Массовые протестные движения, которые почти мгновенно вовлекают в себя массы аполитичных людей — подобно тому, как горный обвал заставляет катиться неподвижные камни — характерная тенденция нашего времени, которая все чаще проявляет себя во всех уголках планеты. Включив новости, мы постоянно слышим о демонстрациях, забастовках, столкновениях с полицией и арестах. Это происходит во Франции, Англии, Каталонии, Чили, Ливане, Гонконге, Белоруссии, Польше, России, США — и сплошной поток новостей о протестах создает своеобразный информационный шум, предвестник надвигающегося шторма, который уже успел найти отражение в современной русской литературе.
«Еще Сведенборг и Даниил Андреев (первый скорее по касательной, второй прямым текстом) указывали, что некоторым феноменам сознания, известным как «общественное мнение», «новые веяния», «Zeitgeist», «гул времени» — соответствуют незримые и бестелесные в обыденном смысле сущности, которые проявляют себя в нашей жизни именно через то, что ветер времени начинает гудеть по-новому и наполняет открытые ему души незнакомым прежде смыслом. Это и есть знаменитый дух эпохи», — пишет в книге «Искусство легких касаний» Виктор Пелевин.
Я размышлял об этом Париже, на набережной Сены — где стоят знаменитые на весь мир букинистические лавки, в которых торгуют бодрые старички, способные поговорить с покупателем на всех языках мира. Их ассортимент не менялся десятилетиями — старые анархистские газеты, плакаты последнего концерта Джима Моррисона, пожелтевшие студенческие листовки мая 1968 года, заботливо укутанные в целлофановые пакеты. Однако их ассортимент обновился — туристам предлагают в качестве сувениров символику «Желтых жилетов» — нового массового движения, которое внезапно стало главной темой информационной повестки, появившись как будто из ниоткуда.
Масштабные протестные выступления, которые вспыхнули два года назад практически на всей территории Франции, стали для многих полной неожиданностью. Большинство жителей бывшего СССР совершенно не осведомлены о реальном положении дел в одном из самых крупных и влиятельных государств современной Европы — несмотря на турпоездки выходного дня, которые были популярными в докоронавирусную эпоху. Как правило, они представляли себе французскую жизнь по впечатлениям от приятных прогулок между Эйфелевой башней, Монмартром и Лувром. А посиделки в уличных ресторанах, с порцией эскарго и бокалом вина, наводят на мысли о процветании Пятой республики — во всяком случае, на сероватом фоне постсоветского бытия.
Внезапно пожелтевшая Франция явно не соответствовала этим прекраснодушным стереотипам. Уже в первые дни протестов на улицы вышли свыше триста тысяч человек — причем, акции состоялись в большинстве департаментов страны, включая далекую заморскую территорию Реюньон. Формальным поводом к этому народному бунту стало анонсированное властями повышение цен на бензин — но подорожание горючего стало последней соломинкой, сломавшей спину верблюду. В течение всего одного года цена на дизельное топливо выросла на 23%, а бензин подорожал на 15%. Это автоматически привело к общему росту цен на продукты питания и товары первой необходимости. Когда премьер-министр Эдуар Филипп анонсировал новое повышение цен, издевательски объясняя его обязательствами по борьбе с изменением климата, которые взяло на себя правительство, это вызывало в обществе настоящий взрыв. В конце ноября на улицы вышли сотни тысяч людей, а уже вскоре в протесты были вовлечены миллионы французских граждан. Страна вспыхнула, как знаменитый парижский собор, который запылал потом прямо перед моими глазами.
Совершенно аполитичные французы начали самоорганизоваться при помощи социальных сетей, и вместе выходить на дороги, перекрывая подъездные пути, ведущие к крупным нефтехранилищам и логистическим складам топливных корпораций. Полиция требовала от них надевать светоотражающие жилеты — запрещая участвовать без них в дорожных акциях. И они очень быстро стали символом нового движения. Эту униформу не нужно специально шить — ее можно было задешево купить на любой заправке, и она в считанные дни завоевала популярность по всей стране. Жилеты расписывали лозунгами, разрисовывали рисунками — превращая людей в живые политические плакаты.
