С легендарным минометчиком ДНР Максом Шишовым я познакомился, как и многие из нас, в Facebook. Именно от него я узнал, что началась зимняя кампания под Дебальцево, в которой он лично участвовал. В феврале Шишов был ранен в ногу.
Когда я еще до личного знакомства рассматривал его военные фотографии в ФБ, мне показалось, что ему где-то лет тридцать. На фото он выглядел поджарым. Худое небритое лицо, выбритый череп, колючий взгляд. Я и многие мои друзья представляли его себе почему-то тщедушным небольшого роста донецким интеллигентом.
Каким же было мое удивление, когда, посетив его в Донецке, я увидел здорового дядьку под два метра роста, у которого к тому же есть взрослый сын. И вообще, в прошлой, гражданской жизни Макс был солидным дядькой, возглавляя какой-то отдел у одного из крупных донецких олигархов.
Он встретил меня в синем халате и на костылях. Повязки на раненной ноге уже не было.
Мы сели на его кухне пить чай-кофе, и он неспешно, своим басистым голосом подробно и главное откровенно рассказал мне о том, как провел этот военный год.
Александр Чаленко: Твое имя также значилось в списке сепаратистов на печально знаменитом сайте «Миротворец», где были и домашние адреса убитых противников киевской хунты — писателя Олеся Бузины и экс-депутата Олега Калашникова? Как ты туда попал?
Макс «Мрак» Шишов: В первый раз мне об этом сообщили еще до Нового года. Зашел туда, почитал и, конечно, немножко ошалел. Мало того, что я организатор движения «Народное ополчение Донбасса» («НОД»). Оказывается, я еще и бывший эсбеушник, куратор «Киберберкута», участвую в пытках. В общем, расписали так, что если бы я сам с собой был незнаком, то начал бы себя бояться.
-Так а что из всего этого правда?
— Из этой информации правды процентов тридцать. На самом деле, ни в какое ополчение никто вначале не вступал. А в Донецке антимайдановское движение началось так: созвонились вначале, списались по Facebook и вышли в первый раз возле памятника Т-34. Это был или конец января, или начало февраля. Еще во время Евромайдана в Киеве когда «Беркут» уже во всю горел. Тогда уже стало понятно, что Янукович всё слил.
-Кстати, а какая у тебя гражданская специальность?
— Я — программист и системный администратор. Айтишник. Сразу после армии немножко работал не головой, а руками. Разные охранные структуры. Потом в милиции чуть-чуть. В свое время в «Беркут» устраивались сами, но устроились не все.
В общем, когда заканчивались все эти события в Киеве, мы собрались на «Танке» (в сквере в центре города — прим.авт.). Было порядка шестидесяти человек. В этот день из Харькова должен был приехать Евгений Жилин, лидер движения «Оплот». Он не приехал, а приехал его зам, фамилии которого уже не помню.
Только начались наши разговоры и общение между собой, тут же появились какие-то организаторы, стали устанавливать звук. Естественно, появился микрофон. Тут же началась запись в очередь к этому микрофону: кого-то пускают, кого-то нет. Помню, была какая-то женщина, которая минут сорок решила порассказывать стихи. Она потом еще неоднократно появлялась.
В одном из антрактов я полез к микрофону. Так как у меня в толпе выражение лица, видимо, было немного туповатым, то мне дали слово. Наверное, это была ошибка, потому что, взяв микрофон, я сказал, что все эти активисты, которые организовывают этот митинг, хорошие люди, но, на самом деле, нам нужно не митинговать, а брать в руки оружие. Причем, нам его никто так не даст, поэтому его нужно брать самим.
Из толпы раздались крики: «Это провокатор! Гоните его!». Ну, провокатор так провокатор.
Вот так все и начиналось. Это было первое событие, которое начиналось в Донецке. До этого не было вообще ничего. Через выходные начали собираться уже на площади Ленина. С тех пор ко мне и прилип этот позывной «Провокатор». Им меня называли довольно долго. А так у меня позывной «Макс». Потом, когда стало появляться много «Максов», я стал «Мраком».
-А когда ты стал минометчиком?
