Призрак бродит по Европе. Призрак коммунизма — написали 170 лет назад Маркс и Энгельс. Призрак — бесплотный дух, наводящий ужас на обывателей, но выброшенный из реального мира, в который он желает, но пока не может вернуться.
Бригада «Призрак» была, пожалуй, самым известным милиционным соединением в ходе гражданской войны на востоке Украины. Она заметно отличалась от десятков других отрядов и подразделений. Ее командир Алексей Мозговой вел телемосты с украинскими промайданными активистами, а ее бойцы использовали символику Украинской советской социалистической республики. Бригада была призраком ушедшего в прошлое мира дружбы народов, международной солидарности трудящихся и всеобщего братства посреди жуткой братоубийственной войны.
В составе «Призрака» действовал Добровольческий коммунистический отряд, объединявший бойцов левых и гуманистических убеждений. В 2015 года в составе отряда появилось еще одно подразделение — InterUnit, группа интернационалистов из США, Чили, Италии, Испании, Германии, Франции, Прибалтики и других стран, приехавших сражаться против того, что они считали воплощением зла — фашизма и империализма. Мы поговорили с командиром этого отряда, скромным итальянцем с говорящим позывным — Немо.
— Десятилетиями людей захватывали истории добровольцев-интернационалистов на испанской гражданской войне или западных коммунистов, приехавших на гражданскую войну в Россию сражаться за будущее всего человечества. Почему ты поехал воевать на Донбасс за «антиукраинских сепаратистов», как называли их тогда в СМИ?
— Я никогда не был на антиукраинской стороне. Я присоединился к бригаде «Призрак», в которой мы сражались под флагом УССР. Мы не против украинского народа, не против идеи украинского государства. Я вполне мог бы согласиться и с идеей единого украинского государства. Для меня это не так принципиально. Важны не границы. Важно, что бы в Украине не было получивших доступ к власти фашистов. И чтобы люди могли жить в мире, с теми базовыми правами, которых они заслуживают.
Я также не согласен, когда меня и таких как я называют пророссийскими ополченцами. Мы не имеем никакого отношения к правительству или армии Российской Федерации. Да и жители Донбасса больше считают себя советскими, а не русскими.
Ты спрашиваешь, как вышло, что я присоединился к повстанческой армии, какие мои мотивы? Смотри, все просто — я коммунист, и я интернационалист. И если мы говорим о международной борьбе, о международной солидарности, то естественно будешь ее сторонником — в том числе и за пределами твоей собственной страны. Это нормально, можно сказать, буднично. И если ты коммунист, то точно также естественно в разных ситуациях использовать разные инструменты, разные методы, которые могут представиться. В тем местах, где существует полностью развитая демократическая система, и более эффективно прибегать к политической борьбе — там, конечно, нужно заниматься политической борьбой. Но если единственный путь — это сражаться, ты просто должен на это решиться.
«Призрак» был возможностью поддержать особую сторону в этой войне. Сторону, которая стремилась к восстановлению более справедливой советской системы.
— Я все-таки хочу услышать еще раз: что эта за сила такая, которая заставила тебя оставить свою прекрасную страну и отправиться на войну?
— Если ты всерьез веришь в коммунизм, в братство людей, то должен понимать — то, что я сделал, это нормально. Быть коммунистом это значит не только иметь в голове картину другого, лучшего и более справедливого мира, но и работать для того чтобы приблизить его создание.
— Но в мире полно конфликтов, в которых можно поучаствовать. Почему ты отправился в Украину?
— Я не люблю войну. Если кому-то нравится просто играть в войну в любой части света, то он без труда найдет себе войну, в которую можно поиграть. И довольно много странных людей этим занимается… Но мне не нравится воевать. Это была гражданская война в сердце Европы. Не Европейского Союза. ЕС — это уродливая конструкция, которую следует разрушить, а именно Европы — я верю в Европу, в континент, где народы могут жить по-братски. И вот, я не мог просто оставаться у себя дома и смотреть как фашисты убивают наших товарищей посреди Европы. Я просто обязан был сделать что-то, чтобы их остановить.
