Житель Владивостока, бывший морпех и сотрудник СОБРа Алексей Филиппов, 31 год. После событий на киевском Майдане, после сожжения людей в Одессе и начала конфликта на Донбассе поехал на Украину, где провёл несколько месяцев в «Правом секторе»* и год — в полку «Азов», снабжая разведывательной информацией о структуре и деятельности радикальных организаций ополченцев народных республик. После возвращения в Россию был объявлен «предателем» и осуждён за участие в конфликте и за «экстремистские репосты» в соцсети. Год и 11 месяцев провёл в колонии. Сейчас эта судимость снята.
- Алексей, как возникла идея стать «Штирлицем», внедриться в ряды националистов? Расскажите, как всё начиналось.
— В 2014 году я жил во Владивостоке. Когда начали происходить события в Украине, я особого внимания этому сначала не уделял, думал — рассосётся, побуянят и перестанут. Но потом, когда в результате Майдана власть сменилась, когда начались агрессивные действия радикалов — в Одессе они людей заживо сожгли, когда украинский самолёт нанёс удар по зданию облгосадминистрации в Луганске, люди погибли, когда на востоке начали формировать ополчение, я понял, что никакого затишья там не будет. В интернете тогда было много информации о том, что российские добровольцы едут на Донбасс, чтобы защитить русских людей… По сути, вся Украина к востоку от Киева — это русские люди. И я решил, что поеду туда и испытаю себя.
- Испытаете?
— До этого я закончил военный вуз, служил в морской пехоте на командной должности, потом получил определённую подготовку в СОБРе. Во Владивостоке у меня не было возможности проверить все эти знания на практике. В СОБРе мы, конечно, выезжали на оперативные мероприятия, но это было максимум задержание угонщиков или какое-нибудь казино подпольное… Не то, чего я ожидал, когда шёл в СОБР. Я ожидал, что с организованной преступностью будем бороться. Но на практике было немного не то. Я уволился.
- Чтобы ехать на Украину?
— Да. Но в 2014 году не поехал, потому что у меня была спортивная травма, сделали операцию — надо было восстановиться. За это время я собирал информацию в интернете и познакомился со множеством людей. Самым отзывчивым оказался Саша Жучковский — на тот момент он выполнял функции координатора ополчения.
- Что это значит?
— Он помогал информационно добровольцам из России попасть в ополчение.
- Сам он находился в Донецке?
— Да, он там был с первых дней. Сам он из Петербурга. Я с ним познакомился ВКонтакте, потом общались долгое время по скайпу, уже в режиме видеосвязи. Я ему объяснил ситуацию, что хочу приехать, но пока идёт реабилитация после операции, ехать не могу. Обсуждали разные варианты. Мы тогда действительно верили, что в Донбассе будет как в Крыму, верили, что Донбасс присоединится к России. Я боялся опоздать. Но мы на разные темы разговаривали, в том числе я ему рассказал, что мне очень нравится Call of Duty 4: Modern Warfare (CoD 4 MW) и вселенная STALKER. Вообще идея поехать не в ДНР, а именно на Украину была связана с Припятью. Я фанат «CoD 4 MW» и «Сталкера» и очень хотел посмотреть Припять. Я понимал, что если сразу пойду в ополчение, то потом в Украину точно никогда не заеду, Припять не посмотрю, в Украину мне будет въезд закрыт, к тому же, новый саркофаг уже готов был вот-вот накрыть 4-й энергоблок, и не увидел бы я его никогда таким, каким видел его в этих играх… И решили сделать так — это была моя инициатива — что сначала я еду туда, на Украину, Припять посмотрю, запишу видео, фото на память, а потом отправлюсь в любое боеспособное подразделение… То есть, в воюющее, которое находится в зоне боевых действий. Когда окажусь там, выйду с ним (с Жучковским — Ред.) на связь. Буду заниматься полевой разведкой. Он бы тогда заранее предупредил бы кого надо, чтобы меня не грохнули при вводе — это оговорили заранее.
- И что дальше?
— Во Владивостоке меня тогда уже ничего не держало. Собрал вещи, кота забрал — и поехал.
- Так ваш кот и Припять видел. Значит, вы договорились с Жучковским, координатором добровольцев. Получается, это была такая «разведывательная» партизанская самодеятельность?
— Получается так. Я не предполагал тогда, что за это может быть какая-то уголовная ответственность. Я знал, конечно, что «Правый сектор» — организация, запрещённая в России. Но ведь я ехал в Украину, а не в Россию. И я не знал тогда, что попаду именно в «Правый сектор». Мне было тогда без разницы — хоть в «Правый сектор», хоть в ВСУ, главное, попасть в зону боевых действий.
- Как вы попали на территорию Украины?