— Это было уже значительно позже. Сначала же мы организовывались в Донецке, когда в один из сборов на площади Ленина еще никому не известный Павел Губарев прорвался к микрофону. Тогда присутствовал, кстати, и нынешний командир «Востока» Ходаковский. Он подходил и к нашей группе, а мы скомпоновались по месту жительства. Прислушивался. Подходил к другим.
Так вот, когда Губарев прорвался к микрофону, ребра и руку его ломал, насколько я видел, именно «Скиф». Так что моё отношение к Ходаковскому весьма отрицательное. Хотя толпа была большая, и кто-то может сказать: «Да нет, это был не он». Все может быть.
После этого был первый штурм облгосадминистрации (ОГА), потом второй и третий. Я участвовал во всех трех. Мы также участвовали и в штурме СБУ, но сбоку. А вот когда штурмовали облпрокуратуру, то да, были в первых рядах.
-А что тебе тогда жена говорила на это?
— Да она понимает все, но там есть родня и с той, укропской стороны. В общем, радости, конечно, все это не доставляет. Если меня война накрыла, то она более взвешенный человек. Но она, естественно, живет в Донецке, видит все происходящее вокруг, а с фактами не поспоришь.
-Как дальше строилась твоя военная карьера?
— Сначала мы были в СВД «Беркут» («Союз ветеранов Донбасса «Беркут»). Под него был «отжат» бывший офис Партии регионов напротив Донецкой ОГА. Мы базировались там. Там были и первые потери, когда подогнали машину и взорвали ее рядом с офисом. Помнишь, довольно нашумевшее покушение на Пушилина. Нас сменили в 18 часов. Взрыв же произошел в 19 часов с мелочью. Парень из тех, кто заступили за нами, стоял на КПП — погиб. Были и еще раненные.
Тогда было много неразберихи. Городская власть вроде бы от всего самоустранилась, хотя вроде бы еще и была. ВОХРА, которая должна была все городские склады и магазины охранять, предпочитала вызывать нас. Сообщали нам, что происходит захват, «отжим» и так далее. Были такие случаи, когда приезжали, клали своих же пацанов, так и с ребятами начальника военной контразведки Хмурого познакомились как-то. Слава Богу, что мы успевали вовремя разобраться.
Чуть попозже, когда в Донецк вошел Стрелков порядка стало больше. К нему я отношусь хорошо. Я уверен в том, что если бы он тогда не вошел в Донецк, то Донецк был бы «слит».
-Ты уверен в этом?
— Абсолютно.
-А кто слил бы? Ходаковский?
— Да. И тех, кто был здесь. К этому было все подготовлено. Что не говори, конечно же, у Стрелкова много косяков. К примеру, ему предъявляют претензии, что он договаривался с кое с кем и что-то там оставлял «за бабло».
По этому «сюжету», например, я в курсе. Я знаю, что тогда произошло. Он ведь поломал своим уходом из Славянска большую политику. Его потом еще терпели, но затем сказали: или ты сам уходишь, или «военторг» для тебя закрывается. Объявлено это было не во всеуслышанье, а только ему. И вот под этот шум он договорился оставить это «что-то там» за «бабло». «Бабло» ему дали.
-А кто дал «бабло»?
— Украинская сторона.
-Это точные сведения?
— То, что он сдал за «бабло», когда ему все равно приходилось уходить, это точно.
-Хорошо. Так все-таки, как ты стал минометчиком?
— Так я к этому и двигаюсь. После того, как в Донецк вошел Стрелок, в городе стало намного больше порядка, а мы попали к Стрелку в военную контрразведку. Вся наша группа получила удостоверения за подписью Стрелка.
Мы действовали в Донецке, ловили украинских минометчиков и диверсантов (РДГ).
-А что это были за товарищи?
— К сожалению, в основном местные. Эрдегешник (участник разведывательно-диверсионной группы — ред.) за первый выстрел из миномета в Донецке получал штуку баксов. Можно было стрелять куда угодно. «Железо» ему сюда, в город, уже было завезено. За каждый следующий выстрел он получал 800 долларов. Поймать мы могли только жадных. Те, кто ограничивался тремя выстрелами, мы поймать не успевали.
