В феврале этого года в прокат вышел новый украинский экшн-фильм «Круты 1918», посвященный второстепенному эпизоду Гражданской войны, ставшему в наши дни одним из основополагающих украинских мифов. О какой-либо исторической достоверности сего «шедевра» говорить не приходится, ложь содержится практически в каждом его эпизоде.
Достаточно посмотреть фрагмент, в котором главные герои прибывают на станцию Круты, чтобы понять об этом фильме все. Режиссер сознательно создает картину нападения большевиков на независимую Украину, в которой почти все (кроме главных злодеев) говорят по-украински — в том числе и жители Киева, в то время города абсолютно русскоязычного.
Именно поэтому зрителю показывают, как один из героев подходит к зданию станции, на которой написано по-украински «КРУТИ». Стоит ли говорить, что такой надписи в январе 1918 г. не могло быть в принципе — с момента основания станции в 1868 г. название ее всегда писалось по-русски: «КРУТЫ». И лишь полгода спустя после событий под Крутами, летом 1918 г., название, скорее всего, было заменено на украиноязычное.
Впрочем, сегодня речь пойдет не про бой под Крутами, о котором не написал только ленивый, а про человека, благодаря которому станция «КРУТЫ» превратилась в «КРУТИ», станция «КИЕВ» — в «КИЇВ», а станция «ХАРЬКОВ» — в «ХАРКІВ».
Борис Аполлонович Бутенко родился 28 февраля 1872 г. в городе Гори Тифлисской губернии за семь лет до появления на свет другого известного земляка — Иосифа Джугашвили. Отец Бориса, Аполлон Бутенко, происходил из потомственных дворян Воронежской губернии, к Украине семья никакого отношения не имела. Когда Аполлон Бутенко, служивший мировым судьей, стал членом окружного суда и статским советником, семья перебралась в Тифлис.
Именно там Борис учился в гимназии, а затем поступил в петербургский Институт инженеров путей сообщения Императора Александра I, который и окончил в мае 1896 г. со званием инженера и с правом на чин коллежского секретаря. В 1898-1912 гг. Бутенко служил на Кавказе производителем строительных и дорожных работ, чиновником особых поручений при Наместнике, правителем канцелярии Закавказских железных дорог, помощником начальника, а затем и начальником службы движения тех же дорог.
В 1912 г. Бутенко был перемещен на должность начальника службы движения Юго-Западных железных дорог (ЮЗЖД) и в связи с этим переехал в Киев. В 1916 г. был приглашен правлением частной Подольской железной дороги на пост ее управляющего и вскоре утвержден на нем министерством. К этому времени Бутенко уже был действительным статским советником, инженером 5 класса, имел ордена Святого Владимира 4 степени и Святого Станислава 2 степени.
Отзывы о его профессиональной деятельности были противоречивыми.
Наместник на Кавказе считал, что Бутенко «неутомимый труженик, прекрасный техник и вообще весьма образованный и способный человек», что он «всесторонне ознакомлен с железнодорожной службой» и «много содействовал приведению дорог в нормальное положение».
Будущий генерал-хорунжий Б.С. Стеллецкий считал назначение Бутенко начальником движения ЮЗЖД неудачным, полагая, что тот получил высокий пост лишь благодаря протекции, и характеризовал его следующим образом:
«…Отличный семьянин, все время почти исключительно занятый заботою о своих детях, зачастую долго рассказывавший о состоянии желудка у детей своим подчиненным, являвшимся к нему со служебными докладами. Бутенко не мешал никому работать и бывал очень доволен, когда его оставляли в покое. С сигарой в зубах он любил кейфовать в спокойном кресле служебного своего кабинета, и если мало осведомленное лицо начинало задавать ему какие-либо служебные вопросы, то на его полном лице являлось такое мучительное выражение, что его собеседник, испугавшись, думал, что Бутенко внезапно заболел. Постепенно все привыкли к этому отсутствию начальника службы движения и в случае необходимости обращались к его помощникам, которые вершили дела почти совершенно самостоятельно и только о важных вопросах докладывали непосредственно начальнику дороги».