— Абсолютно легально. Но сначала я попал не в Припять, а в Киев. Когда я пересекал границу… В интернете я читал информацию, что на стороне Украины воюют и российские добровольцы, якобы противники режима. Я ведь определённым образом готовился, в интернете украинский вектор пропаганды изучал, смотрел, как они описывают ситуацию в стране, какие аргументы у российских участников украинского конфликта на стороне Киева — и решил её скопировать. На пропускном пункте в Сумской области, где я пересекал границу, сообщил украинским пограничникам, что еду бороться против путинского режима, что я за целостность и независимость Украины.
- Какая была реакция?
— Там пограничник сначала ничего не понял, у него глаза округлились, он позвал начальника. Я долгое время с ним беседовал, он вызвал сотрудников СБУ. В общем, меня на границе продержали около семи часов. Потом меня в сопровождении сотрудника СБУ повезли в Киев.
- К вам был проявлен особенный интерес?
— Как потом оказалось, на стороне Украины воюет бывший сотрудник ФСБ Илья Богданов — его тогда на Украине сильно раскручивали как медийное лицо: вот, сотрудник ФСБ уехал из России и занял сторону Украины. По случайности оказалось так, что Богданов тоже из Владивостока, хотя там мы с ним не были знакомы. В СБУ прорабатывали такую версию, что меня направила ФСБ с целью либо организовать похищение Богданова, либо ликвидировать, либо ещё что-то. И они организовали проверку на полиграфе, связанную именно с Богдановым. Они были убеждены, что я приехал по его душу.
- Даже на полиграфе вас проверяли?
— Да, задавали кучу вопросов. Надо было отвечать «да» или «нет». Были нейтральные вопросы, были разные — в том числе версии, что я приехал ликвидировать Богданова, приехал по заданию российских спецслужб и т.д. В общем, нейтральные вопросы, а остальные были посвящены Богданову. Они его тогда опекали, он им был очень нужен в информационной борьбе.
- И проверку вы прошли…
— Потому что я про Богданова и не слышал, я о нём узнал только в Украине. К счастью. Я вообще не знал, что будет такая проверка СБУ, ведь ехали другие люди из России — и ничего не сообщалось о том, что кого-то проверяли. И я думал, что меня на границе просто пропустят как обычного добровольца, никакой проверки не будет. А тут вышла такая загвоздка с Богдановым. Но слава Богу, что вопросы касались Богданова, потому что я не знаю, какие результаты были бы, если бы меня по другой теме проверяли. А так проверку я прошёл. СБУ ещё и мою переписку «ВКонтакте» изучали. А там мои знакомые, родственники мне писали: почему ты на Украину уехал? Я им как мантру повторял все эти стандартные фразы, что я Путина не поддерживаю, я за Украину. Но глубже СБУ не копала.
- А что родные и знакомые отвечали?
— Они же о моей цели не знали, писали: ты дурак, короче, и всё. И когда в СБУ переписку изучали, они увидели то, что хотели увидеть.
- То есть, вы предполагали, что переписку будут читать?
— Предполагал, что поверхностно что-то может быть, решил подстраховаться. Они проверили. И тогда сказали, что у нас все подразделения уже официально оформлены, добровольцы там уже есть, но новых не берут. Единственный вариант — «Правый сектор»*.
- Это вам сказали сотрудники СБУ?
— Это мне сказали сотрудники СБУ. Я ответил: ну что ж, мне всё равно, давайте в «Правый сектор»*.
- Получается, вступить в «Правый сектор»* вам предложили сотрудники СБУ?
— Они проинформировали меня: ты просто больше никуда не попадёшь. Может быть, по факту было и по-другому, может быть, они меня так завуалированно туда… Но, опять же, с сотрудниками СБУ я после этого связи не поддерживал. Один раз только, где-то через полгода, они ко мне обращались, когда «Правый сектор»* уже из-под контроля вышел.
- Вышел из-под контроля?
— Когда гранаты начали у Верховной Рады кидать, когда фотографии появлялись в интернете, где лысый дядя такой со спины снят — из гранатомёта целился в Верховную Раду. И тогда ко мне обращались, знаю ли я, где у них схроны оружия.
- А после проверки в СБУ вам сказали, что можно вступить в «Правый сектор»*, и вы направились туда?
— Да, они мне даже адрес сказали, недалеко от Майдана. Я поехал, там был пункт приёма добровольцев «Правого сектора»*. Нас там группу набрали. Со мной коротко так побеседовали, они больше беседовали с сотрудником СБУ. Он им сказал, что меня проверили и что я такой же как другие, против (России — Ред.) воевать приехал. И всё. Они мой паспорт отсканировали, потребовали сдать анализы, кровь — на гепатит, на СПИД… Ещё какой-то текст на наркотики я сдавал. Потом меня отправили в центр первоначальной подготовки. У «Правого сектора» были потери достаточно серьёзные, и они посчитали, что без предварительной подготовки нельзя отправлять никого на фронт. Они организовали недалеко от Киева лагерь, «Десна». Там была часть ВСУ полузаброшенная, арендовали там казарму и проводили занятия. Задача этой подготовки сводилась к тому, чтобы отсеять ненужных людей. Кто приехал по каким-то, может быть, романтическим мотивам, а сами не готовы элементарной стрессовой ситуации перетерпеть. Ничему особенному меня там не научили, наоборот, много чему я бы мог их научить, но у меня цели такой не стояло. Мне нужно было просто перетерпеть эти несколько недель и попасть в подразделение.