В миномете плита тяжелая, но они даже иногда и плитой-то не пользовались. Просто плита дает стрельбу в заданное место, а им было все равно куда стрелять. Диверсанты выскакивали на место, стреляли. Миномет отлетал в одну сторону, мина летела в другую. Они поднимали эту железяку и просто убегали. Куда она прилетит их не касалось.
О них нам сообщали местные жители. Мы приезжали на место откуда они стреляли. Эхо выстрела отражается домами, и каждый показывал в разные стороны. Были прочесывания. Но ловили опять же только жадных, тех, кто стрелял больше трех раз.
-А что с ними потом делали? Расстреливали?
— Брать в плен было не модно. Хотя брали и сдавали.
-Стреляли они, как я понимаю, по мирным объектам, чтобы вызвать панику и недовольство у населения?
— Там не было никакой прицельной стрельбы вообще.
-Они, насколько я знаю, разъезжали по Донецку с георгиевскими ленточками и в камуфляже?
— Нам даже выдали специальные пароли, потому что они зачастую ходили с удостоверениями, включая ту же контрразведку. Если мы встречали человека с удостоверением, то в случае, если мы говорили первую часть пароля и не слышали в ответ вторую, то у нас был приказ, открывать огонь на поражение. И такие случаи были.
Вот такая вот работа была у нас, но потом наступило перемирие. Ближе к зиме наступило вообще г…о. Те «отжали» то, эти отжали сё. И мы начинаем понимать, что если останемся, то станем такими же «отжималами». Даже появилось предложение от командования сделать чисто коммерческий проект. До поры до времени терпели.
Но когда появились предложения, что вот кто-то там явный укроп, поэтому надо его ликвидировать, предварительно узнав пин-код от его кредитных карточек, наша группа собралась и ушла из военной контрразведки чисто на звук выстрелов.
Уходили мы из военной контрразведки со скандалом. Потом уже в течение трех дней, чтобы скандал замять, нас оформили на месяц в командировку.
Дали транспорт. Довезли до места. Попали мы в 7-ю бригаду, отдельный минбат (минометный батальон — ред.). Это бывший Славянский батальон. На эту Пасху бригаде сделали подарок: разрешили опять называться Славянской бригадой. На тот момент командиром был «Козырь». Комбриги там, правда, немного менялись.
-А где вы стояли?
— Это Фащевка (населенный пункт в ЛНР около Дебальцево). Нижняя Фащевка. Она большая. Интересный случай, мы находились на территории ЛНР, а война шла на территории ДНР. В то время шла война артиллерии. Минометов.
Обычно для новоприбывших в минометную батарею дают от 3 до 5 дней, чтобы быт наладить. Но на следующий день уже объявили боевые. Мы даже еще оформлены не были. Нас пришло сразу 5 человек. Готовый расчет.
Завтра выезжать, а многие были в увольнении, в отпусках. Командир батареи нас брать сразу не хотел, мы ведь еще даже не в штате были. Инструктор о нас: «Они что, тут согласятся остаться?» А я отвечаю: «А мы зачем сюда приехали? Здесь оставаться».
-Помнишь, ты мне в личной нашей с тобой переписке в Facebook рассказывал, как ты по увеличению количества снарядов, которые вам в сутки разрешали выпустить, понял, что война снова начинается?
— Это мы уже выезжали на постоянной основе в разные места. В Фащевке у нас была только дислокация. Естественно, оттуда мы не стреляли, потому что ответка от укропов прилетала постоянно.
-Вы с друзьями были диверсионно-разведывательной группой?
— Нет, стрелять с разных позиций — это нормальная тактика минометчика. По нормативам мы должны разворачиваться за три с половиной минуты. Сворачиваться также надо за три с половиной минуты и меньше. А так как ожидаешь «ответку», то сворачиваться можно и значительно быстрее. В течение 15 минут надо переехать на новое место. Батарея состоит из четырех-шести 120-миллиметровых минометов. У каждого миномета свой грузовик, свой «Урал». 120-миллиметровый миномет большой, но в него еще мину бросают руками.