Борьба между фашистами и антифашистами в Украине приобрела наиболее открытые формы. Я думаю, эта борьба неизбежно окажет большое влияние на судьбы всей Европы.
Не только я это понимаю. Множество западноевропейских фашистов присоединились к войскам киевского режима. Почему? Да потому, что они тоже видят: эта война не только про Украину, она в не меньшей мере про Европу. Война за будущее Европы.
— Если сейчас вернуться в те дни, когда ты стал добровольцем, было ли у тебя комплексное понимание того, что происходит в Украине? Как вообще воспринимались эти события в Италии, в итальянских СМИ? Как твоя позиция смотрелась в общем итальянском контексте?
— У Италии довольно странная внешнеполитическая линия. Все официальные медиа говорили, что это война между Россией, США и ЕС, война за газ, газовый рынок — все в таком духе. Формально они поддерживали Украину — в том числе, и потому, что никто в ЕС не смеет выступать против НАТО.
Но в тоже время, уже около у Италии и России довольно крепкие отношения, поскольку Путин и Берлускони считались друзьями — и конечно, речь шла также про энергетические вопросы. И это тоже задавало контекст отношения нашего общества к войне в Украине.
И все же, меня спрашивали: «как же так, ты из богатой страны, чего ты хочешь от своей жизни? Почему ты теряешь свое время на войне, которая так далеко от твоего дома?». Но, как мы уже говорили, ответ прост: я — коммунист.
— Расскажи о том, как ты воспринимал Майдан и весь украинский кризис — в самом начале, когда все только начиналось?
с Если смотреть на этот вопрос через призму официальных СМИ, ты будешь подвержен манипуляциям — будешь видеть ситуацию так, как этого хотят их владельцы. Поэтому, мне пришлось разобраться в ситуации и понять, что происходит.
Я увидел, что это политическая борьба, в которой победили фашисты. Но потом, приглядевшись, и узнав больше о том, что происходило в Киеве, разбираясь в мотивах, которые двигали людьми, выходившими на массовые протесты, я увидел, что у них тоже была свои мотивы, которые можно понять. Некоторые люди выступали против коррупции и всего того плохого и несправедливого, что есть в капиталистической и олигархической системе. Проблема была в том, кто и для чего контролировал эти выступления. А этот контроль как раз осуществляли правые и олигархи — коммунистов не было там и близко.
— А когда ты приехал в Украину, твои впечатления и выводы подтвердились или ты поменял взгляд на происходящее?
— Когда я первый раз приехал в Донецк, я общался с людьми не так много, как мне бы хотелось. Это было лето 2014. Я смог полностью разобраться в ситуации позже, ближе к 2015 году. Война уже шла к этому моменту больше года. Тогда у меня сложилась уже довольно ясное представление о том, что там происходит. Например, не было никаких сомнений в том, к кому нам присоединяться. Я имею в виду, «Призрак», который не был случайным выбором. Это был единственный на этой войне отряд, у которого были международные связи с левыми, и в котором было подразделение коммунистических добровольцев. Только там можно было сочетать военную работу с политической.
Как я уже говорил, я не солдат. Я не хочу делать военной карьеры, и делаю это все только потому, что хочу действовать, чтобы приблизить более справедливый мир.
Поэтому для меня было невозможно присоединиться к другим группам и отрядам. Это были лишь военные единицы, у них не было политической миссии. Тем более, я не мог присоединиться к тем отрядами и подразделениям, в которых состояли русские националисты.
Кстати, в «Призраке» была вначале какая-то странная группа, которую нам удалось вышвырнуть вон, и которую можно назвать правой, националистической. К счастью, нам удалось избавиться от этих людей.
— Ты часто говоришь «мы». «Нам удалось», «мы наладили связь». Видно, что ты был не одиночкой. А кто эти «вы»? Чьим представителем ты выступал на Донбассе?