На тот момент у «Правого сектора» было только два подразделения, задействованных в зоне боевых действий. У них в составе общей организации есть Добровольческий украинский корпус, ДУК, это именно военизированное крыло «Правого сектора». В ДУКе есть от каждого региона по подразделению, они все резервные, а действующих в зоне боевых действий на тот момент было только два — это были 7-й батальон и 5-й батальон. Ещё 8-я разведрота на Мариупольском направлении была. Иностранные формирования, которые с ДУК сотрудничали, я не считаю.
- Иностранные?
— Это грузинский батальон, чеченский, ещё какие-то.
- А из России много было людей в «Правом секторе»?
— В 7-м батальоне было человек, наверное, восемь. Он батальоном-то и не был, назывался так с перспективой расширения. А по факту это тоже была диверсионно-разведывательная рота. Лёгкое вооружение, гранатомёты. И по численности он не в состоянии был какие-то самостоятельные боевые действия вести. Только разведка, либо помощь ВСУ. Кроме россиян, было около десяти иностранцев. Хорваты, итальянцы, поляк был или чех — не помню уже точно.
- Из каких соображений люди из России шли в «Правый сектор»?
— Разные были. Были такие, кто действительно против действующей власти, и они решили, что на Донбассе они каким-то образом смогут противостоять этой власти. Были такие, кто бежал из России от уголовного преследования. Они решили, что так смогут своё прошлое перечеркнуть — повоюют за Украину, получат паспорт, начнут новую жизнь. Были и откровенные… Но это уже не русские, а вот этот то ли поляк, то ли чех — я их называю «туристы». Он говорил, что в жизни всё пробовал — с парашютом прыгал, на мотоцикле гонял, а на войне ещё не воевал. Он свои деньги ещё вкладывал в развитие подразделения.
Кстати, в «Правом секторе» никто зарплату не получал, во всяком случае, в 7-м батальоне, где я был. Деньги на развитие батальона выделялись, тратились на усмотрение командира. Командир батальона Черный, это его фамилия и позывной был такой же, тратил эти деньги на приобретение спецсредств. Которые в дальнейшем выменивали на оружие.
В этот батальон меня и направили. Мне сказали, что там находится и Богданов, я подумал — ну и ладно, поеду, посмотрю, что это за земляк. Тем более, к этому времени я уже несколько роликов с его участием посмотрел, стало любопытно.
- Познакомились с Богдановым?
— Да, уже в батальоне. Что могу сказать? Я не знаю, как его взяли в ФСБ, это скинхед, он до вуза, когда был молодой, состоял в этом «ультраправом движе», как они называют все эти скинхедовские тусовки. Поступил в пограничный вуз…
- И вы какое-то время вместе находились в «Правом секторе»?
— Да, какое-то время мы даже были в одном взводе, это был второй взвод. Он был командиром взвода, а я там числился, но, по факту, больше Черного катал. Потому что во всём 7-м батальоне я был единственный человек с военным прошлым. Там остальные добровольцы просто прошли стандартную подготовку, кто-то даже срочку в армии не служил. А так чтобы как я — закончил военный вуз, в морской пехоте служил, в СОБРе, таких практически не было. Черный решил, что ему будет комфортнее, если я рядом с ним почаще буду находиться. И так получилось, что я с ним посещал всякие позиции, когда он ездил на согласование разных мероприятий с ВСУ, то есть — я был в курсе, что там планировал батальон и ДУК, частично знал, что ВСУ планировали.
- И как вы передавали информациюв ДНР?
— В Украине сим-карты анонимные, по крайней мере, так было тогда. Спокойно покупаешь в любом магазине, никаких паспортных данных не надо. Я купил в переходе левый телефон, купил анонимную карту. И всё, когда я на фронт приехал, Жучковскому написал, он мне дал номер телефона, сказал: вот на него всю оперативную информацию скидывай, всё что можешь.
- На фронте где вы были?
— Сначала я приехал в Верхнеторецкое, это недалеко от Ясиноватой, но там мы были недолго, пару недель. Потом перевели нас в Водяное, недалеко от Песок. Там я пробыл два-три месяца.
- В это время там шли боевые действия?
