Проект страны образца 20-30-х годов предусматривал дело для каждого. Если насильственному переводу на оседлый образ жизни и коллективизации подверглись казахи с калмыками, то и цыгане избежать внимания государства вряд ли могли. Хотя с ними все было сложнее: табунов скота и лошадей, прибивающих к месту не хуже дома, они не имели, издавна занимаясь совсем другим бизнесом.
Тем не менее, команда была дана, и 23 февраля 1927 года вышел специальный декрет Совета народных комиссаров УССР о содействии перехода цыган к оседлому образу жизни. Это было продолжением процесса, запущенного постановлением ВЦИК и СНК СССР «О мерах содействия переходу кочующих цыган к трудовому оседлому образу жизни» от 1 октября 1926 г. — уже на местном уровне.
В нем, в частности, предлагалось: «Принять меры к первоочередному льготному наделению землей цыган, желающих перейти к оседлому образу жизни. В случаях отвода земли цыганам в сельских местностях на цыган распространяются все льготы, установленные для переселенцев, причем условия и порядок выдачи ссуд цыганам, желающим перейти к оседлому образу жизни, определяются законодательством союзных республик».
На первый взгляд все это выглядит чистым насилием над свободными людьми.
Над табором темной громадой нависла глобальная идея построения основ социализма и внедрение института прописки. Да только эти самые люди откликнулись на инициативы довольно охотно. Революция и долгая гражданская война разрушили традиционный уклад цыганской жизни, выбив из-под нее саму основу, нужно было как-то выживать.
Во-первых, исчезло немногочисленное цыганское купечество, земле- и домовладельцы, держатели постоялых дворов. А с одновременным исчезновением вообще всей состоятельной прослойки общества потеряли клиентуру городские цыгане-музыканты, игравшие в ресторанах и театрах. Кочевые таборы тоже лишились заработка: платить за гадание и всякие кустарные поделки простому люду стало нечем, ярмарки с конными рядами закрылись, а коллективизация, запрещающая держать лошадей в частном хозяйстве, додавила ситуацию.
Одним воровством, шулерством и обманом прокормиться невозможно, так что цыгане потянулись работать возчиками, на земляные работы, на заводы, говорят, даже прокладывали туннели метро. Однако в массовом порядке обеспечить занятость цыган в промышленности не представлялось возможным ввиду того, что у них не было профессий. Поэтому приоритетным считалось аграрное переселение в форме создания цыганских колхозов.
Кроме того, на земле выделяли денежную ссуду, что было очень интересным предложением: от 500 до 1000 рублей на семью со сроком погашения в шесть лет.
Поскольку государство шло навстречу цыганам, рассматривая табор как уже готовый трудовой коллектив, случился краткий счастливый миг сотрудничества: цыгане заявляли о создании колхоза, получали материальную помощь и отправлялись в соседний район. За новой матпомощью.
Но были и честные труженики, пытавшиеся разобраться с устройством трактора и посещавшие избу-читальню: на фотографиях того периода смуглая молодежь со смущенно-непонимающим видом стоит у сеялок и веялок. Но постараться стоило, под новый колхоз власть запускала целый комплекс мероприятий по созданию инфраструктуры. Дома, зернохранилища, скотные дворы, сараи, кузницы, бани, школы, больницы, колодцы, детские сады, дороги… И, конечно, специалисты других национальностей, например, бухгалтеры.
Такая доброта происходила из убеждения советской власти в том, что цыгане как нацменьшинство пострадали от царской власти, что их девиантное поведение вызвано ущемлениями.
Секретарь Совета национальностей ВЦИК Александр Хацкевич энергично заявлял, что «наша задача — всячески помочь трудящимся цыганам ликвидировать пережитки их тяжелого прошлого и перейти к трудовой культурной жизни».
Большие народы должны помочь малым, а мракобесие и устаревшие традиции нужно искоренять. В первую очередь через повышение грамотности. А для этого Совет национальностей ВЦИК взялся за создание литературного цыганского языка на основе языка русских цыган с добавлением заимствований из других диалектов. Открылись цыганские школы, детсады, педтехникум, клубы и кружки ликбеза.
Однако, по словам президента Всемирного союза цыган Надежды Деметер, традиции оказались сильнее.
«Некоторые цыгане не отпускали своих жен в клубный танцевальный ансамбль. На сцене женщина находилась бы выше мужа, а это противоречило традициям. В начале тридцатых стали печатать литературу на цыганском языке и выпускать два журнала. Но продолжалось это недолго. Всероссийский союз цыган распустили через три года после создания. Формально — за склоки внутри руководства и финансовую задолженность. На деле — за то, что из 23 членов правления 9 были барышниками. Такими же недолговечными оказались организации, созданные на месте союза», — рассказывала она в интервью одному из изданий.