— (Смеется) Как говорит мой позывной, я — никто. Немо. И я был в бригаде с созвучным названием «Призрак». Никто из нас не желает быть героем, поп-звездой и чем-то в этом духе. Мы всего лишь коммунисты, которые объединились с другими коммунистами, чтобы добиться определенных целей. Мне кажется, весь мир полон такими людьми как я. Коммунисты, или просто хорошие люди, которые пытаются изменить историю.
Мы — это сеть небольших организаций и отдельных активистов, которые работают над вполне конкретными вопросами — кампании солидарности, сбор денег и пожертвований, организация волонтеров.
Еще до того, как мы отправились на войну, мы запустили в Европе довольно заметную кампанию солидарности с народами Украины и Донбасса. Одновременно и гуманитарную, и политическую. Мы старались оказывать давление на медиа западных стран. Пытались заставить их по новому прочувствовать происходящее — по крайней мере, усложнить свой подход, увидеть разные стороны этой войны, отказаться от однобоких интерпретаций.
Также мы постоянно искали контакты и сотрудничество с людьми и организациями на самом Донбассе. Это позволило, например, организовать весной 2015 большой антифашистский форум в Алчевске.
— Я хочу спросить еще об одном сложном вопросе. Вот ты только что рассказал, что даже в «Призраке» были какие-то странные националисты…
— Да, но мы быстро вышвырнули их вон.
— Я понял. Но ведь было полно странных и не очень милых людей вокруг. Я имею ввиду на Донбассе, на так называемой пророссийской стороне, правда? Ты разочарован?
— Некоторые действительно верили в странные идеи вроде панславизма, русского национализма. Мы не можем вычеркнуть это или просто удалить этих людей.
— Расскажи, как ты это объясняешь самому себе? Что ты чувствуешь в этой связи?
— Есть интересная цитата из Ленина, которую мне часто приходилось вспоминать на Донбассе. Не помню дословно, но там говорится что многие люди ждут некой идеальной, стерильной социалистической революции, а все реальные революционеры им кажутся фейковыми, не настоящими. На самом деле никаких идеальных форм в истории не бывает. Общество отягощено иллюзиями, предрассудками и тяжелым наследием эпох, от которых мы хотим уйти.
Если мы перейдем от теории к практике, и посмотрим на все формы сопротивления по всему миру, то увидим везде одно и то же: ничто не является совершенным, ничто не стерильно. Посмотри на Палестину, на Северную Ирландию. Даже если посмотреть на антифашистское сопротивление в Италии, Греции, на Балканах во время второй мировой. Везде было полно проблем, этих странных людей с несимпатичными взглядами.
Как говорил Мао, надо смотреть на лес, а не на деревья — то есть, видеть главное, общее, а не частности и отдельные детали. Так же и с народными республиками. Маленькие группки националистов составляют только 1% сторонников движения. Будет заблуждением или пропагандистской манипуляцией, если ты скажешь, что все республики такие, или что это — главное в восстании.
— Но если суммировать, можно ли сказать, что ты все-таки разочарован своей борьбой на Донбассе?
— В чем-то — да. Но не в главном. Я по-прежнему считаю, что решение присоединиться к повстанцам было верным. Я разочарован тем, что Народная милиция больше не является политическим фактором. Ни одна из существующих групп. Даже «Призрак». Это просто солдаты регулярной армии. И как таковые, они должны получать приказы от своих командиров, а те — от правительства. В этом громадная разница — когда я только приехал на Донбасс, мы получали приказы только от народа.
Теперь среди ополченцев Донбасса больше нет волонтеров и добровольцев. Люди получают зарплату. Энтузиазм и вера уступили место рутине. Ведь первые пару лет сотни и тысячи людей предпочитали не присоединяться к армии, а оставаться народными ополченцами. Теперь не так. Главным мотивом службы сейчас служат деньги, зарплата. И это все меняет.
