Противник оставался очень силен. Немцы уже не могли выиграть войну, но имели все шансы свести ситуацию к ничьей, остановить РККА на Украине и в Белоруссии, перемалывать армии русских по мере их поступления на фронт — и в итоге выторговать себе почетный мир.
Такая ситуация не сулила стране ничего хорошего. Советский Союз уже был серьезно истощен, а нацисты пока контролировали территорию с десятками миллионов населения, и сохранили в неприкосновенности собственно Рейх.
Немцы рассчитывали использовать в качестве опоры естественные рубежи. В первую очередь такой природной преградой должен был стать Днепр.
Для потрепанной пехоты противника длинная широкая река выглядела рубежом, на который можно опереться. Днепр также существовал не в вакууме: оборонительная линия вермахта протянулась от Нарвы через Белоруссию и Днепр до Молочной (в Запорожской области). Обобщенно эта линия обороны называлась «Восточный вал».
«Мосты жгут! Пора наступать»
План немцев имел очевидное слабое место. Восточный вал занимали не какие-то специально назначенные контингенты. На позициях по реке следовало расположить обычные пехотные и танковые дивизии.
В полосе групп армий «Центр» и «Север» это была сравнительно небольшая для немцев проблема. Там советские войска наступали небыстро, а то и вообще стояли на тех же позициях, что и многие месяцы назад. Однако группа армий «Юг» серьезно пострадала во время битвы под Курском, а «Восточный вал» находился к концу лета еще довольно далеко в их тылу.
К сожалению, Красная армия еще не вышла на «проектную мощность». Уровень мобильности советских частей был в среднем ниже, чем у противника, поэтому она не могла превратить отход немецких войск в избиение. Преследующие немцев войска двигались недостаточно быстро, чтобы отрезать крупные силы вермахта. К тому же, нацисты использовали на Украине тактику выжженной земли. При отходе население старались угонять на запад, промышленное оборудование вывозить или уничтожать, взрывать все объекты инфраструктуры.
Малоизвестный факт: из всех городов СССР по итогам войны наиболее тотальными разрушения по итогам войны оказались не в Сталинграде, Новороссийске или Севастополе, как можно было бы предположить, а в Кременчуге, где не было многомесячных жестоких боев. В городе были уничтожены почти 100% зданий — именно в рамках стратегии выжженной земли.
Схожая судьба постигла Чернигов — около 70% жилого фонда и 100% промышленных предприятий. Для сравнения, Тернополь, который Гитлер объявил крепостью и который в 1944 году брали жестоким штурмом, потерял «всего» 60% зданий.
Эти акции были варварскими, но не бессмысленными: железные дороги также разрушались — часто при помощи специально сконструированных «железнодорожных плугов», безвозвратно портивших шпалы и рельсы.
Так что для РККА становилось отдельной проблемой снабжение своих авангардов: полуторкам и подводам приходилось совершать длинные перегоны, а на передовой недоставало снарядов и топлива. Однако весь сентябрь РККА продвигалась по восточной части Украинской ССР.
Для немцев ситуация тоже не выглядела простой. Части вермахта отступали с разной скоростью. Немецкие войска сами различались по уровню подвижности. Они смогли избежать крупных котлов восточнее Днепра. Однако на «восточном валу» в сентябре оставались крупные зазоры, не занятые никакими частями.
Прыжок через Днепр
Ключевым был вопрос о плацдармах. И в советских, и в немецких штабах прекрасно понимали, что прорыв за реку может обесценить весь «Восточный вал».
Изначально советские войска настраивались на захват максимального количества плацдармов. Русские прекрасно помнили по собственному опыту, какие проблемы обилие плацдармов создает обороняющемуся. В сентябре 1941 года немцы на том же самом Днепре неожиданно «вскрыли» плацдарм у Кременчуга, угрозу с которого вовремя не обнаружили, и удар танков оттуда привел к краху всего фронта под Киевом. Теперь же предстояло проделать аналогичный прием уже против немцев.
Ключевую роль на Киевском направлении играл Воронежский фронт Николая Ватутина. Ватутин наметил для переправы Букринскую излучину. Это участок Днепра южнее Киева, где река делает изгиб на восток. Это было удобно: будущий плацдарм отлично простреливался со всех сторон на всю глубину с восточного берега.
Одно из важнейших событий всей войны выглядело необычайно рутинно.
