовым убийством людей в Одессе» и перепостит свидетельство своей знакомой об украинских обстрелах осажденного Славянска. Симпатии Салказановой в гражданской войне на Украине очевидны, она достойно прожила последние десятилетия своей жизни, и ей хотелось, чтобы ее соплеменник (она также была осетинкой) Газданов был бы на одной стороне с ней, будь он жив. Но увы, в опубликованных работах писателя нет зацепок, подтверждающих ее надежды.
Так, в сентябре 1971 выходит его передача о нелюбимом им французском писателе и философе Жан-Поле Сартре. Там как бессмысленная клоунада показаны протесты против войны во Вьетнаме: «выкрики эти ничего не изменят, и Никсон, возможно, даже не будет знать о том, что в Париже была очередная коммунистическая демонстрация». (Вообще-то протестовали против той войны люди разных взглядов, но в американской тогдашней повестке всех демонстрантов надо было называть коммунистами). Ну а далее Газданов пишет, что «когда Сартр устраивает трибунал, чтобы судить американцев за их поведение во Вьетнаме, то есть вещь столь же бесцельную, как коммунистическая демонстрация в Париже, то это производит тягостное и жалкое впечатление».
Здесь речь идет о явлении, вошедшем в историю как трибунал Рассела — Сартра. Но этот общественный трибунал, созданный британским мыслителем, заседал еще в 1967 году под председательством мыслителя французского. А в год, когда вышел этот эфир, Сартр, чье здоровье было подорвано недавним инсультом, не создавал никаких инфоповодов. Впрочем, он — величина, достойная эфира и без поводов. И вместе с Достоевским, Прустом и Валери вошел в число лиц, оценкой которых Газданов увенчал конец своей жизни, высказываниями о нем в преддверии собственной смерти.
И ни в письмах писателя, ни в воспоминаниях о нем нет свидетельств о том, что он сострадал мирным вьетнамцам и камбоджийцам, погибшим от американского оружия. А их было свыше сотни тысяч, гораздо больше, чем тех, кого пытали в иракских тюрьмах, о которых вспомнила Салказанова.
* * *
И последнее. А стоит ли, говоря о любимом многими писателе, заострять внимание именно на этом аспекте его деятельности? Думаю, что стоит. Ведь в глазах многих жителей русской Украины недавнее прошлое и сменившее его настоящее выглядят так: существовал сложный, во многом несправедливый мир, в котором, однако, было место добру и красоте, а тупые и крикливые националисты разрушили его, заменив злым и абсолютно несправедливым миром с культом Бандеры и прочих коллаборантов. Но увы, надо понять и признать, что готовили наступление этого мира и многие авторы любимых книжек.
