С одной стороны, вроде бы можно. Нонконформисты, подобные Бильченко, всегда играют роль законодателей общественной моды. То есть все основания ожидать, что отрицание позитивного для Украины значения потрясений 2013-14 гг., произошедшего государственного переворота, станет модной интеллигентской тенденцией, к которой начнут подключаться все новые люди из сферы культуры и искусства.
Нечто подобное происходило в Грузии, которая тоже пережила две волны распространения националистических идей. Первая — наиболее мощная, полностью подмявшая под себя страну — прокатилась еще в конце 80-х — начале 90-х прошлого века и была связана с восхождением к власти убежденного националиста, диссидента Звиада Гамсахурдия. Вторую волну породил Михаил Саакашвили, заставивший на мгновение поверить граждан Грузии в то, что он легко сумеет вернуть при помощи военной силы Южную Осетию, а потом и Абхазию. Когда Россия помешала ему сделать это, национализм продолжал разогреваться, как сейчас на Украине, утверждениями об агрессии России и аннексии исконно грузинских территорий.
Спад националистических настроений ознаменовался появлением на политической сцене целого ряда политиков и деятелей культуры, заговоривших о необходимости восстановления связей с Россией и признания за отделившимися территориями права на собственную позицию. Эти, кажущиеся вменяемыми люди, тем не менее, в базовых моментах оставались приверженцами тех идей, которые определяют политику Грузии и по сей день. Для них неизменными оставались два главных принципа — следование курсом евроинтеграции и непризнание независимости мятежных территорий. Абхазия и Южная Осетия — это исконные грузинские земли, но с народами, там проживающими, следует говорить не языком силы, а предлагать им свою дружбу, постепенно договариваться о совместном существовании в рамках единого государства на условиях взаимоуважения, равенства и предоставления им прав на ту или иную степень автономности. Но возвращать их все равно необходимо, пусть даже процесс воссоединения растянется на десятилетия.
Я, отдавая должное искренности Евгении Бильченко, полагаю, что она как раз и является представителем такой либеральной русскоязычной среды на Украине, которую сейчас на воне все возрастающей активности националистов почти не видно, и не слышно. В самом деле, среди русских Киева и других крупных городов, насколько мне известно, довольно много тех, кто не испытывает никаких симпатий к неонацистским группировкам и их идеологии. Они, как и Бильченко, уверены, что радикалы перехватили энергию протеста на Майдане и повели страну не в том направлении. А изначально студенты и интеллигенция вписывались в точную и верную ценностную парадигму — они выступали за европейский порядок, демократию, гражданские свободы, против коррупции и произвола властей.
Бильченко упрекают в том, что в ее трансформации почти не угадываются нотки раскаяния. Но им и неоткуда взяться, поскольку исходный импульс, подтолкнувший десятки и сотни тысяч людей к участию в акции протеста на Майдане, она и ее соратники продолжают считать истинным, свободным от позднейших националистических искажений. То есть виноваты в том, что Украина сбилась с правильного пути, националисты, которые подменили подлинные цели ложными.
Эту уверенность мы уже проходили. Точно так же грузинские интеллектуалы продолжают упорно верить в то, что абхазы и осетины, которые сделали ставку на несвободную Россию, просто находятся во власти губительных иллюзий. Рано или поздно их, конечно же, удастся вырвать из цепких объятий самообмана и ложных химер, в которые они заключили себя по недомыслию. Когда шоры упадут с глаз малых сих, они увидят блистательные перспективы, открывающиеся только на путях евроинтеграции. Выбор несвободы, архаичных общественных отношений, формирующих общественный быт России — это все инструментальные и ситуационные вещи, поскольку Россия помогла им отбиться от безумца Саакашвили и дала гарантии надежной защиты от любых нападений в будущем. Но в глубине души они не могут не понимать, что европейский порядок жизни является куда более продвинутой, благополучной и эффективной моделью, обеспечивающей базовые права и потребности человека.
Боюсь, что похожим образом настроена и украинская интеллигенция, которая, пройдет еще немного времени, начнет уже в более массовом порядке заявлять о себе как о части русского культурного пространства. Объявив, что им не по дороге с националистами, они укажут и на нежелание подключаться к российской социальной архаике, преступному Путину, отжившим формам общественного бытия.
Понятно, что это конфликт более высокого уровня сложности, когда речь идет не о примитивном делении людей по национальному признаку, а о выборе системы культурно-идеологических ценностей. Эти люди не станут называть жителей Донбасса советским быдлом, но выбор России в качестве ориентира для них навсегда останется чуждым.
На самом деле это неплохо, что ориентированная на Европу русская интеллигенция Украины решила рвать связи с радикальным националистическим движением. Это, конечно же, признак выздоровления. Однако она — эта интеллигенция — все еще остается пленником идей, порожденных крушением СССР — о том, что свет приходит с Запада, а Россия окутана мраком. И непонимание того, что вот эта примитивная либеральная вера тоже легла в основание и разрушение Украины как государства, и войны в Донбассе будет и далее лишать этих прекрасных людей возможности понять истинные причины украинской трагедии.