— В это время активных боевых действий не было. Я приехал как раз ближе ко вторым минским соглашениям. А когда их заключили, было прямое указание, что нарушать нельзя. На первоначальном этапе так было. К этому было пристальное внимание, представители ОБСЕ ездили постоянно и проверяли. А «Правый сектор» перевели в Водяное — не глубокий, но тыл. На какие-то разведвыходы ещё лазили, но в основном занимался батальон тем, что ездили и оружие собирали. И они вывозили его в другие регионы Украины, резервные подразделения обеспечивали.
- Но где собирали оружие?
— В основном выменивали у военных, у ВСУ. У них было очень плохое продовольственное обеспечение, не было никаких спецсредств: термобельё, синтепоновые оделяла, тепловизоры, батарейки… Все это нужно, но у военных не было. А «Правый сектор» был полностью на волонтёрском обеспечении. Тогда на Украине писали, что добробаты воюют лучше, чем ВСУ, им нужнее. Обеспечение держалось и на личных связях «Правого сектора» с конкретными волонтёрами. Продовольственное обеспечение было идеальное, не побоюсь этого слова. Да и всё остальное — и термобельё возили, и тепловизоры, и радиостанции, и прочее. И алкоголь был, а у ВСУ слабость к алкоголю. Это был такой козырь в обмене, меняли на боеприпасы.
- Зачем «Правый сектор» собирал оружие? Они готовились к чему-то внутри страны?
— Об этом нам никто не говорил, просто было указание собирать и вывозить. Тут и говорить-то не надо, и так всё понятно. Аргументация была такая: раз пока войны нет, будем готовиться на перспективу, новые подразделения привезём. Если ВСУ откажутся воевать, тогда мы…
- А что, они действительно верили, что воюют с Россией?
— Были такие, что верили. Там же своё информационное поле, они информацию по-своему подают. Порошенко сначала говорил, что на Донбассе террористы, потом он говорил, что там террористы, которых поддерживают российские войска, а потом перешёл к утверждениям, что там конкретно российские войска. Ну и разные люди в разное время его выступления смотрели. Кто-то верил, что он с террористами приехал воевать, кто-то думал, что воюет с российской агрессией. Мотивация разная. А после того, как активно стали писать, что добробаты выводят из зоны боевых действий, приехали те, кто так от мобилизации решил откосить. Потому что в Украине большая проблема была с мобилизацией, там у них шестая-седьмая волна провалилась. Они не могли набрать людей, чтобы на фронте заменить тех, кто там сидел давно… Поэтому некоторые шли в «Правый сектор», чтобы не попасть в ВСУ на передовые позиции, чтобы в «Правом секторе» отсидеться.
- Интересная картинка получается…
— Да. Их было не так много, но они были.
- И вы всё это время передавали информацию?
— Как раз этим я и занимался, полевой разведкой. Сходили в разведвыход, мины где-то установили. Вернулись, я на этот телефон… Я пользовался мессенджером, преимущественно вацапом, иногда вайбером. Фотографии я отправлял с привязкой к геолокации, в вацапе есть такая функция. В том числе и позиции ВСУ передавал, писал, где какие мины установлены.
- Кому передавали, вы не знали?
— Я этот номер в телефоне забил под именем «Аня», но я понятия не имею, кто это был. Скорее всего, это какой-то полевой командир ополчения, который на той стороне фронта передавал эту информацию тому, кому она могла быть полезна, и кто мог её применить, чтобы оперативно реагировать на какие-то действия «Правого сектора» либо ВСУ. Фотографии позиций, привязка к геолокации, вооружения, основные и запасные частоты радиостанций отправлял, они могли радиопереговоры слушать… Это можно слушать, если сканер есть, но если нет, то такая информация полезна.
- Почему ушли из «Правого сектора»?
— Через какое-то время смысла находиться там уже не было. Отвели на вторую линию обороны, Черный перестал ездить по позициям… Я тогда написал, что мне уже нет смысла оставаться там, я уже не знаю, что делать. Российские войска, которых все столько времени все ждали, никак не входили, и в перспективе почему-то этого не предвиделось.
- Наступило затишье?
— Да, был период затишья. И перейти из этой тыловой зоны в Донецк я не мог, это было невозможно. Я тогда поехал в Киев, решили обдумать, что делать дальше. Приехал летом 2015 года, нужно было на что-то жить. Денег-то мне никто не платил. Какое-то время жил у Богданова, ему собрали с миру по нитке волонтёры, он на эти деньги снял квартиру. Потом… На тот момент «Азов» был уже из батальона переформирован в полк. Я Саше Жучковскому написал: это интересно? Он ответил, что интересно. И я поступил в «Азов» на должность внешнего инструктора.
- Что это за должность?
— Я проводил там начальную подготовку с рекрутами, но в штате полка не состоял. То есть я вступил не в сам полк, а поступил в учебно-тренировочный центр этого полка, где они проводили набор добровольцев. Там они проходили начальную подготовку, а потом этих добровольцев, тех, кто подготовку прошёл, отправляли уже в сам полк. Я в этом учебном центре был инструктором, и у меня был доступ к информации — и к штабному компьютеру, и с командованием я общался. Не рядовым пехотинцем был.