До 1917 г. Бутенко позиционировал себя как русского националиста и «крайне правого монархиста». Несомненно, он исходил из карьерных соображений, так как в то время министром путей сообщений был один из лидеров партии националистов С.В. Рухлов. Впрочем, после Февральской революции Бутенко стремительно покинул потерпевший крушение русский лагерь и попытался примкнуть к победителям. По некоторым данным, он состоял в кадетской партии, но, вполне возможно, современники путали его с однофамильцем, одним из лидеров киевских кадетов Петром Бутенко.
На политическую арену Бутенко вышел весной 1918 г. Он вступил в группу заговорщиков, готовившую свержение Центральной рады и установление гетманского режима, участвовал в переговорах с немцами.
«Каким образом и кто позвал Бутенко к нам в партию, я не помню, — вспоминал П.П. Скоропадский. — В то время он заходил ко мне. Мы с ним познакомились, он произвел на меня хорошее впечатление, на членов партии тоже, таким образом, он попал в список на должность министра путей сообщения». Представители украинских партий первоначально противились этому назначению, характеризуя Бутенко как «украинофоба» и человека, враждебно настроенного к украинской государственности. Видимо, они не забыли его «черносотенное» прошлое.
Но Бутенко все-таки стал министром, а его деятельность на посту министра, который он занял 3 мая 1918 г., превзошла все самые радужные ожидания даже наиболее радикальных украинских националистов: для того чтобы засвидетельствовать свою лояльность новому государству и перечеркнуть прошлое, Бутенко начал тотальную украинизацию своего ведомства.
Министерство путей сообщения стало прибежищем для деятелей времен Центральной рады, к которым в других гетманских министерствах относились с подозрением. Так, например, одним из заместителей Бутенко стал бывший министр путей сообщения времен Центральной рады Вадим Ещенко, активный член партии самостийников-социалистов.
Бывший посол УНР в Румынии Николай Галаган вспоминал, что в министерстве Бутенко доминировали украинцы, в то время как почти во всех остальных — «правые русские и украинофобы». «В деле восстановления нормальной служебной работы и в борьбе с различными деструктивными элементами он оперся на национальный украинский элемент, поддерживая его по службе», — отмечал министр иностранных дел Дмитрий Дорошенко.
17 мая 1918 г. Бутенко издал приказ про украинизацию Министерства путей сообщения.
«В Министерство поступают известия, — писал Бутенко, — что некоторые высшие чиновники заставляют служащих говорить с ними на московском языке <…>. Приказываю твердо помнить, что в Украинской державе государственным языком является украинский, предлагаю на все бумаги, поступающие в институции на украинском языке, на том же языке и отвечать».
Вскоре были созданы курсы украинского языка для железнодорожников, которые должны были открыться на всех крупных станциях. Созданием курсов должны были заниматься железнодорожные комиссары, а непосредственно вести их — представители украинских культурно-просветительских организаций. В течение 45-часовой программы железнодорожники должны были изучить фонетику, этимологию и синтаксис «мовы», читать произведения Котляревского, Квитки-Основьяненко, Костомарова, Шевченко, Кулиша, Драгоманова, Франко, Винниченко, писать проверочные диктанты и переводить тексты с русского на украинский, а в конце курса выдержать экзамен.
Уже в первые недели руководства Бутенко украинский язык безраздельно воцарился на железных дорогах Украины. На станциях русские вывески менялись на украинские, на вагонах на всех линиях появилась надпись «Україна», а в привокзальных киосках продавались исключительно украинские книги и газеты. Министерство промышленности и торговли обвиняло министерство Бутенко в том, что оно «организацию — первое требование железнодорожного хозяйства — заменило украинизацией».
Очевидно, процесс украинизации шел не так гладко, как планировал Бутенко, и поэтому ему пришлось повторно требовать того, чтобы все бумаги, приходящие в министерство, были исключительно на украинском языке. Если же они будут и далее приходить на русском, то он обещал возвращать их назад и рассматривать подобные действия как неисполнение распоряжений министра.
Бутенко не ограничивался приказами и рекомендациями, и к октябрю 1918 г. за отказ учить «мову» были уволены 42 служащих ЮЗЖД. Как вспоминал современник, сам министр требовал от своих подчиненных и являвшихся к нему лиц «объяснения по украинско-грушевскому наречию».
Самым запоминающимся эпизодом украинизаторской деятельности Бутенко стала его переписка с министром торговли С.М. Гутником.