Расчет миномета 5 человек, включая водителя. Каждая мина весит 18 кг.
В конце зимней кампании, когда укропы стали панически бежать, оставляя на поле боя боезапасы, у нас стали появляться их зажигательные мины. У них были и осветительные мины. Это «люстра», которая висит очень долго и освещает ярче, чем днем. У нас всего этого не было. У нас же было два типа мин: осколочно-фугасные усиленные (46-я, бьет по лежачей цели на 48 метров с поражением более 90%, включая лежащие цели; осколки летят параллельно земле; чтобы уберечься от мины, нужно залечь в окоп) и обычная 843б, то же самое, но до 30 метров разлет.
Фото: из домашнего архива Макса Шишова
Пехота не любит минометчиков. Просто миномет стреляет туда, куда обычное оружие не достает. Например, укропский боец спрятался за дом и считает, что в него уже никто не попадет, а тут за его спиной падает мина смертельно неприятным сюрпризом. Это первый плюс миномета.
Второй плюс — он дешёвый и его не так жалко. Третье — он очень быстро разворачивается для стрельбы.
Но есть и свои минусы: мина на большое расстояние летит 58 секунд. С той стороны, зная, куда летит мина, могут даже закопаться, не то, что уйти. Миномет — это обычно поддержка пехоты или противопехотное орудие.
-А как случилось твое знаменитое ранение в ногу, когда за тебя переживал весь русский Facebook?
— Это произошло во время дебальцевской кампании. Есть такой населенный пункт Круглик. Он находится от Дебальцево на расстоянии 6 км. Мы туда приехали. «Забазировались». Перед этим у «укропов» вышла из строя вся сотовая связь. Это было после того, как им дали приказ «Спасайтесь, кто как может». Они отрубили связь для того, чтоб, мол, «террористы» не могли корректировать их переходы. Никаких планов отвода войск у украинского командования не было. Подразделениям просто сказали: уходите. И они рванули. Рванули так, что стали бросать все на свете.
У меня есть даже фотографии, когда идешь по кустам- оп, танк стоит. Просто пехота убежала, а танкисты почесали репу, потому что без пехоты танк — это ничто. Бросили танк и также убежали. Точно также и с боеприпасами. Стояли САУ (передвижные артсистемы) с запахом краски. Они просто ни разу не выстрелили. Куча боеприпасов была рядом, уже снаряженных и готовых к бою.
«Укропы» бежали, но убежать получалось не у всех. Многие сидели по разным балкам. Их там было до 100-120 человек, дожидались там ночи. Их обнаруживали. Им сообщалось, что вам дается время до заката. Оставляете оружие и выходите. Сдавались многие. Более того, многих и отпускали без оружия, потому что перерабатывать их на компост просто никто не решался, не палачи же мы.
Я не считаю правильным то, что их отпускали, но с другой стороны, расстреливать безоружных я бы тоже не подписался.
Некоторые не сдавались. Так как они сидели в балках, то их забрасывали минами.
-А кем были те, кто не сдавался? Товарищи из карательных батальонов?
— Не знаю. Я как-то с трупами не научился разговаривать. Были такие, кто отвечал нам: нет, ни в коем случае не будем сдаваться, а потом там раздавались несколько выстрелов… Они самых своих упоротых перестреляли и выходили.
Срочники, те, что по призыву были в армии, предпочитали сдаться. А вот те, кто был из знаменитых «гвардейских» батальонов, нет. У них не было шансов — их не отпускали…
Так вот, нам сообщили, что вроде как в одной из балок есть народ. Чтобы его выкурить, надо бы найти позицию. В одном месте была позиция, с которой стреляли по нам. Стреляли именно минометчики. Это была та ответка, которая прилетала. И мы пошли. С вечера нам об этом сообщали, а с утра мы пошли туда.