Авангарды 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко подошли к восточному берегу Днепра вечером 21 сентября. Найти средства для переправы было проблемой: немцы постарались истребить на восточном берегу всё вплоть до отдельных бревен. В какой-то деревне удалось найти три лодки, из «подручного леса» сколотили пару плотиков. На западный берег Днепра на этом нехитром наборе плавсредств переправили группу саперов подполковника Старостина, которые и обнаружили там полузатонувший паром. Паром починили, и на рассвете 22 сентября плацдарм был захвачен.
Никакого избиения солдат в воде не произошло: немцы в этом районе просто не успели занять позиции на «Восточном валу». Противодействие было крайне слабым, или даже вовсе отсутствовало. К 26 сентября на западном берегу находилось уже 3,5 тысячи человек.
В литературе можно встретить разнообразные апокалиптические описания форсирования Днепра у Букрина, однако, к счастью, в наше время уже доступны архивы советских подразделений, переходивших реку, и мы можем с документами в руках утверждать, что в приложении к Букринскому плацдарму мы в таких случаях имеем дело с эмоциями, а не фактами.
В районе форсирования Днепра 3-й гвардейской танковой армией, по данным штаба генерала Рыбалко, занимал оборону отряд всего в 50-60 немецких солдат. Противодействие началось уже после того, как авангарды закрепились на западном берегу. На командование вермахта происходящее произвело эффект ледяного душа, однако момент был уже упущен. Плацдарм быстро укреплялся.
Вообще, стоит сказать, что переправу через Днепр почти всегда представляют как нечто необычайно брутальное и кровавое. Толпы людей под ураганным обстрелом, пытающиеся на лодках и плотах добраться до другого берега, вода, кипящая от пуль…
Реальность состоит в том, что описанную жуткую картину можно было чаще видеть на второстепенных плацдармах (не всех). Кроме того, серьезно страдали уже переправившиеся части: они воевали на небольших участках земли, которые вовсю обстреливал и бомбил противник. Однако ключевые позиции за Днепром были захвачены при минимальном противодействии немцев.
Однако без трагедий все-таки не обошлось.
Стремление как можно быстрее захватить плацдармы приводило к откровенно спорным и даже катастрофическим решениям. К таковым относится идея выброски западнее Днепра крупного воздушного десанта.
Парашютисты должны были расширить зону контроля советских войск и усилить Букринский плацдарм. Однако предварительная разведка велась очень плохо, погода была скверной, а спешка и неразбериха — огромной. Десантники в лучшем случае оказывались выброшены на позиции РККА же. В худшем — они десантировались прямо в гущу боевых порядков немецких дивизий, аврально стягивавшихся к плацдарму, а то и вообще в Днепр.
Сразу после высадки первой волны десанта стало ясно, что происходит катастрофа. Второй эшелон вообще остался на земле. Более двух тысяч десантников погибли (из них около 900 — в первые 24 часа после высадки), ни одной задачи толком не удалось выполнить. Многие были убиты еще в воздухе.
Последовал разнос со стороны Сталина: «Воздушный десант, проведенный Воронежским фронтом 24 сентября, провалился, вызвав массовые ненужные жертвы». После этого в РККА резко охладели к идее массовых воздушных десантов.
Однако Букринский плацдарм уже функционировал и оставался для немцев бельмом на глазу. На плацдарм протянули мост, по которому непрерывно шли войска. Мост постоянно бомбили, но непрерывные усилия саперов дали результат: к Букрину вскоре протянулось сразу несколько разнообразных переправ — деревянный мост, понтоны, паромы…
Впрочем, реакция немцев на появление плацдарма у Букрина последовала незамедлительно. К плацдарму стянули несколько дивизий, включая танковые. Собственно, именно в их боевые порядки и попал злосчастный воздушный десант. В ближайшие дни узкий фронт Букринского плацдарма стал местом жестокого боя. Ватутин стремился расширить плацдарм, Герман Гот, командовавший немецкими войсками в этом секторе, — пытался утопить советские войска в Днепре.
В результате Букринский плацдарм оказался обильно полит кровью, но итог этого противостояния не устроил ни одну из сторон. Войска Ватутина не могли выбраться с плацдарма, дивизии Гота — сбросить их в Днепр. Букрин на глазах превращался в «Верден».
Момент истины
Желание советских командиров заиметь как можно больше плацдармов сыграло неожиданным образом. За Днепром уже имелось множество укреплений разных размеров на разных участках. Немцы хотели бы извести их все, но все равно вынуждены были расставлять приоритеты. В результате, занятые Букриным, а также плацдармами у Припяти и крупным плацдармом к западу от Днепропетровска, они не слишком активно пытались уничтожить небольшие позиции.
