Город, полностью пустой на боковых улицах и окраинах, весь втянулся на Артема, многокилометровая во всю ширину проезжей части — по три полосы с каждой стороны — человеческая река не волнами, а единой плотной массой накатывала на оперный театр.
И в этой плотности угадывались единое и собранное народное тело, коллективный разум, солидарная воля, общее горе и обездоленность, но такие же общие ярость и решимость продемонстрировать всему миру, убийцам, врагу свое упрямое донецкое наперекор, назло, несмотря на. Да, были слезы, хмурые и отрешенные лица, была боль, были вопросы, что же дальше, но все эти люди все так же уверены в непреложности и правильности выбранного когда-то пути. Пусть даже за него отдали свои жизни лучшие люди республики — право жить по-своему, быть русскими, говорить на своем языке, сохранить собственную культуру пришлось завоевывать большой кровью, но если у кого-то и возникли сомнения в том, что оно того стоило, эти немногие теряются на общем фоне. Их страхи и неуверенность сегодня полностью утратили право голоса, хотя еще вчера звучали громко и раздраженно в транспорте, на рынках, в очередях.
В каком-то смысле гибель главы республики стала нестерпимо болезненным экзаменом на верность своему четырехлетнему самостоянию. Перед лицом большой беды все невзгоды, проблемы, разочарования померкли, и вновь во весь полыхающий кровавым заревом горизонт проявилась суть происходящего — все ошибки оказались мгновенно прощены и забыты, все обиды получили отставку. Вдруг вновь появилось яркое, как вспышка, тонкое, как струна, и пронзительное, как крик подранка, понимание — мы на войне. Наших людей убивают. Все — как в 2014 году.
Сегодня в фойе Донецкого оперного театра, где был выставлен гроб с телом покойного, развернула свою уже, казалось бы, утратившая всякую актуальность география Русской весны: ДНР, ЛНР, Абхазия, Южная Осетия, Крым и Россия, из которой приехали сотни, а то и тысячи людей, чтобы отдать дань уважения истинному сыну донецкого народа. Я говорю народа потому, что это народ — общность, сознающая единство своих политических и культурных интересов и целей, укоренившаяся в непреклонности своего исторического выбора. И понимающая, что ее локация — это границы большой родины. России. А значит, она защищает не только себя, но и тех, кто за ее спиной, не осознавая, какая угроза над ними нависла, безмятежно и бездумно доверяет свою жизнь накатывающему с моря бризу, пребывая в уверенности, что далекая война не имеет к ним никакого отношения.
Речь не идет, конечно, об опасности военного вторжения, но украинский нацизм — это ведь призма, гротеск, увеличительное стекло, вобравшее в себя и доведшее до логического конца то глобальное отрицание, отмену, которую Запад приготавливает для России как цивилизационного и ценностного пространства. И в этом смысле Донбасс в целом и Донецк в частности стали преградой на пути масштабного нашествия, цель которого — лишить русское сознание корней и ориентиров, вынудить его поверить в собственную ущербность и неспособность обустроиться на планете самостоятельно, без внешнего водительства народов, которые якобы сумели выработать единственно верные рецепты общественного быта.
Я совершенно сознательно отошел в сторону от репортажа. Убийство первого лица республики — это событие, которое вдруг и не напрасно обнажило смысл того глобального противостояния, которое продолжается в Донбассе уже более 4 лет. Здесь пролегает линия цивилизационной обороны, и Захарченко был и остается одной из наиболее значимых фигур в пространстве, где бьется сердце России. Он не снискал себе славы правителя, который не делал ошибок — напротив, сограждане склоняли его имя на всех перекрестках, устав от безработицы, нищеты и общей политической невнятицы, связанной с Минскими соглашениями.
Но все это отошло, опало, как осенняя листва, когда стало ясно, что его жизнь была хрупкой и целиком заложенным за республику активом, который обнулили как-то необычайно легко и подло. Не все сто тысяч с лишним человек успели попрощаться с Сашей, которого крыли последнего словами вчера и уже без всякой меры любили сегодня. На лафете артиллерийского орудия гроб с телом, ушедшего в легенду Захарченко, медленно двигалось в направлении кладбища, которое называется совсем недаром Донецкое море. Человеческая река провожала своего ставшего в один момент любимым сына — в безбрежность и глубину цепкой Донбасской памяти, которая удерживает в себе все имена и вехи великой истории России, где Донбасский народ вместе со своим главой выбрали себе место защитника и предстоятеля.