С конца 1920 до половины 1930 гг. в Советском Союзе было создано 52 коллективных хозяйства из представителей цыганской национальности.
Работали они, тоже сохраняя традиции. Например, нанимая для работы в поле местных жителей, а урожай распределяя поровну между своими. Скотину и лошадей «коллективизировать» вообще было не по понятиям, живые твари получали только индивидуальный уход и были приписаны к конкретным хозяевам. А если кому-то что-то не нравилось, колхоз мог в одно мгновение сняться и уйти кочевать. В общем-то «осело» в них все равно не более 5% цыган.
Местные власти повсеместно отмечали низкий уровень трудовой дисциплины: «на работу собираются очень поздно, бросают её, когда захотят, многие не выходят на работу». А помимо аграрной деятельности цыгане заодно не имели склонности к управленческой, учётной и финансовой деятельности, следовательно, с точки зрения народного хозяйства все это было бесполезно.
Куда лучше дела шли в артелях, где делали всякие железные товары (цыган-кузнец до революции был фигурой широко известной). Но и там полученная прибыль делилась на всех поровну, а после попыток ввести соцучет и контроль артели быстро исчезли.
Свою роль играло и всеобщее отношение к необычным труженикам села: если в каком-либо колхозе обнаруживалось воровство сена, зерна или птицы, представители районной милиции немедленно производили поголовный обыск у цыган. Все это тоже мало мотивировало к оседлости. Даже попытки посчитать, сколько же граждан цыганской национальности имеется в наличии и где, традиционно заканчивались неудачей.
На совещании при Совете национальностей ВЦИК заведующий национальным отделом Днепропетровского облисполкома т. Билявский отмечал, что «часто в паспорте цыган написано, что он украинец или русский, при опросе узнаешь, что при выдаче паспорта им отказали вписать их национальность, возможно, что часть из них умышленно старалась скрыть свое происхождение».
Еще в апреле 1936 г. центральные власти пытались получить хоть сколько-то внятные сведения о «количестве кочующих, а также живущих оседло, но не трудоустроенных цыган на вашей территории». Но ответа не получили: пришли неизвестно откуда и делись неизвестно куда.
По большому счету, только на Украине (и в Молдавии, которая с 1924 по 1940-й к ней относилась) дела с оседлостью были более-менее нормальными. Но тут сыграл свою роль исторический фактор и антицыганская политика тех стран, чьи территории постепенно входили в состав России.
Скажем, в Бессарабии цыгане были крепостными и еще в XVIII веке ими торговали как любым товаром. Поэтому две трети бессарабских цыган и так относились к оседлому населению. Или взять Крым, где они занимались производительным трудом и музыкой и по собственному желанию вели оседлый либо полуоседлый образ жизни.
В Малороссии пришлось немного повозиться, но все происходило довольно мирно, даже именные указы Анны Иоанновны о сборе податей на армию с кочующего люда стали опытом для формирования дальнейшей политики.
Указ Екатерины II от 21 декабря 1783 года причислил цыган к крестьянскому сословию, однако послабления были таковы, что им можно было выходить в другие сословные категории. Так и появились те купцы и мещане, богатые люди, о которых мы говорили в начале.
Но все равно две трети оседлых цыган находились в степных юго-восточных губерниях — остальные продолжали бродить по огромной территории, невзирая на все смены власти. Конец этому положила всеобщая паспортизация 1932 года, война, и, наконец, постановление 1956 года «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством».
К этому времени формула «цыганского гетто» в принципе сложилась и в Европе, в том числе в социалистических Румынии и Болгарии, где живут крупнейшие цыганские общины.
Время и многие усилия загнали бродяг в дом. Однако они все равно кочуют хотя бы «вахтовым методом», занимаясь промыслами, которые передаются из поколения в поколение. В том числе криминальными, что является главной причиной нелюбви к смуглым людям, говорящим на непонятном языке. Они продолжают жить рядом: руска рома, унгри, кишиневцы, котляры, крымы, влахи, ловари, урсары, сэрвы, люли, карачи и боша. Как живой пример того, что любое давление, даже самое сильное, может поменять форму, но содержание человеческой души всегда останется прежним.
Цыган как назидание власти — такую формулировку мы предлагаем впервые. И она вполне имеет право на жизнь.