Участники акции не сводили ее к протестам против повышения цен. Они сразу расширили список требований к властям — высказывались против приватизации госсектора, протестовали против снижения заработной платы, ликвидации социальных льгот и массовых увольнений. А главное, они выступали за более справедливое распределение власти, одновременно желая положить конец разрушительному процессу деиндустриализации. Среди «Желтых жилетов» было можно встретить фермеров, железнодорожников, работников почтовых и коммунальных служб, водителей, клерков, врачей и юристов. Их поддерживали студенты, недовольные коммерциализацией высшего образования, которое постепенно становится недоступным даже для многих представителей среднего класса.
Они выходили на улицы каждую субботу, опираясь на поддержку большинства жителей Франции — однако Эммануэль Макрон ограничился половинчатыми уступками, отказываясь от полноценного диалога с наследниками санкюлотов (от французского sans-culottes — «без кюлотов, коротких штанов» аристократии), революционеров 1789 года — как сами представлялись прессе участники этой акции. Правительство систематически направляло против них спецподразделения полиции, используя водометы и слезоточивый газ. Только в первые месяцы протеста были задержаны 5,6 тысяч человек, а около 1 тысячи демонстрантов получили судебные приговоры. По данным министра внутренних дел Франции Кристофа Кастанера, с ноября по июнь в стране прошли 50 тысяч акций, в ходе которых погибли 11 человек, а 2500 «жилетов» получили ранения. Таким является на сегодня итоговый счет «желтых» митингов, которые так и не принесли результата. Но в них по прежнему участвуют люди, связавшие свою судьбу с перспективой движения.
Нужен только Семье
Жерару двадцать три, и он живет в Париже уже с декабря. Молодой человек приехал из департамента Верхняя Гаронна, через несколько недель после начала протестов «Желтых жилетов». Вначале он участвовал в акциях, которые проходили в Тулузе. Но когда эпицентр протестов переместился в Париж, решил, что ему нужно оказаться в столице. Тогда, в разгар столкновений у Триумфальной арки, в Париж прибывали самые разные люди из разных департаментов Франции. Их объединяла не столько наброшенная поверх одежды жилетка, сколько смутная надежда на изменения в своей жизни — и на изменения в жизни своей страны.
— Последний год я был без работы, и жил у друга в Тулузе. У него есть усадьба, где много свободных нежилых помещений. Зимой там сыро и холодно, но обычно нам было весело. Раньше я работал на автомастерской, но там платили так мало, что это однажды потеряло смысл. Заработки стали случайностью — иногда удавалось что-то отремонтировать по знакомству, а в остальном помогали знакомые и друзья. Что я думал о будущем? Наверное, хотел путешествовать. Мы как-то хорошо поездили по Испании, но там людям иногда даже хуже, чем в наших краях. Кроме того, хотелось учиться — хотя, вся наша жизнь, это большая школа.
Жерар не помнит, как он впервые попал на акции «Желтых жилетов». Возможно, его пригласили приятели, или он узнал об этом из соцсетей — а, скорее всего, сработали оба способа. Первыми «Желтыми жилетами», которые заявили о себе в районе Тулузы, были окситанские фермеры. Новые цены на бензин полностью поломали их бюджет, обесценили труд, и поставили крест на планах. Некоторые понимали, что им придется работать себе в убыток — или просто не знали, на чем они будут возить в школу своих детей. А еще они видели, что там, в Париже, никто не интересуется их судьбой, и никто не намерен считаться с их интересом.
— Эти фермеры вышли на дороги — рисовали свои плакаты, устраивали пикеты — рассказывает Жерар. — Пикеты были «дырявые», как у нас говорят. Они все равно пропускали всех, кроме бензовозов, — но на этих ребят сразу обратили внимание. Общество будто бы ожидало чего-то подобного. Все были недовольны властью, и к Жилетам отнеслись одобрительно. Смешно, но тогда их поддерживала даже полиция. Полицейские ведь тоже местные, часто из тех же фермеров — и они понимали, что происходит.
То, что произошло потом, обычно определяется термином «качественный скачок». Это неуловимое поветрие протеста будто витает в воздухе, охватывая собой массы людей. «Желтые жилеты» стали модой — и это произошло почти мгновенно. Жители Тулузы стали выходить на площадь, одеваясь в желтое. Энтузиазм тех дней был огромным. Новости постоянно сообщали, что «Жилеты» перекрыли дороги в том или ином департаменте. Люди собирались, знакомились, договаривались о действиях, что-то делали, куда-то ехали или шли. А вместе с ними шел и безработный Жерар.