Вообще-то, мы однозначно расслабились. С самого начала шли правильно. Был головной дозор, который… в общем, подорваться должен был он. Потом мы видели, что тут проходила явно наша техника, были следы разминирования. На обочине лежали убранные и обозначенные фугасы. Расслабились мы в смысле того, что головной дозор оттянулся обратно к нам. Спасло то, что шли все равно правильно. Шли уступом…
-Уступом это как?
— Уступ вправо или уступ влево, зависит от того, с какой стороны зеленка, где опасно. Тот, который с краю, идет первым чуть спереди, смотрит вперед-влево, второй за ним правее отстав, сектор обстрела вправо… Они не перекрывают друг другу сектора обстрела. Следующий еще правее и отстав, опять влево контролирует… И все-таки получается некий головной дозор.
Дошли до дамбы. За дамбой собственно укропские минометчики и должны были быть. Помню, мы еще обсуждали, что хорошо бы там были не только боеприпасы, но чтобы они побросали еще и технику.
На дамбе в самом начале была воронка. Дойдя до неё, я обратил внимание, что она была неправильная. Это я потом уже понял, что рядом с ней не было следов осколков. Воронка была сделана специально, инженерным фугасом. Она перекрывала часть дороги. И по этому проходу должны были мы проходить в ряд.
Если бы мы так пошли, то МОН-50, мина направленного действия («монка») с заданным сектором, как раз накрыла бы всех красиво. Там бы из нас не ушел никто. Спасло то, что в ожидаемый проход не пошли.
Там растяжки не было. Мина просто была с датчиком. Тот, кто ее ставил, был или фанат своего дела, или, скорее всего, инструктор. Во-первых, там стоял датчик на подрыв, во-вторых, стоял датчик четности (перед нами там проезжала техника), которая может взорвать ни первого, ни второго, а третьего. Тот, кто устанавливал мину около воронки, очень все грамотно сделал. И все поставил в очень грамотном месте, потому что обходить воронку было негде.
С моим товарищем и командиром соседнего взвода «Алабаем» мы оказались в фокусе, так как шли в центре. Активировал мину тот, кто шел с краю, но и его зацепило самим краем. «Алабай» перекрыл меня грудью, а я перекрыл следующего ногами. Все получили по одному-два ролика (в монке уже есть готовые ролики). «Алабай» пять, а я — восемь.
-А что с «Алабаем»?
— Сейчас, в основном, хорошо. Хотя ранение пришлось в район груди, но прошло вдоль ребер. Ребра поломало, зацепило ногу тоже слегка… К настоящему моменту уже опять воюет. А мне досталось все самое худшее. Один ролик прилетел около уха, другой — в руку, пробило на вылет ногу вверху, засел ролик возле сустава, еще что то по мелочи. Но, к сожалению, мне перебило ногу.
-И как тебя дотащили обратно?
— Дело в том, что мы на место приехали на машине. До блокпоста ехали на «Запорожце». Причем «Запорожец» вот тот, что с «карманАми». Он был когда-то абсолютно белого цвета.
-А какой у тебя рост?
— 1 м 92 см.
-Боже, как ты туда поместился? Это ты в нем ехал, когда раненный был?
— И когда раненный был, туда тоже поместился. Этот «Запорожец» был сильно побит. В нем не хватало дверей, одного сидения, ни одного окна не было. Но он был на ходу. Мы его завели и поехали. На блокпосту нас, конечно, оборжали: тут, мол, пацаны на танке или на красивом джипе ездят, а вы на чем. В ответ мы сказали, что настоящие боевики и должны так ездить: на любой технике. Вот так шутили, а уже когда доехали до спуска, «Запорожец» оставили и пошли пешком.
Машина была не только сильно побита, но и тормозов ней тоже не было. Так что он нас всю дорогу догонял — просто потихоньку сзади катился, а мы от него уходили. Так как мы на нем возвращаться не планировали, то махнули рукой — пусть катится. В результате получилось, что он докатился практически до нас.
Еще повезло, что все пацаны были опытными. Они и до этого ходили на боевые. Так что паники у нас не было.