- Вы этим воспользовались?
— Да, раздобыл всю информацию со штабного ноутбука, в том числе штатно-должностной список этого полка, краткие биографические данные. Информации о самой структуре этой базы «Атек», как она была организована. Это был завод «Атек», частично «Азов» его занял. Территорию завода они использовали для занятий по тактике…
- Там вы провели основное время своей «командировки»?
— Да, там. Был ещё командирован на два месяца в Урзуф, там «азовцы» заняли базу на территории санатория «Чайка», там же располагались несколько служб полка. Другие части были в Мариуполе, в Юрьевке.
- В это время полк «Азов» уже был частью государственных силовых структур?
— Да, был частью Нацгвардии. То есть, Нацгвардия официально платила «Азову» зарплату, а неофициально они получали из внутреннего фонда. Он формировался так: получал боец, например, 12,5 тысяч гривен, и 2,5 тысячи отдавал в этот фонд. У всех в «Азове» была одинаковая зарплата, все по 10 тысяч получали, в том числе и командиры. Все «лишние» деньги сдавали в фонд, туда же поступала волонтёрская помощь. С Билецким несколько раз встречался, чай пили в кафе фитнес-клуба, куда он ходил…
- Какое у вас осталось впечатление? В эфире телеканала «Звезда» вы сказали, что он не такой, каким его представляют — не такой страшный.
— Да, но я не говорил, что он добрый, как заявил один из гостей эфира. Я сказал, что он договороспособный, в отличие от многих из тех радикалов, которые поступали в «Азов» на начальном этапе, на которых он сделал себе репутацию. Там были те ещё отморозки, но он использовал их, чтобы как по ступенькам подняться к власти, стал депутатом Рады. Он пользуется авторитетом у этих радикалов и может их, скажем так, приструнить в случае необходимости.
- Вы сказали, он договороспособный, это в каком смысле?
— Договороспособный в том смысле, что он не является таким же, как они (радикалы «Азова» — Ред.). Он сейчас политик, и он не может сильно отклоняться от того общественного мнения и государственной линии, какие есть в Украине: что она целостная, неделимая, что Крым — это Украина, Донбасс — это Украина… Но Билецкий понимает, что точка невозврата уже пройдена, что Донбасс вернуть в Украину и сделать так, как было раньше, уже не получится, такого уже не будет. Но, в отличие от действующей украинской власти, он способен радикалов в узде держать, которых сегодня власть не может контролировать. Фактически в Украине сейчас не то чтобы двоевластие, но есть официальная власть и есть радикалы, которых используют для давления на действующую власть, чтобы были приняты те или иные нужные решения.
- Кто использует?
— Конкретных кураторов я не видел, но мы же понимаем, что Украина сегодня — это такой полигон, где иностранные спецслужбы задействованы.
- Вы предполагаете, что радикалов используют именно иностранные спецслужбы?
— Мы же понимаем, что спецслужбы именно для этого и нужны, чтобы оказывать какое-то воздействие, влиять своими методами. Тем более, что радикальные подразделения, в том числе «Правого сектора», финансируются из-за рубежа, в частности, диаспорами. Я точно знаю, что одно из подразделений Нацгвардии готовили военные инструкторы из «Цахал» (Армия обороны Израиля — Ред.). Понятно, что они не сами туда просто приехали. Значит, задействованы и спецслужбы Израиля.
В Нацгвардии эти инструкторы готовили батальон лёгкой пехоты, это подразделение, подготовленное для боёв в городских условиях. У Израиля в этом есть колоссальный опыт.
- Вот недавно, в день создания УПА*, националисты провели в Киеве и в других городах марши протеста. Здесь тоже можно увидеть иностранное или какие-либо иное влияние?
— Все эти радикальные группы управляемы. В «Правом секторе» Ярош по факту не является командующим, он скорее подставное лицо, для вида… Другие люди этой организацией управляют, есть что-то вроде коллегиального управления. В том числе Стемпицкий там не последнюю роль играет. Командиры подразделений большей властью там обладают, чем Ярош. Понятное дело, что за ними кто-то стоит, не могут же они действовать самостоятельно. Хотя лично я кураторов не видел, да у меня и задания такого не было.
- Вы в одном из интервью рассказывали, что участвовали в операции «Правого сектора» по ликвидации военнослужащих ВСУ. Что это за операция?
— Да, я об этом преступлении «Правого сектора» даже сообщал в Генеральную прокуратуру Украины, когда там ещё Луценко управлял. Ситуация была в том, что были ликвидированы командир инженерно-сапёрного взвода со второго батальона 93-й бригады ВСУ Александр Цисарь, позывной «Шип», и ещё двое военнослужащих. «Шип» стал свидетелем, когда 7-й батальон ДУК воровал у него со склада тротиловые шашки. И он сказал, что шашки эти нужно будет вернуть, и потребовал эти хищения прекратить, иначе будут проблемы. Черный доложил Стемпицкому. А 7-й батальон был на тот момент единственным поставщиком оружия. И последовала команда — «уберите их, спишете на сепаров».