— В Париж мы попали на самых обычных рейсовых автобусах. Я и еще несколько друзей. Это было перед Рождеством, вскоре после погромов на Елисейских полях. Мы приехали в пятницу — меня отвели на квартиру к какому-то незнакомому человеку, где нас напоили чаем, дали сэндвичи, спальные мешки и аптечки. А уже утром мы убегали от полицейских, которые вели себя очень жестоко. У нас они никогда так себя не ведут. Я боялся, что нас арестуют, или просто побьют. Но потом страх прошел — я видел вокруг людей в желтых жилетах, я видел, что нас очень много. Мы не были какими-то крутыми бунтовщиками, как это рисует пресса. Но это было чувство, которого я не испытывал никогда в жизни.
Постепенно Жерар начал выделять в желтой массе отдельных людей — своих новых друзей. Вместе они неделями кочевали по пригородам Парижа, ночуя в разных местах — иногда даже в палатках, как это делают парижские бездомные. Одно время молодой провинциал долго жил в автотрейлере у одного своего нового приятеля, и даже успел его починить — о чем не преминул с гордостью сообщить. Протесты постепенно слабели — полиция арестовала многих активных «жилетов», кто-то устал и уехал к себе домой, а другие разочаровались и постепенно вернулись к обычной жизни. Медиа постепенно теряли интерес к вчерашним героям, а политики все реже заискивали перед ними на акциях. Но такие как Жерар, наоборот, нашли в происходящем новые смыслы — прежде всего, за отсутствием старых.
— Как известно, мы называем себя Семьей, — говорит Жерар. Это популярное слово, его часто пишут на жилетах и на плакатах. Но я хочу сказать, что оно означает лично для меня что-то очень конкретное. Мой мир стал в несколько раз шире, чем был там, в Тулузе. Я многое узнал и увидел, я встретил людей, на которых могу рассчитывать, потому что смотрят они на происходящее вокруг моими глазами. Мы не одно целое — люди ведь очень разные, — но все равно крепко связаны между собой, и понимаем, что можно действовать только вместе. Ехать домой нет смысла — там просто ничего нет: ни работы, ни будущего, ни перспектив. Даже если все у нас однажды заглохнет, я все равно буду нужен только Семье. В жилетке или без — это уже не будет иметь значения.
Один день в Желтом
Как готовится акция протеста «Желтых жилетов»? Кто-то наверняка посчитает, что это большой секрет. Однако, у этого движения нет признанных лидеров, нет Центрального Комитета или Главного Штаба — так что марши и митинги обычно организуются представителями разных групп, которые часто практически не знакомы друг с другом.
Естественно, это априори обесценивает всякую конспирацию. Среди тех, кто договаривается о проведении новой акции в интернете, наверняка присутствуют люди из правительства и полиции. А значит, у «Желтых жилетов» не может быть никаких особых секретов — традиционные субботние акции разрабатываются открыто, публично, и каждая из них посвящена какой-то общественно важной проблеме. Сегодня речь идет о правах бездомных, число которых постоянно растет — даже в относительно благополучном Париже.
— Почти все, кто ходит на акции, имеют какой-то опыт — говорит Жоржи. — Но, несмотря на это, к демонстрации нужно готовиться каждый раз. Люди рисуют плакаты — да, каждый «Желтый жилет» сам представляет собой ходячий плакат, но есть общие растяжки с лозунгами, которые мы утвердили. Их надо нарисовать, распечатать — причем, желательно, сделать это красиво, и без ошибок.
Пятидесятилетний Жоржи — бывший военный, и плакаты не входят в сферу его ответственности. Он отвечает за безопасность протестных акций. Крепкие, опытные «жилеты» держатся вместе и настороже. Они готовы дать отпор провокаторам, которые обычно подсылаются к участникам движения в подачи властей. Это могут быть представители радикальных нацистских групп, или криминальные погромщики, готовые атаковать банк или магазин — чтобы тяжело оснащенные, похожие на средневековых ландскнехтов спецназовцы получили удобный повод для атаки на участников мирной акции.