Когда в тебя прилетело, то по шоку не определишь, как ты ранен. Некоторое подобие медицинского образования я имею. По крайней мере, артериальное от венозного кровотечения я отличаю. Раненных с артериальным кровотечением было двое. Их перетянули. Я осмотрел других раненных. Если их рана могла подождать, то они помогали перетягивать тех, кому это было нужно сделать срочно. Так что кровотечение остановили у всех. Из-за этого потерь не было.
Начали загружаться в «Запорожец». Нога у меня перебита. В общем, затащили меня — нога на капоте. За руль сел самый мелкий из тех, ранение которого позволяло вести машину. Моя целая нога оказалась у него между ног. Он на ней сидел. Двое, которым прилетело чуть-чуть, сидят сзади на багажнике. В середине только ноги, головы прилегли на крышу. Сзади лежит «Алабай» весь в крови.
Ему кто-то сказал, что мне нельзя давать заснуть. Есть такое поверье: выводить из бессознательного труднее, чем не «пустить» туда. И он каждые 10 секунду кричал мне на ухо: «Макс, не спи!!!».
Мы ведь минометчики, а минометчики все контуженные. Ну, до того, как «Алабай» стал кричать мне в ухо: «Макс, не спи!!!», я не был контуженным.
Автоматы в машину не вмещаются, все это торчит в разные стороны. Пока все это грузили, машину измазали своей кровью. Выезжаем вверх на блокпост. Первый вопрос им: «Медик есть?». Они все с отвисшими челюстями: «Откуда вы такие героические?».
Медика там не было. И вот так мы, в конце концов, до Никишино и доехали. Это большой минус, что нет медиков на передовой.
-После Никишино тебя повезли в Донецк?
— В Никишино первой прибежала наша штатная лекарша. Увидела наш «Запорожец», увидела то, что внутри и упала в обморок. «Алабай» кричит: «Медика сюда!!!», а оттуда вопят: «Так медик уже у вас». Я уже не выдерживаю и начинаю вопить: «Так медику медика дайте!!!».
Прибежала Никитична, женщина в возрасте, сразу организовала разгрузку «Урала», на котором нас отправляли, от боеприпасов. У другой, которая умела колоть, были медикаменты. Больше она не знала ничего. Ей говорили, что колоть, она и колола.
После нас привезли в Торез. На меня там посмотрели и сразу сказали: «Этого в Донецк, а вас пацаны можно и в Снежное». И четверых отвезли в Снежное, а меня — в Донецк.
Получилась хохма: позвонили из штаба в Снежное, так как все были кто на рентгене, кто на перевязке, то общались с медиками. Спросили: сколько? Им ответили, что четверо. В штабе поняли, что одного не довезли. Потом я из Донецка звоню в штаб. Мне там сказали, что нас осталось четверо. И я еще четыре дня был уверен, что одного из наших в Снежное не довезли, хотя в двухсотый записали меня. Но через четыре дня все выяснилось.
-А как ополченец Евгений Крыжин стал собирать тебе деньги на операцию в Питере?
— У нас тут гнилостная такая ситуация: чтобы тут, в больнице, начали тебе в ногу необходимые железки вставлять, надо подтверждение из части об оплате. При этом из части должны ответить письменно.
Я подорвался 22 февраля 2015 года. Далее, 23-го — праздник. Естественно, никто не подходит. 24-ое, как я помню, была суббота. Потом воскресенье. Понедельник опять нерабочий день.
-Так что, никто не подходил?
— Ну, как… подходить подходили, но нога разобранная. На куски. Никто этим не занимается.
Я с самого начала попал немного не в то отделение. Мне сразу же сообщили, что врач «единоукраинец». Причем этого он не скрывает. Врач неплохой и хорошо выполняет свои обязанности. Он разводит руками: ну, что я могу сделать? Ничего.
Это уже потом началась подниматься волна в Интернете. Пришли из первого, чисто «сепаратистского» отделения. Меня забрали туда, чтобы хоть какое-то движение началось.