Черный сформировал группу ликвидации, при этом часть участников «Правого сектора» отказалась в этом деле участвовать. Рэм, Мульт, Локи, Монах, Худой, Ягуар и ещё несколько человек отказались. Из-за этого произошёл раскол подразделения в дальнейшем, который тогдашняя власть потом использовала во время событий в Мукачево, когда надо было «Правый сектор» лишить народной поддержки. В группу ликвидации вошли грузинский доброволец Яшка, хорват Дэни, Богданов — но он непосредственно никого не убивал. Я тоже входил в группу — и тоже никого не убивал. Несколько человек внешнее прикрытие осуществляли.
«Шип» на БМП ехал из Опытного в Водяное, его подождали. И первую гранату РПГ-22 выпустил Яшка, БМП ушла в зелёнку. Вторую гранату, контрольную, пустил Дэни. Двух гранат вполне хватило, ничего уже делать не нужно было.
- И всё это списали на боевые действия?
— Да. Расследования по существу не было. Сначала украинские СМИ заявили, что «Шип» на мине подорвался, потом придумали версию, что сепаратисты его подбили из СПГ-9. Просто потому, что было известно, что на этом участке фронта у ополченцев есть СПГ-9. Но любой вменяемый военный человек понимает, что никакая диверсионная группа с СПГ-9 не потащится в тыл, такую бандуру с собой тащить — это бред.
- Вы сказали, что сообщили об этом преступлении в Генпрокуратуру?
— Да, я писал сообщение о преступлении в ГПУ, когда был уже в России. На Украине, понятное дело, я не мог об этом сообщать…
- Как вы снова оказались в России? В одном из интервью вы говорили, что в какой-то момент оказались на гране провала, расскажите подробнее.
— Да, «Штирлиц понял, что он на грани провала». Смысл в чём: в Украине все иностранцы, которые съехались воевать, периодически создавали общественный резонанс, говоря о проблемах с получением украинского гражданства. Получалось так: они приехали воевать за Украину, а паспорта украинские им не выдают. И на родину они вернуться не могут. Они собирали митинги, требовали паспорта. Для вида и я на эти митинги ходил, потому что звали.
Хотя на самом деле ситуация не совсем такая. Паспорта не могут получить те, кто имеет проблемы определённые на родине, кто бежал от уголовного преследования или границу с Украиной перешёл нелегально. У них есть трудности с получением украинского гражданства, им Порошенко не торопился давать паспорта. А тем, кто проблем дома не имеют и в Украине легально, тем паспорта потихоньку и без лишнего шума дают. Но для этого они должны отказаться от своего гражданства, потому что в Украине запрещено двойное. В «Азове», а там есть своя юридическая служба, которая использует ресурс Билецкого как депутата, они своим бойцам делают украинское гражданство легко. И когда подошла моя очередь, мне говорят: приезжай, расписывайся, сдавай российский паспорт — со справкой походишь и потом получишь украинский паспорт. Я российский паспорт сдавать не собирался. Но и объяснить я не мог в «Азове», почему не еду за украинским документом. Сообщил Жучковскому, что больше время тянуть не могу. Он ответил: подожди несколько дней, эвакуируем.
- Как произошла эвакуация?
— Могу только сказать, что я добрался до границы, перешёл её и оказался дома. Украинские пограничные пункты я не пересекал, могли бы возникнуть вопросы.
- Кота тоже с собой взяли?
— Конечно. Я же не мог его бросить. Мой кот тоже в «Азове» со мной послужил, местную собаку гонял… Собаку, кстати, Адольф звали. Сначала я боялся, что она его разорвёт, но кот себя отстоял в конечном итоге, сам её гонял иногда.
- Итак, вы оказались в России…
— И у меня начались проблемы.
- Какие? Вот вы оказались на территории РФ, и?..
— В одном из приграничных городов я встретился с волонтерами, которые ехали в Донецк, передал им вещи и кота, он теперь живёт у них в Донецке — потому что я планировал туда вернуться, вступить в ополчение. Передал это всё и поехал домой. Но тут-то и начались проблемы. Сначала на НТВ сняли про меня сюжет нехороший. Я им информацию объективно представил, а они меня выставили предателем: был в «Правом секторе», предал родину, а потом раскаялся. Хотя в тот момент Следственный комитет только проводил проверку, и пресс-секретарь Следкома предателем меня не называла, она в том же репортаже сказала, что в настоящее время Следственный комитет проводит проверку по факту участия жителя Владивостока в конфликте на Донбассе. Никаких моральных оценок моим действиям она не давала. А НТВ почему-то назвали меня предателем.