— Такое происходит регулярно. Правительство хочет показать нас разрушительной силой, оправдывая этим свое насилие. Именно таких людей чаще всего показывают по телевизору, когда все вокруг взрывается и горит. Хотя на митинги обычно приходят совершенно мирные люди. Вы можете посмотреть сами, и убедиться. Разве это боевики?
В этих словах содержится известная доля лукавства. Конечно, среди участников «Желтых жилетов» есть более радикальные группы — например, молодежь из парижских пригородов — и они всегда готовы вступить в стычку с полицией. Другое дело, что такие подростки не всегда на виду, и не особо склонны кого-то слушать. Однако столкновения часто носят стихийный характер. Они вспыхивают из-за случайных ситуаций, ломая первоначальные планы демонстрации.
Полиция использует водометы и патроны со слезоточивым газом, но хуже всего резиновые пули, от которых пострадали десятки «Желтых жилетов». Спецназовцы стреляют так называемыми травматическими патронами из флешбол-винтовок, и это по-настоящему убийственное оружие. В результате такой стрельбы гибли люди, а число увечий так велико, что «Желтые жилеты» проводят «Марши раненных», наглядно показывая, как калечит людей «гуманный» резинострел. Травматические пули выбивают глаза и оставляют на теле огромные синяки. Однако, никто не несет за это никакой реальной ответственности. А против самих раненых могут возбудить дело за участие в беспорядках.
— Медицинская служба должна быть всегда рядом — говорит Жоржи, — Даже если у активиста есть медикаменты, его нужно осмотреть, оказать первую помощь, при необходимости срочно отправить в больницу. Медики очень важны, и я знаю прекрасных людей, которые помогают «Жилетам» именно таким образом. Хотя им тоже нередко достается от полицейских.
Как правило, «Желтые жилеты» проводят демонстрации в заранее согласованных с властью местах — однако, зачастую, резко меняют свои планы, и проводят совершенно неожиданные акции — вроде символической оккупации знаменитой базилики Сакре-Кёр на вершине холма Монмартр. В любом случае, акции никогда не проходят пассивно. Сегодня люди в светоотражающих жилетках разбились на группы, блокируя движение на подъездах к небольшим площадям. Среди них можно видеть людей в костюмах Че Гевары, Супермена и пиратского капитана Джека Воробья. А некоторые облачились в доспехи средневековых воинов, тоже накинув поверх кольчуги желтые накидки. Создание таких творческих образов только приветствуется организаторами парижских маршей.
Автомобили пропускают — но стараются вручить водителям листовки или большие желтые листы, на которых можно прочитать что-то вроде иллюстрированного манифеста движения. Сейчас эта листовка рассказывает о том, что многим французам становится негде жить — потому что банки выбрасывают их на улицу.
— Реакция бывает разной, — признает Жоржи. — Многие нас поддерживают, сочувствуют или, по крайней мере, относятся с пониманием. Но все чаще наблюдается раздражение, вспыхивают конфликты. Жилеты примелькались. Конкретного результата нет, и хотя разогнать нас не удалось, ситуация патовая — а многие понимают ее как победу власти. Хотя даже если это победа Макрона, хочется считать ее временной.
Методология подавления протеста со стороны власти заключалось в одновременном задействовании силового и информационного ресурса. Правительство постоянно атаковало участников акции силами спецназа. Уже в первые месяцы протеста были задержаны около 4 тысяч человек — причем, наиболее активных и неравнодушных граждан судили, приговаривая их к тюремным срокам до года включительно, чтобы банальным образом выбить этих людей из протестной кампании.
Одновременно с этим двеандцать ведущих национальных СМИ развернули кампанию по дискредитации «ЖЖ». Вначале их пытались представить ультраправыми погромщиками, но когда массовость акций и их активная поддержка со стороны левых, разрушили этот миф, дискредитация приняла новые формы. Консервативные и либеральные газеты сразу сменили вектор и стали клеймить «Желтые жилеты» как леваков. В конце концов риторика истеблишмента свелась к тому, что жесткие меры в экономике попросту необходимы, альтернативы для них нет — а все, кто против — лентяи или деструктивные элементы.
