Анализ его политических решений с точки зрения психологии кажется мне оправданным и познавательным.
Вообще, удивительно, что такая развалина, какой был Ельцин в 1999 году (его душа была погублена властвовавшими над ней силами), выбрала Путина преемником. Тем более что, как стало известно из интервью с Оливером Стоуном (Oliver Stone), сам Путин изначально был энтузиастом и отказался от предложения Ельцина, однако затем принял его по настоянию президента.
Не было никаких оснований полагать, что глава ФСБ сможет разобраться с ельцинским бардаком без слишком радикальных перемен и, к всеобщему удивлению, выдать нам бюрократическую версию взлета Наполеона на вершины власти. Безграничная ненависть системы к Путину отражает эту историческую неожиданность: ни обычные люди, ни Ельцин, ни, наверное, сам Путин, ни ваш покорный слуга, ни система — никто не ожидал такого от неизвестного Путина.
В Путине прослеживается прекрасно приспособленное к нынешним эсхатологическим временам искусство принимать то, что ставят перед нами события. Тем не менее здесь его фатализм, как ни парадоксально, переплетается со своеобразным стремлением к действию, то есть с опорой на тактический ход. Все выглядит так, словно этот блестящий тактик, который одновременно гибок, как стальное лезвие, и жесток, как стальная балка, осознал, что для того, чтобы быть мастером стратегии в современном мире, наверное, нужно самому быть не от этого мира.
Я считаю, что Путин — человек эпохи, эпохи 11 сентября. Это объясняет то, почему никто ничего не знал о нем в начале этой эпохи, и почему он был выбран за свою предположительную посредственность, которая на практике обернулась лишь видимостью. Иначе говоря, мне кажется, что Путин мог бы оказаться посредственным президентом России, быть может, даже Ельциным 2.0, если бы не 11 сентября 2001 года.
Бюрократизм и сдержанность, которые мешали ему строить большие планы на пустом месте, внезапно стали сильнейшим козырем на фоне совершенно разнузданной политики США после 11 сентября. Ему нужно было реагировать на нее. То, есть ему привычнее реагировать, а не действовать самому? Хладнокровие, скептицизм, критическая ирония, глубоко срытое презрение к людским предприятиям, рассудительность (она подтолкнула его к тому, чтобы дистанцироваться от новостного давления и власти эмоций) и осторожность заставляли его искать варианты для того, чтобы притормозить и к собственной выгоде маневрировать между событиями, которые грозили занести его слишком быстро и далеко. По этой причине его действия почти волшебным образом обрели точку равновесия в блестящей тактике. Сила событий лишает осторожность излишней боязливости, а сила осторожности удерживает в приемлемых рамках авантюристские порывы.
В результате столь удивительного стечения обстоятельств Путин стал мастером айкидо в политике (разумеется, у него была к этому предрасположенность, так как он — черный пояс по дзюдо), что прекрасно соответствует сказанному выше. Он использует чужую силу (обычно силу событий) для реализации политики, которая может показаться некоторым радикальной или даже экспансионистской, однако на самом деле лишь служит ограничением для внешних сил. Если точнее, сейчас он обращает силу системы против нее самой.
В данном случае все еще сложнее, поскольку он использует эти силы из-за своей осторожности, но в результате, как ни парадоксально, действует смелее, чем сам бы мог подумать. Именно это означает этот отрывок из уже упоминавшегося материала, который посвящен оценке последствий бурной и беспорядочной политики США (в частности, в Сирии) относительно курса России: «Тем самым США, если хотите, обеспечивали «упорядоченное развитие беспорядка» и каждый раз, как в ситуации намечалась стабилизация, грозили России новым усилением беспорядка, чтобы вызвать с ее стороны все более активное, но неизменно осторожное участие». Представьте, что было бы в случае принятия первых российских предложений в 2012 году: позиции России были бы намного менее сильными и определенными, а режима Асада, быть может, уже бы не существовало… По счастью для него, упрямство и глупость системной политики вновь заявили о себе.
Описывая все это, я стремлюсь выступать с позиций нейтрального наблюдателя, представить объективную точку зрения. С одной стороны, существует совершенно бесспорный фактор (его признают даже американистские эксперты) путинского триумфа. С другой стороны, на основании всех этих рассуждений я воздерживаюсь от того, чтобы назвать Путина источником его политики со всеми ее следствиями. Как мне кажется, она отличается от того курса, которым он хотел бы идти: он стремится к более осторожной политике, чем выходит на практике. Кроме того, как мне кажется, он не полностью осознает воздействие внешних вмешательств или, во всяком случае, не принимает их в расчет.
Как бы то ни было, все это не означает, что Путин играет всего лишь вторичную роль. Наоборот, с этой точки зрения он достоин восхищения за цель, которой он добивается. Он понимает, как далеко можно зайти, и умеет приспосабливаться к новой ситуации, как было в сентябре 2015 года и после него, когда его чисто оборонительная операция по спасению отчаявшейся армии Асада превратилась в победоносное наступление. Безусловно, он — наилучшим образом приспособившийся к своей эпохе политик, причем, видимо, единственный в своем роде на посту главы государства в современную эпоху.
Его девиз невольно становится поставленной с ног на голову поговоркой: «Отвага — лучшая часть осторожности». На фоне истории последних лет, когда Россия сыграла свою роль и оказалась в нынешней позиции, возникает мысль о формировании новой и свойственной современной эпохе концепции, отражающей ее необычайность, смену понятий и любовь к иллюзии. Речь идет о «героической осторожности»: осторожность сегодня подводит к чрезвычайно сложной политике, которая полна ловушек на фоне давления (системы) в общей обстановке идеологической одержимости и психологической тяжести (антирусизм). Нужен незаурядный героизм, чтобы сопротивляться всему этому, преодолевать препятствия и уклоняться от давления, не сдавая при этом позиций. Поэтому Путина можно назвать героическим главой государства, наверное, даже вопреки ему самому и его характеру, который в обычное время сделал бы его несколько блеклым и до ужаса осторожным управленцем… Да, в наше время все решительно встает с ног на голову.
В рассмотренном нами случае осторожность осознанно превращается в противоядие от системной политики, то есть, в некотором роде, антисистемную политику (есть и другие, но сейчас я говорю об этой). Она противостоит эмоциональному экстремизму — единственному, который сегодня представляет собой смертельную угрозу вплоть до падения в бездны энтропии, то есть демократического экстремизма. Иначе говоря, если вооружиться словами одной из последних книг Владимира Волкова, Путин — «умеренно демократичный».
Филипп Грассе
перевод ИноСМИ