- Как о вас узнали на НТВ?
— Не знаю, они сами меня нашли.
- Но о вас же никто не знал тогда в России?
— Знал мой знакомый, который в ФСБ в военной контрразведке служил. Он узнал из-за того, что я находился на Украине вместе с Богдановым — за ним они присматривали всё это время. А я с Богдановым «засветился». И вот во Владивостоке они провели в связи с этим оперативные мероприятия. Мероприятия заключались в том, что они мониторили мою страницу ВКонтакте.
- Российские спецслужбы не знали о вашей роли в «Правом секторе» и в «Азове»?
— Владивостокские — не знали. Написали рапорт в Следственный комитет, Следственный комитет возбудил уголовное дело. Провели предварительное следствие, по результатам которого дело передали в суд и, к сожалению, мне дали срок реальный. Хотя говорили, что дело закончится штрафом. Но вместо штрафа я провёл в тюрьме год и 11 месяцев.
- Вас отдали под суд?
— Меня посадили под стражу в СИЗО, потом состоялся суд. Меня судили почему-то в особом порядке.
- Что это значит?
— Это такой порядок судебного разбирательства, когда обвиняемый полностью соглашается с предъявленным ему обвинением, признаёт вину и получает наказание не более двух третей от максимального… Особенность особого порядка в том, что не исследуются материалы дела и не изучаются никакие доказательства. Просто прокурор подписал обвинение, обвиняемый всё признал — и всё, поехал…
- Вы признали вину?
— Я вину не признавал в том объёме, в каком мне её инкриминировали. Я признал лишь то, что я был в «Правом секторе». Меня-то обвинили в том, что я был в «Правом секторе» в интересах «Правого сектора», стрелял по мирным жителям — меня в этом обвинили. Я этого не признал. Тем более, в материалах дела были свидетельства Жучковского и ещё одного человека, который, к сожалению, пожелал остаться инкогнито, они подтвердили, что я сотрудничал с ополчением. А эти материалы не изучались, поскольку был особый порядок. И пока мой адвокат не дошёл до Верховного суда, реакции не было. В апелляционной инстанции во Владивостоке мне только скостили срок с трёх лет до двух с половиной. Потом кассационная инстанция в Приморском крае отказалась вообще рассматривать кассационную жалобу. И только Верховный суд, рассмотрев жалобу адвоката, обязал суд первой инстанции заново изучить полностью дело. Я тогда уже в колонии был, меня из колонии повезли обратно во Владивосток. Было повторное рассмотрение дела с изучением всех материалов. Судья меня отпустила, но меня не оправдали. Признали виновным ровно на ту долю, сколько я на тот момент просидел. Меня прямо в зале суда выпустили.
- Но почему первоначально применили особый порядок рассмотрения и не исследовали материалы дела? Вам это предложили?
— Предложили следователь и назначенная государством адвокат. Они меня убедили в том, что это всё будет очень быстро, и я получу максимум штраф. Начали рассказывать, что невозможно вызвать свидетелей из Донецка, поскольку невозможно их официально уведомить… Хотя на самом деле всё это можно было сделать. Мне кажется, им было просто всё равно. Они там во Владивостоке живут, им плевать, кто там с кем на Украине воюет, для них главное было — это дело побыстрее запихать в суд…
- Когда был этот суд?
— В мае меня взяли под стражу, уже после перехода границы. Я написал заявление в ФСБ о том, что был в «Правом секторе». Нарушений, конечно, было много, по идее, меня не должны были брать под стражу. Но… зато до Владивостока бесплатно доехал. А суд был в августе 2016 года.
- А когда вышли на свободу?
— В апреле 2018 года. Жил какое-то время во Владивостоке, пока шло ещё разбирательство. Когда подписку о невыезде отменили, поехал в Москву.
- Вы рассказывали, что и ваш отец ничего не знал о вашей разведработе на ополчение?
— Да, когда я поехал на Украину, он сказал мне: ты предатель, смени фамилию, я тебя знать не хочу. Узнал всё только тогда, когда после репортажа НТВ Александр Жучковский опубликовал опровержение в своём блоге. Ему об этом сообщили. Конечно, он обрадовался…
- Сюжет на НТВ о вас вышел до первого суда?
— Сюжет на НТВ вышел до того, как меня осудили. И я считаю, что из-за них мне и дали реальный срок. Если бы они меня не представили как предателя, который якобы убивал мирных жителей на Донбассе… Они вообще всё это сами придумали. Я всё им рассказал. Они там всё кусками нарезали, как им надо. Я думаю, только из-за этого мне срок дали.
- Сейчас вы в Москве?
— Я приехал, чтобы разобраться со всеми последствиями этого судебного решения. Пытаюсь снять судимость, поскольку для этого есть основания — это декриминализация 282-й статьи УК. Сейчас за репосты сразу не сажают.