Этой позиции противостояли независимые СМИ. «Вопреки заявлению правительства — о том, что «интенсивность протестов существенно ослабла», вся территория страны и сегодня окрашена в жёлтый цвет. Что свидетельствует о том, насколько сильно люди недовольны снижением покупательной способности. Правительство не в состоянии найти достойный выход из сложившейся ситуации и ищет всё новые отговорки» — сообщало издание партии коммунистов.
Кроме того, что «Желтые жилеты» использовали в качестве контборьбы с правительством популярные сообщества в социальных сетях, раскручивая их как альтернативу корпоративным медиа. И даже при сходе популярности, согласно летним опросам, деятельность «ЖЖ» одобряло не менее 37 процентов опрошенных респондентов, которые считают выступления протестующих мирными акциями — и не вылазками террористов, за которыми их выдавала власть.
И действительно, все проходит мирно — нет ни столкновений, ни провокаций, ни нападений. Играет музыка, возле пикетчиков дружелюбно скалятся одетые в желтые жилетки собачки. Спецназ маячит вдалеке черной стеной, но ему как будто нет дела до раздачи листовок и блокирования дорог. Акция «Желтых жилетов» кончается после обеда, очень неожиданно — люди образовывают гигантский хоровод и движутся по площади, распевая «Марсельезу», и еще какую-то песню. А потом мы садимся поговорить с Жоржи, чтобы послушать его мысли о том, что произошло в этот день.
— Я португальский солдат, — говорит он. — Воевал в разных подразделениях, служил в войсках ООН. Я этого не скрываю, даже ношу форму. Да, я не француз — хотя давно живу в этой стране. Почему я здесь? Потому что мне близки требования участников акции, и я хотел бы помочь им своим опытом. Что-то должно измениться, и хорошо, что это пытаются сделать мирным путем. Хотя я с самого начала не верил, что Жилеты смогут добиться своих целей мирно — ведь им отвечают пулями. Они проигрывают, потому что власть всегда будет выступать против них с позиции силы. А противопоставить силе нечего, и все заходит в тупик.
Через неделю здесь пройдет еще одна акция, потом — еще одна. Но все закончится тем же — танцами, песнями, дружескими посиделками с пивом. Все закончится привычным ничем. А чтобы дойти до цели, нужно не топтаться на одном месте, а делать шаг дальше.
Еще одни день в желтом заканчивается, и Жоржи помогает товарищам складывать транспаранты в грузовик, стараясь не оставлять после себя мусора. Через час на площади не будет ни одного человека в жилетке — как будто их здесь и не было.
Русский в садах Трокадеро
Сняв жилеты, участники протестных акций превращаются в обычных французов, и гуляют в парижских парках. Александр и его друзья устроили небольшой пикник в Трокадеро. За рекой маячит Эйфелева башня, но в глубине сада не видно толпы — здесь ходят пугливые мигранты, которые продают компаниям жареные каштаны.
Александру двадцать пять. Он студент, который даже имеет русские корни — о чем известно всем его друзьям, студентам и анархистам. На самом деле, Саша происходит из еврейской семьи, эмигрировшей из Сибири еще в девяностых годах. С тех пор он выживает во Франции, которая оказалась не очень похожей на Обетованную Землю.
Радикализм «Желтых жилетов» привлекает его потому, что он является ответом на растущую бедность. А это проблема, с которой Александр безуспешно борется всю свою жизнь, оставаясь на самом дне условного среднего класса.
— Чтобы жить во Франции, нужно иметь три вещи — собственность, капитал и работу. По крайне мере, что-то из этого. Ничего похожего на бывший Советский Союз, где вроде бы давно построен капитализм. Тут за все реально надо платить. За каждую услугу. За любой чих. Если у тебя есть что-то из этой триады — тогда ты можешь существовать. Если нет — твои проблемы никому не нужны — говорит мне Александр, здороваясь со знакомым чернокожим французом.
— Раньше соблюдался какой-то баланс, и люди сводили концы с концами. К примеру, рабочих и служащих выручали профсоюзы, которые гарантировали им рабочие места и нормальный уровень заработной платы. Но сейчас мнение профсоюзов значит гораздо меньше, чем раньше. Хуже того — исчезает сама работа. Мы живем под Руаном, там еще несколько лет назад был завод по производству строительного пластика, завод агротехники, фабрика удобрений какие-то большие сельскохозяйственные фермы. Сейчас они закрылись или будут закрыты в ближайшее время — потому что места уже сокращают. Куда деться людям, которые там работали? Я знаю, у вас в таких случаях мигрируют, уезжают работать в Европу. А куда ехать самим европейцам?