Гутник писал все бумаги по-русски, и на одну из них, отправленную в ведомство Бутенко, он получил следующий ответ на французском языке: «Министерством путей сообщения получена из министерства торговли бумага, написанная на языке малоупотребительном в нашей стране. Так как в составе нашего министерства имеются служащие, знающие все языки, даже и наименее употребительные, то бумага была прочитана и переведена. Тем не менее, министерство путей сообщения имеет честь просить в том случае, если в составе министерства нет людей, знающих государственный язык, писать бумаги на языке общеупотребительном во всех цивилизованных странах — французском, а не на языке, мало кому известном в нашей стране».
«…Французское письмо украинского министра, недавнего черносотенца, о "малоупотребительном в нашей стране" русском языке останется как исторический документ той печальной эпохи», — комментировала эту историю газета «Киевская жизнь» год спустя.
У Бориса Бутенко был младший брат Вадим — историк, преподававший в Санкт-Петербургском и Саратовском университетах. Вероятно, он немало бы удивился, узнав, что его старший брат стал радикальным украинским националистом и гонителем русского языка.
Летом 1918 г. Бутенко вступил в конфликт с профсоюзами, что привело к масштабной забастовке. В ответ министр запретил железнодорожникам проводить любые собрания и организовывать забастовочные комитеты, администрация железных дорог получила возможность обращаться за помощью к командованию немецких и австрийских оккупационных войск. В Киеве Державная варта и немецкие подразделения окружили Соломенку и другие предместья, где жили железнодорожники, и заставляли приступать к работе. В конце концов забастовка была подавлена, но этот конфликт чуть не стоил Бутенко жизни. 29 июля 1918 г. в киевском пригороде Пуща-Водица на министра было совершено покушение, но он уцелел.
Значительная часть Совета министров была настроена к Бутенко крайне негативно.
Гетманский министр В.Е. Рейнбот вспоминал, что Бутенко «сохранял тесные и добрые отношения с левыми радикальными украинскими группировками, неприязненно настроенными к гетманскому строю. Бутенко искусно сидел на двух стульях, готовый в зависимости от обстоятельств пересесть окончательно на тот, который окажется более удобным и устойчивым в данный момент. Он горячо отстаивал в Совете министров созданную еще революционным периодом вооруженную железнодорожную "охорону". Последняя состояла в большей своей части из членов "боевок" социалистических партий, имевших во главе крайних украинцев-русофобов».
В Киеве им был сформирован железнодорожный полк из украинских самостийников. Полк этот, «представлявший самое опасное скопище социалистической железнодорожной молодежи, никем не управляемой и отрицающей всякую дисциплину», формально предназначался для подавления забастовок и проведения политики украинизации.
По словам министра исповеданий В.В. Зеньковского, Бутенко вызывал «отвращение и даже подозрения (я не имею данных, что он был нечестен, о чем ходили упорные слухи, но личное впечатление скорее было благоприятно для этих слухов…)». Якобы разные темные личности, пользуясь выданными Бутенко удостоверениями, вывозили грузы в Советскую Россию и продавали их там. По мнению председателя Совета министров Ф.А. Лизогуба, Бутенко остался в своем кресле лишь потому, что пользовался поддержкой немцев. Для такого мнения были все основания, так как министр путей сообщения ретиво служил оккупантам и прилагал все усилия к беспрепятственному вывозу хлеба в Германию, а не в нуждающиеся регионы Украины.
Товарищ министра торговли и промышленности В.А. Ауэрбах отмечал, что, «кажется, нет никаких данных в прошлом Б.А. Бутенко для признания его украинским деятелем». При этом «при всяком удобном и неудобном случае он заявлял о своей "щирости", спешил перекрашивать станционные наименования и переводить предназначенные для публики правила и объявления на непонятную для нее "мову", выдвигал по службе железнодорожников, знающих малороссийский язык, вырабатывал украинскую железнодорожную терминологию, составил для не знающих "мовы" служащих учебник украинского языка, образовал украинские ячейки по линиям железных дорог, для слежки за враждебно настроенными к украинизации служащими он назначил тысячи явных и тайных комиссаров (чаще всего из низшего персонала, что, однако, не мешало руководиться их доносами при увольнении и назначении начальствующих лиц), но, несмотря на весь этот тарарам, я никогда не мог обнаружить в Бутенко искренней, бескорыстной преданности украинской идее.
