То, что Студзинский — персонаж далеко не главный, видно просто из того, что у него нет определенной биографии (хотя Булгаков ее, безусловно, прорабатывал). Он офицер (штабс-капитан), артиллерист. Имеет, разумеется, военный опыт. В мортирном дивизионе он — старший офицер. Ну и все.
Прототипы
У Студзинского определенного прототипа нет. Во всяком случае, если у других персонажей булгаковеды находят несколько прототипов в окружении Булгакова, то в случае со Студзинским ничего такого не наблюдается.
Старательный Борис Соколов находит даже две фигуры, у которых писатель мог позаимствовать инициалы этого персонажа.
Во-первых, это Александр Брониславович Селиханович — учитель русской словесности и философской пропедевтики 1-й Киевской гимназии. Среди его учеников были, кроме Булгакова, Константин Паустовский, Александр Вертинский, Серж Лифарь и др. Также он преподавал в Фребелевском институте (там работала мать писателя Варвара Михайловна).
От Селихановича в образе осталось только имя — сам он в армии никогда не служил, продолжал преподавательскую работу в Тбилиси, Баку, Самарканде, Владикавказе (уже через десятилетие после того, как там жил Булгаков), Пскове, Пятигорске…
Во-вторых, это Бронислава Нижинская — балерина, сестра великого Вацлава Нижинского, жена друга Булгакова и одного из прототипов Мышлаевского Николая Сынгаевского. Тут связь еще более неопределенная.
Скорее всего, у Булгакова был знакомый (или знакомые), которые соответствовали биографическим и личностным чертам Студзинского, но о них исследователям неизвестно.
Экзистенциальная проблематика
И в «Белой гвардии», и в «Днях Турбиных» Булгаков изучает проблему выбора, который вынуждены делать интеллигенты в военной форме во время гражданской войны.
С одной стороны, мы видим выбор полковников Малышева/Турбина (и вполне исторического генерала Келлера) — в условиях невозможности дальнейшего сопротивления и предательства штабов распустить подчиненных, по возможности избежав жертв.
В более последовательной форме этот выбор демонстрирует Мышлаевский, изъявляющий готовность служить в Красной армии, поскольку она действительно русская. И то правда — он ведь присягал государству, которого уже нет, а служить-то он обещал стране и народу, которые никуда не делись.
С другой стороны, мы видим выбор Студзинского — ехать на Дон, воевать за единую и неделимую…
В фильме «Дни Турбиных» этот выбор представлен как выбор человека, лишенного воображения, даже недалекого, более военного, чем интеллигента. Этот образ отлично удался Щербакову.
Для такого человека важна присяга, и он не склонен к интеллигентскому самокопанию, которое приводит к разным неуставным выводам. И в романе, и в пьесе именно Студзинский выступает инициатором ареста Малышева/Турбина, распускающих дивизион — при всем уважении к командиру, он пуще приказа чтит присягу.
Собственно, это вот противостояние Мышлаевского и Студзинского — главный конфликт, который разворачивается за кремовыми шторами дома Турбиных. Правда, как конфликт он не воспринимается, поскольку обе стороны ведут себя интеллигентно, свою позицию обосновывают, но обратить оппонента в свою веру не пытаются.
Вполне вероятно, что, если бы Булгаков, как планировал, превратил «Белую гвардию» в трилогию, на страницах последующих книг Мышлаевский и Студзинский встретились бы на поле боя. Так, как это произошло у Алексея Толстого в «Хождении по мукам». Трилогия не состоялась, в «Беге» никаких намеков на противостояние офицеров по разные стороны фронта нет.
Национальный вопрос
Основатель Киевского университета император Николай I говорил, что университет должен стать оплотом великорусской идеи. Понятно, что противостоять он должен был отнюдь не идее украинского сепаратизма. Большая часть украинского дворянства и образованной части общества была или польской по происхождению, или полонизированной.
Кстати, в красном корпусе университета есть два полукруглых выступа (в Москве такой выступ можно обнаружить на задании факультета журналистики МГУ на Моховой). В одном из них была православная церковь, а в другой… католический костел. О том, что в университете преподавался католический закон Божий, пишет и Паустовский.
Это хорошо видно и по историческому окружению Булгакова, и по фамилиям героев «Белой гвардии» и «Дней Турбиных». Среди них действительно много поляков.
Студзинский же, что называется, «расовый» поляк.
В ранней версии пьесы Студзинский хочет уходить с петлюровцами, чтобы не остаться в городе при Советской власти (кстати, разумная осторожность — большевики офицеров не очень-то привечали, даже если те с ними не воевали) и даже предъявляет Мышлаевскому соответствующий документ. Тот отвечает: «какие тут шутки! Дело совершенно серьезное. Студзенко… Черт знает, что за фамилия! Какой ты Студзенко, когда тебя акцент выдает? Когда с тобой заговоришь, так кажется, что кофе по-варшавски пьешь…».
Ни в мхатовском спектакле, ни в фильмах у Студзинского никакого акцента нет. Правда, и в последней редакции пьесы ничего особенно польского, кроме отчества и фамилии, у этого персонажа не заметно. Булгаков решил не акцентировать внимания на национальности персонажа (как не акцентировал он его в романе).
Отметим, что собственно украинских фамилий на «…-енко» у Булгакова нет. Украинцы у него Галаньба, Болботун, Курицкий и др. Собственно, эти фамилии тоже вполне украинские (первые две — казацкие), но простонародная украинская фамилия только у поляка и то — в петлюровских документах.
Вполне вероятно, что сам Булгаков в своем кругу общения видел не только превращение русского Курицкого в украинца Курицького, но и поляка Студзинского в украинца Студзенко (автор статьи такое видел неоднократно).
Не исключено, что несостоявшийся «Студзенко» имеет какое-то отношение к генералу Николаю Шинкаренко, которого некоторые булгаковеды считают одним из прототипов Най-Турса. В Мировую войну он командовал эскадроном Белгородского уланского полка, во время Гражданской войны командовал бригадой. Позже принял участие в Гражданской войне в Испании на стороне путчистов. В эмиграции занимался литературной деятельностью. Доказательства того, что Булгаков был знаком с этим персонажем, отсутствуют, но мало ли — возможностей пересечься у них было много, в том числе — и в гетманском Киеве, и на Северном Кавказе.