Александр прав — деиндустриализация буквально разъедает Францию изнутри. Предприятия закрываются повсеместно — как в индустриальном, так и в аграрном секторе. С мая в Бельфоре идет борьба против сокращений на заводе General Electric, потому что это угрожает местным жителям массовой безработицей. Уничтожается и большое число мелких фирм. Число закрытых предприятий в точности не известно — по данным CGT, их список превышает сотню названий. Но правительство само заявляет о ликвидации 120 тысяч рабочих мест.
В окрестностях Бордо разоряются знаменитые винодельческие шато, а в провансальском городе Жемено собрались ликвидировать крупный завод по производству чая — рабочие взяли это предприятие под свой контроль, наладив производство товаров под собственным профсоюзным брендом. На карте современной Франции немало подобных горячих точек. Эта безнадежная ситуация повиляла на зарождение «Желтых жилетов» не меньше, чем повышение цен на бензин, послужившее формальным поводом к началу протестов.
Прежде этим процессам мешали могущественные профсоюзы, которые свято хранили нормы французского КЗоТа. Так, в мае 2018 года, за несколько месяцев до восстания «Желтых жилетов» в стране прошли забастовочные выступления работников госсектора Франции, которые оказались самыми крупными в текущем десятилетии. К массовым забастовкам сотрудников государственной железнодорожной компании SNCF Mobility присоединились различные категории рабочих и служащих, под лозунгом «Convergence des lutes» — «Общность борьбы».
«Железнодорожников поддержала государственная компания RATP, которая отвечает за работу муниципального транспорта в Париже. Профсоюзы этой отрасли — CGT, Unsa, CFDT и другие, выступили против планов широкомасштабной неолиберальной реформы Макрона, которая направлена на приватизацию транспортных компаний, сокращение рабочих мест, снижение заработной платы, ликвидацию социальных льгот и бонусов. Бастовали профсоюзы авиакомпании Air France, коммунальные службы по уборке мусора, энергетические компании, медицинские работники и юристы — в частности, адвокаты и судьи. Наконец, состоялись оккупационные забастовки студентов. Они требовали сохранить право на свободное поступление в вуз и выступили против новой системы отбора, предназначенной для того, чтобы отсеивать часть абитуриентов» — рассказывает об этом руководитель Общества друзей Юманите Олеся Орленко, вместе с которой мы ходили на интервью к лидеру крупнейшего национального профсоюза CGT Филиппу Мартинесу.
Однако, Макрон выдержал масштабную забастовку — а это ослабило профсоюзы, нивелировало прежнюю роль трудового законодательства — в интересах большого бизнеса, которые стоят за французским лидером. Да и в целом деморализовало участников протестных акций, раскрывая возможности для новой формы протеста.
— Народ начал натягивать жилеты именно потому, что увидел в этом решение главной проблемы — разрушения экономики, которая делала Францию одной из ведущих европейских стран. Но и это не все. Люди хотели справедливости — их достало, что от них ничего не зависит, что президент-социалист, проводит ту же политику, что и президент-центрист или президент-либерал, — говорит Саша. — Они хотели что-то менять, толком не зная, что. И я тоже побежал за жилетом, потому что мечтал о том же. Он показывает свою жилетку, которая исписана куплетами какой-то французской хип-хоп группы, вместе с ругательствами в адрес президента Эммануэля Макрона. В этих надписях нет ничего особенного — такое обычно пишут и все остальные участники движения, иногда разбавляя тексты знаковыми датами Великой Французской революции и Парижской Коммуны.
— Вот здесь я как раз пишу, что нам нужна справедливость. Я сумел поступить в университет, но сколько людей осталось за бортом?— спрашивает Александр. Его семья выжила за счет матери, которая работает медиком. Однако, они все равно балансируют на грани бедности. Цены и тарифы все равно растут — а политики сами боятся сравнивать их с зарплатами, чтобы не испугаться. Да, наши зарплаты кажутся большими по сравнению с бывшим СССР — но это иллюзия, потому что платить за все тоже приходится значительно больше.