Среди таких на первый взгляд малозначительных позиций был Лютежский плацдарм к северу от Киева. Казалось, что здесь совершенно нечего делать. Овраги, болота — единственное достоинство этого плацдарма состояло в близости от столицы Украины. В общем, в списке приоритетов у генералов вермахта Лютеж стоял где-то ближе к концу.
Именно этим обстоятельством решила воспользоваться Ставка.
Пока у Букрина две армии яростно осыпали друг друга ударами, в советских штабах разработали изящный маневр, изменивший ход баталии. Суть плана состояла в том, что 3-я танковая армия Рыбалко переходила на восточный берег Днепра и перебрасывалась к Лютежу.
Этот замысел требовал чрезвычайно тщательной маскировки. Танки переправлялись по ночам, на старом месте сооружались ложные огневые позиции, деревянные «танки» специально для немецких наблюдателей, даже несколько раций с характерным «почерком». На восточном берегу танки также маневрировали ночами, с потушенными фарами. К началу ноября армия Рыбалко собралась на Лютежском плацдарме.
Немцы рассматривали Лютежский плацдарм как глубоко второстепенный.
Более того, даже начавшееся 3 ноября наступление не заставило никого насторожиться. Предполагалось, что это просто усилия стрелков по расширению плацдарма. Однако утром 4 ноября командиры вермахта с изумлением смотрели, как из тумана войны «выпрыгивает» танковая армия. Причем вместо очевидного направления — на Киев — армия Рыбалко ударила в обход столицы Украины, в глубину немецкой обороны. На Киев развернулась только общевойсковая армия, усиленная танковым корпусом.
Советским военным часто ставят в вину быстрый прорыв в сторону Киева, якобы чтобы успеть к празднику 7 ноября. В реальности причина спешки была очевидна: в РККА уже насмотрелись на города, уничтоженные во исполнение приказа фюрера о выжженной земле, а огромный костер над Кременчугом наблюдали совсем недавно. Легко, однако, заметить, что главным направлением удара был не сам Киев.
Красные стрелочки потянулись в сторону Фастова и Житомира.
События развивались стремительно. 4 ноября шоссе Киев-Житомир было перерезано танкистами. Командование вермахта оказалось в положении боксера, вдруг пропустившего удар с неожиданной стороны. Армия Рыбалко бросилась в глубину немецкой обороны, а с севера на Киев наступала пехота.
К 6 ноября Киев был полностью освобожден. Его оборона не была долгой: защищавшийся здесь немецкий корпус начал отходить, как только над ним нависла угроза окружения.
Киев к моменту освобождения был городом-призраком. Он был полуразрушен и потерял около 4/5 населения. Не все эти люди погибли — многих угнали в Германию, многие ушли еще в 1941 году с РККА, кроме того, нацисты перебили множество людей в оккупации, иные сами ушли в сельскую местность, чтобы не погибнуть с голоду.
Как бы то ни было, к моменту освобождения Киев был мрачной тенью себя довоенного. Город медленно оживал, и только много лет спустя достиг довоенной численности населения.
Освобождение Киева означало полный крах идеи «Восточного вала». Конечно, еще предстояли тяжелые бои за Центральную и Западную Украину. Однако планы нацистов по установлению прочного фронта полностью рухнули. РККА получила не просто изолированные плацдармы, а крупные участки местности, и дальнейшие бои велись уже на оперативном просторе.
Прорыв через Днепр означал окончательный перелом в войне. Теперь вермахту оставалось лишь откатываться дальше на запад, латая дыры во фронте.
«Топить хохлов в Днепре»
Невозможно обойти стороной некоторые мрачные истории, которые с большей или меньшей степенью убедительности рассказывают о сражении за Киев 1943 года.
Один из самых известных образов этой битвы — мобилизованный житель с освобожденной территории, которого, даже не сменив пиджака на гимнастерку, бросают в бой против немцев. Изначально эти рассказы имели некоторые реальные основания, однако со временем к ним добавлялись просто душераздирающие подробности о рекрутах, переправлявшихся через Днепр с «половинками кирпичей», а также о безумном маршале Жукове, который требует «топить хохлов в Днепре» и не давать им автоматы.
Хотя в современном виде эти байки стали уже просто оскорбительными для рассудка, в них все же следует разобраться просто в силу их широкой популярности.
Какая реальность лежит в основе этих историй?
Мобилизация на освобожденной территории действительно велась. Полевые военкоматы реально существовали, однако их деятельность была регламентирована вполне конкретным документом — приказом Ставки, изданным еще в 1942 году.
