Жили впотьмах
Ольга Шаблинская, «АиФ»: — На сборе труппы вы сказали, что время сейчас непростое. Это правда, сегодня «переключить мозг» на позитивные мысли очень нелегко… А что вас больше всего сегодня волнует как обычного человека, как гражданина России?
Галина Волчек: — Время сейчас действительно тревожное. Меня волнует, когда я вижу проявления агрессии в любом её виде. Можно быть непримиримым, но агрессивным — никогда. Знаете, чем страшно это чувство? Любая озлобленность — это первоначальная ступень к фашизму, хоть мне и не хочется употреблять это слово… Поэтому, если вы видите агрессию, нужно постараться этого человека каким-то образом остановить, переубедить… Надо всегда помнить, что мы люди…
— Посмотришь новости — сплошной негатив: Россия окружена врагами, санкции, мир на пороге третьей мировой войны… Всё это вызывает нервозность в обществе…
— Слово «война» для меня чудовищно. Это кошмар, который я застала, когда была ещё ребёнком, и с меня хватило… Санкции? Ну, что я буду лозунгами говорить — мы и в более сложные времена выживали, в гораздо более тяжёлые. Конечно, на меня новости влияют, как на любого нормального человека, который не живёт в замкнутом пространстве. Бывает и жутко, и горько…
У меня такое количество друзей в Киеве… Мы туда ездили каждый год на гастроли — короткие или длинные… И видеть всё, что происходит на Украине, все эти разрушения… Люди, страдающие от войны, старики и маленькие дети… Это кошмар.
— Режиссёр Станислав Говорухин говорит: в ближайшие 50 лет вряд ли восстановятся отношения между Россией и Украиной. А вы верите, что нашим странам удастся помириться?
— Я бы хотела в это верить. Но такая агрессивная интонация исходит от многих с той стороны, что… (Пауза.) Не знаю, сколько нужно времени, чтобы эта внутренняя агрессия куда-то ушла…
— Сейчас много говорят о том, что нужно возродить патриотическое воспитание молодёжи. А для вас истинный патриотизм — это что?
— Это очень интимное понятие, оно в душе. Надо каждому из нас честно делать своё дело, нести добро тем, кто рядом с тобой. Любить то место, где живёшь… Патриотизм складывается из мелочей, лозунги тут неуместны.
«Рискуем? Да!»
— Многие наши известные деятели уверены: проблемы культуры сегодня не в недостатке денег, а в том, что у государства нет единой культурной политики, которая пусть и с идеологическими перекосами, но всё же была в советские времена…
— Её не было! Культурная политика тогда заключалась в том, чтобы испугать, не разрешить. И этим унизить и зрителя, и театр. Иногда нервы просто не выдерживали, когда постановку надо было сдавать по 15 раз.
— И тем не менее кто-то сегодня предлагает вернуть цензуру — как спасение культуры от пошлости.
— Я считаю, что единственными цензорами должны быть те люди, которым доверено вести театр. Никогда не скажу — пройдя такой путь с «Современником», который мы прошли, — что введение цензуры — это спасение. Нет и нет. У меня очень невесёлые мысли по поводу происходящего… Сейчас в театре остались единицы из тех, кого я могу назвать элитой… К сожалению, среди людей, которые берут на себя право формулировать развитие театра, нет тех, кому можно было бы поклониться и сказать: «Спасибо за спасение понятия «театр». Театральную историю творят сейчас «модельеры» от культуры… Очень редко я себя заставляю послушать их интервью по ТВ. Волосы на голове встают от такой наглости, самоуверенности! На чём она основана? Что они сделали? Какого человека они сделали хуже или лучше? Всех только учат и поучают… Они заменили понятие «театр» понятием «модное место», что для меня вообще возмутительно. Если настоящий театр умрёт, это будет на совести тех, кто начал сегодня эту похоронную процессию, — иначе я не могу назвать происходящие процессы.
— Но что плохого в том, что театр стал модным местом?
— Про театр нельзя говорить «модный». Это не ресторан и не клуб! Развлекать должны какие-то другие, специальные жанры. Настоящий психологический театр, в котором мы служим, должен вызывать другие чувства, другие мысли. Душа должна работать! Нужно, чтобы зритель задумывался и анализировал…
— Галина Борисовна, ваш театр не перестаёт удивлять. Молодой режиссёр выпускает «Декамерон», Гарик Сукачёв — «Анархию», сами вы сделали новую редакцию спектакля «Двое на качелях», вашего режиссёрского дебюта. Не страшно решаться на все эти эксперименты?
— Страшно. Мы же живые люди, и я живой человек. Безусловно, дергаюсь, волнуюсь и не понимаю заранее, что выйдет… У нас есть свой намоленный зритель, слава богу. Но каждый спектакль — это всё равно большой риск, кто бы его ни ставил…