— После четырнадцати лет труда я зарабатываю в месяц 1700 евро «чистыми», и это недостаточно для жизни в Иль-де-Франс, так как у меня семья, я мать-одиночка и у меня 18-летняя дочь, — говорит газете «Юманите» Марица Морен, работница транспортного профсоюза. Заработок французской семьи в провинции редко превышает 2000 евро. Около 40% этой суммы уходит на оплату жилья, около 30% — на питание и налоги. 15% — на подорожавший бензин. Жилье, образование, медицина и отдых — на всем этом уже надо экономить, или же влазить в кредиты, которые нечем потом отдавать. Все это ведет к тому, что у людей часто забирают за долги недвижимость, мелкие магазины или авто.
— Закончив университет я должен стать социологом, — говорит Саша. — Это звучит солидно, но если дела в стране пойдут в том же направлении, шансов на академическую карьеру или хорошую работу нет. Мне просто откажут в месте, как у нас говорят. Не потому, что я «русский», а потому, что уже сейчас на одно преподавательскую вакансию имеется от трех до четырех кандидатов — даже в провинции. Никаких грантов или стипендий — они остались только для узкого круга, в который просто так не пробиться. Мне некуда деваться. «Желтые жилеты» остаются для меня единственной отдушиной. Кто может занять их место? Политики, которым никто не верит — ведь молодежь все чаще игнорирует выборы. Вся эта ситуация — знак, что все не так, что Франция и Европа пошли дорогой, которая завела их в тупик. И яркий желтый цвет, по крайней мере, обратил на это внимание общества.
Переучредить будущее
Спустя два года протест по-прежнему продолжается. Правительство Макрона готовится беспрецедентно расширить права полиции — и демонстрации «Желтых жилетов» получат сейчас новый импульс, который вернет их в топ информационной повестки дня. Кризисные явления в экономике никуда не делись — они растут и накапливаются, подпитывая протестные настроения. Вопрос лишь в том, что станет на этот раз толчком к новому социальному взрыву, который отразится толпами на парижских улицах и площадях. Но главный урок и опыт «Желтых жилетов» гораздо шире собственно французской повестки. Эти акции имеют глобальное, всемирно историческое значение — потому что они представляют собой ответ нового поколения «лишних» людей, у которых отобрали будущее, не предложив взамен ничего кроме репрессий, нищеты и цензуры.
«Желтые жилеты» отказывают в доверии традиционным институциям, партиям, профсоюзам и политическим силам как таковым. Они стремятся переучредить государственную систему, чтобы она исходила из потребностей и интересов простых, маленьких, всеми забытых и никому не нужных людей, занятых вечной борьбой за выживание где-то на социальном дне. Новое движение претендовало на то, чтобы вновь сделать их субъектами исторического процесса — в подлинном, грозном значении этого слова — как это было когда-то во времена великих парижских революций. Его посыл был прост: если элиты закрыли для нас социальные лифты, мы превратим в них улицы; а главное — мы не просто хотим сменить непопулярных правителей — мы желаем управлять своей жизнью сами, без лишних посредников в виде чиновников или депутатов.
Шкурная борьба против повышения цен на бензин указала на необходимость демонтировать устаревшую буксующую систему, которая каждый день доказывает свою несостоятельность. И это стало толчком для жителей других стран. Восставшие эквадорцы, которые тоже вышли на улицы из-за подорожавшего топлива, британские борцы за новую политику по отношению к окружающей среде, жители Чили, настаивающие на учреждении новой социальной республики, американские борцы против расизма — все они указывали на «Желтые жилеты» как на вдохновителей своих действий.
Исключением стали разве что события в Белоруссии, где обыватели выходят бороться за призрачный образ идеальной буржуазной Европы — хотя она находится в глубокой стагнации, и жестоко подавляет низовой народный протест.
Даже популярный образ Джокера — кинематографического героя из фильма Тодда Филлипса, который стал символом новой волны протестов, был предвосхищен парижскими акциями, где давно мелькали похожие клоунские маски. И все это указывает нам на основную потребность времени — страстное желание изменить мир. Пускай для начала с этой целью надо всего лишь одеть желтый жилет.