«1. Обязать военные советы действующих армий для пополнения живой силой своих частей призывать в порядке мобилизации советских граждан в ряды Красной Армии. Призыву подлежат граждане освобождаемых от оккупации территорий в возрасте от 17 до 45 лет из числа лиц, не призывавшихся в Красную Армию в течение истекших месяцев войны.
2. Во всех армиях незамедлительно сформировать запасные полки, которые и должны осуществлять практически отсев, призыв и боевую подготовку этих контингентов в полосе действия своих армий.(…)»
Таким образом, общая линия состояла не в том, чтобы немедленно бросать в бой неподготовленных людей. Мобилизованных недвусмысленно требовали накапливать в запасных частях, проводить соответствующее обучение — и только после этого бросать в бой. Однако на практике этот приказ регулярно выполнялся плохо. Поэтому 15 октября 1943 года последовал окрик из Ставки:
«Приказом Ставки Верховного Главного Командования от 9 февраля 1942 года за № 089 военным советам действующих армий было предоставлено право призывать на военную службу в порядке мобилизации советских граждан на территории, освобождаемой от немецкой оккупации.
При выполнении этого приказа допускаются серьезные нарушения установленного законом порядка проведения мобилизации. Мобилизацию производят не только военные советы армий, но и командиры дивизий и частей, не считаясь с фактической потребностью в пополнении.
В связи с этим в дополнение к приказу № 089 от 9.2.42 г. Ставка Верховного Главного Командования приказывает:
1. Призыв военнообязанных в освобождаемых от немецкой оккупации районах производить только распоряжением военных советов армий через армейские запасные полки, запретив производить мобилизацию командирам дивизий и полков. (…)
2. Недостаточная боевая подготовка действительно была бедой РККА, однако не стоит думать, что на уровне государства эту проблему рассматривали как доблесть. Хотя злоупотребления действительно имели место, в целом советские офицеры понимали, что не умеющие ничего люди с винтовками в руках падут жертвами в ближайшем сражении.
Павел Рыбалко, чьи солдаты сыграли одну из важнейших ролей в битве за Киев, вообще считал, что призыв на освобожденных территориях только вредит: ничего пока не умеющих людей требовалось прокормить и обмундировать, притом что фактически они в основном сидели в тылу.
Кроме того, в действующую армию часто сходу направляли соединившихся с войсками партизан и солдат, в 1941 году оставшихся в окружении и сумевших осесть на оккупированной территории. Как ни крути, мобилизация партизана или бывшего окруженца — это не то же, что изъятие мирного крестьянина от родного очага.
О беспорядке в использовании полевых военкоматов можно говорить, но приписывание командованию РККА стремления закопать побольше своих солдат относится к обычной «пропаганде ужасов» в политических целях.
Потери в битве за Днепр действительно были огромными, но связаны они в первую очередь с масштабами самого сражения, которое шло на фронте, проходящем через всю Украину из конца в конец.
Если же мы обратимся к источникам конкретных историй о Жукове, призывающем кого-то топить, то быстро обнаружим первоисточник. Это рассказы некоего Юрия Коваленко, который, помимо того, что якобы присутствовал при произнесении этой исторической реплики, по собственным словам, также лично взял в плен Паулюса в Сталинграде, пил со Сталиным, заблевал Жукову мундир, был сбит японским камикадзе, выжил после попадания немецкой пули точно в сердце, а также выслушивал личные излияния Ватутина о том, что на самом деле он «украинец Ватутя».
Очевидно, даже не очень брезгливым СМИ остальная часть этого интервью казалась слишком «желтой». Тем не менее не стоит забывать, что первоисточник рассказа о советских военачальниках содержит, кроме «исторической фразы», еще и все, перечисленное выше.
Примерно тех же достоинств рассказ о солдатах, которые форсировали Днепр, вооруженные «половинками кирпичей». Здесь, казалось бы, достаточно довода от здравого смысла: солдаты, вооруженные половинками кирпичей, не могут ни захватить плацдарм, ни удержать его под градом контратак отлично оснащенных дивизий, включая танковые. Однако опять-таки в первоисточнике этого рассказа Днепр форсируют… по льду.
Реально на западный берег прорвались в сентябре и октябре, когда никакого льда на Днепре нет, а к моменту, когда река схватывается, операции шли уже далеко к западу. В реальности битва за Киев сама по себе достаточно драматична, чтобы превращать ее историю в балаган ради политической конъюнктуры.