Типичный железнодорожный инженер, совсем не глупый, энергичный и крутой, напористый и грубоватый, сосредоточиваясь на службе и карьере, вообще едва ли когда-нибудь серьезно задумывался о каких-нибудь национальных и других общих вопросах, а "щирость" при некоторых условиях столь же полезное в карьерных целях средство, как и русский паспорт и звание русского инженера путей сообщения могли пригодиться после падения гетманского правления».
Бутенко, действительно ведший двойную игру, к осени 1918 г. перебежал на сторону противников гетмана.
Он выступил за то, чтобы правительство нашло взаимопонимание с Украинским национальным союзом (УНС), в который объединились украинские левые и националистические организации. В свою очередь, при переговорах с гетманом о создании нового кабинета представители УНС хотели, чтобы Бутенко оставался на своем посту, так как в его министерстве «проводится украинская политика». Но гетман, в конце концов, выбрал пророссийскую ориентацию и 14 ноября 1918 г. отправил правительство в отставку, в том числе и Бутенко.
Вскоре началось антигетманское восстание. Решение о нем было принято на заседании оппозиции, состоявшемся непосредственно в помещении Министерства путей сообщения, тогда же избрали и Директорию УНР.
Скоропадский так до конца и не поверил в измену Бутенко: «Я не допускаю мысли, что Бутенко вел двойную игру, думаю, что он был в руках этих щирых украинцев, которые на всякий случай готовили себе камень за пазухой, чтобы в удобный момент выступить против меня. <…> Я и до сих пор не имею данных этому поверить, но факт тот, что вся организация Бутенка, действительно, как и предполагалось, пошла против меня в дни восстания Петлюры».
В 1919 г. Бутенко, получив деньги от петлюровцев, благополучно уехал в Европу.
В.К. Винниченко вспоминал, что министр иностранных дел УНР В.М. Темницкий раздавал «деньги сотнями тысяч и миллионами разным грязным людям и даже врагам украинства, реакционерам и русским черносотенцам», в частности, «этим "социалистом" было выдано несколько сот тысяч крон известному реакционеру, бывшему гетманскому министру Бутенко», на которые тот «поехал в Берлин и проводил там контрреволюционную и контрукраинскую работу».
Проживая в Берлине, Вене и Будапеште, Бутенко активно участвовал в украинском монархическом движении, поддерживая в качестве претендента на украинский престол то бывшего адъютанта Скоропадского И.В. Полтавца-Остряницу, то австрийского эрцгерцога Вильгельма Габсбурга («Васыля Вышиваного»).
В начале 1920-х гг. он стал одним из лидеров Украинского народного казацкого товарищества (УНКТ), сторонники которого копировали идеологию немецких национал-социалистов, призывали к борьбе против «жидовско-большевистского господства на Украине» и именовали себя «националистами-казаками». К этому времени Бутенко вновь «вспомнил» русский язык и попытался сотрудничать с русскими монархистами-эмигрантами. В 1921 г. он побывал на русском монархическом съезде в Рейхенгалле, время от времени писал для разных русских эмигрантских изданий.
До недавнего времени считалось, что Бутенко умер в 1926 г. В действительности же он скончался 9 декабря 1940 г., о чем упоминается в сообщении Венгерского телеграфного агентства. Похоронили бывшего министра на Новом кладбище Будапешта.
Примечательную характеристику деятельности Бутенко оставил В.В. Шульгин.
В статье, посвященной национальному самосознанию крестьян Малороссии, он отметил, что нельзя требовать «национальной твердости от неграмотного крестьянина, когда в Киеве существовал… господин Бутенко. Человек с высшим образованием, инженер. При министре путей сообщения Рухлове распинался в невероятной преданности русской национальной идее. Дошел до ступеней известных, занимая важный пост в управлении Юго-Западных железных дорог. Затем этот ярый русский националист очутился министром путей сообщения в гетманском кабинете».
Вспоминая эпизод с ответом на французском языке, Шульгин с горестью отмечал: «Если получивший высшее образование русский националист ради министерского портфеля нашел нужным проделать вышеуказанное, то что же удивляться нашей несчастной деревне»; ведь может даже так получиться, что «наши хохлы, по примеру просвещенного господина Бутенки, припишутся к той "нации", которая им более убедительно посулит то, чего им хочется».