- Вас ещё и за репосты осудили?
— Да, по двум статьям. За «Правый сектор» и за публикации на моей странице ВКонтакте. Но это я не сам писал, я делал репосты сообщений 7-го батальона ДУК. Там это было необходимо делать, это были своего рода отчёты перед волонтёрами. Эти публикации признали (в России — Ред.) экстремистскими.
- Вы к кому-то обращались по поводу этого?
— Я обратился в Кунцевский суд, попросил снять судимость. Но суд отказал в снятии судимости, хотя теперь статья о репостах декриминализирована, это теперь административное нарушение. Но суд отказал на том основании, что меня осудили до того, как статью декриминализировали. Я подал апелляционную жалобу в Мосгорсуд, суд жалобу удовлетворил. Но апелляционная инстанция не может принять решение именно по снятию судимости, это должен сделать суд первой инстанции. И они направили дело для пересмотра в Кунцевский суд иным составом суда, с конкретным указанием, что они обязаны применить закон и снять судимость. И вот на 7 ноября назначено заседание. Если снимут судимость, я хотя бы смогу официально где-то работать (как мы уже сообщили, суд снял судимость. — Ред.).
- А сейчас как вы работаете, чем живёте в Москве?
— Беру машину в аренду и работаю как таксист. Живу в хостеле. Работа сложная, много так не заработать. Кстати, я подал в суд и на НТВ по поводу этого сюжета. Но они говорят, что в сюжете рассказали не о конкретных фактах, а высказали своё субъективное мнение. На самом деле это не так, мнения высказываются иначе. А то, что они показали — утверждение о фактах. Они же не сказали, что — мы предполагаем… Они подали информацию именно вот так, в утвердительной форме. Я запросил специальную лингвистическую экспертизу, чтобы доказать, что там были не оценочные суждения, а утверждения о фактах. Но в экспертизе мне отказали в первой инстанции, отказали в апелляции. Считаю, что суд откровенно стал на сторону НТВ, потому что любой эксперт скажет — там не оценочные суждения. Пресненский суд отказал, и апелляция отказала в удовлетворении жалобы, хотя нужно всего-то провести экспертизу. Мне говорят: если есть претензии к НТВ, я должен не через суд это решать, а просто к ним обращаться…
- Ваши действия?
— Готовим кассационную жалобу. Я не хочу это так оставить. Они озвучили это, пусть отвечают.
- В Донецке вы так и не побывали?
— В Донецк я потом уже не поехал. Когда меня освободили, я узнал с удивлением, что там происходят странные вещи — взорвали Моторолу, взорвали Гиви, взорвали Захарченко… Я решил, что мне опасно туда ехать, потому что там какие-то внутренние конфликты начались. И ещё не известно, как бы меня там встретили. Уже нет того общего порыва, какой был в 2014 году, ситуация с тех пор изменилась…
- Люди устали от войны. Как, по вашему мнению, можно эту войну закончить?
— Ситуация, к сожалению, тупиковая. Украина не может договориться, не может свои радикальные группировки держать в узде, они оказывают давление. Конфликт идёт уже шестой год, Вторая мировая война меньше длилась. Сделать как раньше уже и не получится, и не дадут. А как по-новому сделать, пока ещё никто не знает. Моё личное мнение, что для Украины лучший вариант — югославский. Страна распалась, но живут же как-то новые страны — Сербия, Хорватия, Черногория, Македония и др.
- Югославский вариант был кровавый…
— И украинский вариант уже давно кровавый, на Донбассе льётся кровь. На Украине раскол в обществе очень серьёзный. Начиная от Киева и на восток — там много людей даже пророссийских взглядов. И когда радикалов вывели из зоны боевых действий, они в тылу начали организовывать центры патриотического воспитания. Они взялись за молодёжь, начали её воспитывать. Потому что в поколении средних лет слишком много ещё людей с пророссийскими взглядами. Они (националисты — Ред.) поняли, что им нужно работать на будущее, и они активно это делают. Сейчас вынашивается новое русофобское поколение, которому объясняют, что Россия — это плохо, от неё все беды Украины. А детям ведь если объяснили, что хорошо, что плохо — это на всю жизнь, это у них в подкорке будет сидеть, в подсознании. Какие потом аргументы мы бы ни приводили, до конца их уже не получится переубедить.
От редакции. Вот такая непростая история "Русского Штирлица", работавшего на спецслужбы ДНР. Романтическое увлечение игрой привело его в воюющую Украину, где он стал работать как агент, разведчик в интересах спецслужб народного ополчения. А вернувшись оттуда, оказался преступником. Мы могли бы, конечно, сгладить историю, или оборвать ее на счастливой ноте — возвращении Алексея Филиппова из Украины. После чего поставить точку. Но решили рассказать все как есть. Это — реальная история реального человека, действовавшего в реальных обстоятельствах.
* Деятельность организаций запрещена в РФ