— Получается, что народное восстание, движение потерпело поражение?
— Мы по-прежнему верим в это восстание. Ок, сейчас люди пытаются дать шанс Минским договоренностям. И они не хотят расширять границы народных республик, или углублять это восстание внутри своего общества. Поэтому такие как я как бы отбыли в «резерв». Но если эта пауза кончится, мы обязательно вернемся. И таких тысячи — не только в России, но по всему бывшему СССР, и даже за его пределами. Но вернемся мы для того, чтобы делать настоящий проект — не тот который нам хотят подсунуть.
Вообще, с определенной точки зрения можно сказать, что мы победили. Мы не дали украинским ультраправым захватить и зачистить эти территории. Я всерьез считаю, что Донбасс выдвинул политический проект, который стал продолжением Советского союза. Модель капитализма, которая сложилась в Украине, была мафиозной и олигархической. Сейчас она очевидно провалилась, демонстрируя миру самые отвратительные черты капитализма. И восстание на Донбассе стало реакцией на эту деградацию. К сожалению, из-за неблагоприятных международных условий, народные республики не смогли развиться в по-настоящему народные государства — но процесс не закончился. И Киев должен понять, что если он будет продолжать свою сегодняшнюю политику, поддерживая постоянную войну, последует неизбежное возвращение восстания.
- А в чем причины продолжения войны?
— Один из вариантов ответа лежит на поверхности: это война между США и Россией. Но и это далеко не вся история. Для нас, европейцев, гораздо важнее другой, менее очевидный конфликт. Идет война между США и Европой. Меня не очень бы расстроило, если бы американцы решили разрушить ЕС. Но они хотят разрушить этот континент — и вот за это я очень зол на них.
Я говорю здесь не только про войну в Украине. Я говорю про дестабилизацию, про стратегию хаоса. В ее рамках США создают невероятное количество тупиковых конфликтов по всему периметру Европы и в Средиземноморье. Возможно, это часть их антироссийской стратегии. Но для меня главное не в этом. Главное — это люди, которые живут в этих регионах. Мы должны все-таки пытаться защитить их. Они не заслужили этой катастрофы во имя непонятных интересов.
- Расскажи, как на твой взгляд, может и должна быть закончена война на Донбассе?
— На мой взгляд, есть три сценария развития ситуации. Между собой мы называем их «Ольстер», «Буря» и «Кеймада».
«Ольстер» — это модель Северной Ирландии. Сто лет вялотекущей войны, которая то затухает, то разгорается вновь. Но окончательного решения проблемы все равно нет.
Сценарий «Буря» — это модель Сербской Краины, когда самопровозглашенная республика просуществовала несколько лет, но потом хорватская армия, при поддержке НАТОвской авиации вышвырнула ту часть населения, которая не была уничтожена — путем открытых, этнических и политических чисток.
Третий сценарий — «Кеймада» — основан на фильме итальянского режиссера Джилло Понтекорво — о восстании чернокожих рабов на карибском острове в XIX веке, которое манипулируется агентами Англии. В итоге справедливое восстание становится игрушкой в руках зарубежных кукловодов.
И дело не только в Донбассе. Мы ни в коем случае не должны забывать п
ро то что существует огромная страна — Украина, которая находится под властью фашистского правительства. В этой стране живет множество людей, которые мучаются от нищеты и бесправия, которые ежедневно страдают. Забывать о них нельзя. Особенно, потому, что конец войны не придет без падения киевского правительства. Но идти на Киев должна не российская армия — в этом случае мы будем говорить про вторжение и третью мировую войну. Это должно быть народное восстание, революция.
— Ты веришь в такую перспективу?
— Конечно. Если бы я в нее не верил, я бы сидел сложа руки, а не делал все что я делаю. Есть такая поговорка про оптимизм и реализм, которую я выучил на Донбассе: Китайцы — пессимисты, американцы — оптимисты, а реализм — это автомат Калашникова.