Движение двигалось все в сторону аппарата Елизарова. Учитывая, что у меня 6 см раздробленной кости в хлам, это значит, что удаляется все то, что раздроблено…
-…а вместо неё вставляется…
— …ничего не вставляется. Кость между собой стыкуется, срастается, а потом аппаратом Елизарова он растягивается. Через два месяца после срастания начинают растягивать ногу со скоростью 1 см в месяц. В общем, восемь месяцев этот аппарат на ноге. Тратить 8 месяцев на это, затем два месяца разрабатывать сустав, и выпадать из всей этой «беды» я был не готов и не согласен. Просто в предстоящей летней кампании я участвовать собираюсь, по-любому.
Есть и другие технологии. Можно вставить штифт внутрь кости или пластину снаружи кости.
У нас в Донецке сплошная школа Елизарова. И хотя другие методы тоже знают, но ими не пользуются. Мне хирург откровенно сказал: «Если я поставлю аппарат Елизарова, то будет хорошо. Могу поставить и пластину. Но Елизарова я ставлю каждую неделю, а пластину я ставил пару раз».
Начали узнавать, как можно в другом месте сделать операцию. Стали появляться люди, которые готовы были помочь. Говорите только номер счета, а в ДНР-то счетов нет, вообще банков не было. Срочно понадобился счет где-нибудь в России. Вот тут и появился Крыжин. Точнее, про него сказали, что есть такой Крыжин…
-И через него собрали?
— Нет. Крыжин появился и объявил свои счета. У него есть товарищ в Питере — Блинский, у которого есть фонд. Объявляются счета, туда начинается поток денег. Через три-четыре дня Крыжин объявляет, что у него нет времени всем этим заниматься: «Все перевожу на Блинского».
Кстати, этот фонд был объявлен фондом «Новороссия». Но до того, как я туда попал, пришли товарищи из настоящего фонда «Новороссия» и подняли скандал: почему, мол, вы нашим названием прикрываетесь. Этот фонд, на который собирались деньги, назывался «Донбасс феникс».
-Так они собрали тебе деньги на операцию?
— Часть денег Крыжин перевел на Блинского, а после этого надолго пропал.
-Надолго пропал? Куда пропал?
— Пропал. Но на это время все зависло. Хотя и были объявлены счета этого «Феникса». Тут снова поднялась волна, и через три дня объявили, что деньги собраны. Даже на несколько операций. Теперь начинаем действовать.
В конце концов, меня перевезли из Донецка в Ростов-на-Дону. В общем, все это тянулось еще две недели. К тому моменту из-за ноги у меня была температура 39 с лишним. Нестыковки были по 5 раз в день. Да, вот выезжаем рано утром. Потом, нет, не выезжаем утром, а выезжаем в обед. Потом снова утром…
Из Ростова я прилетел в Питер. Спасибо большое ростовским браткам. Братки, которые к вам благосклонно относятся, — это огромная сила. Они полностью поддерживают нас. На границе они забрали меня. Перенесли в джип «Cherokee», разложенный внутри. Он был подготовлен под перевоз лежа. Был и еще один джип.
Я спросил: «А зачем два?». Оказалось, что на случай, если один заглохнет. Братки говорят: «Нам косяки не нужны».
Потом, когда ехали, спрашивают: «Вы ж, наверное, голодный? До самолета еще время есть. Заедем?». Я: «Ну, куда ж я пойду». «Ничего, сюда принесут». В результате — в кафе они заехали на джипе.
-В Питере быстро прооперировали?
— Там есть хирург. Он полковник медвойск. Профессор. Он большой практик. У него афганская кампания (три контракта), обе чеченские, грузинская кампания. Он собирает то, от чего другие отказываются. К нему из Штатов приезжают на консультации. Ему обещали 160 тысяч долларов в месяц только за то, что он прочтет в Америке 10 лекций. И если он согласится на операции, то они оплачиваются отдельно. А операции там очень дорогие.
На это он отвечает одно и то же: у потенциального противника я работать не буду. Его бригада состоит из врачей-единомышленников, включая его сына. Там два хирурга, два анестезиолога. Всего 5 человек.
Ролик, который вошел в ногу, перебил берцовую кость. Там было множество осколков кости. Их все сложили вместе. Поставили титановую пластину в 11 см. После этого все зашили. Малая берцовая их вообще не касается. И вот теперь оно все у меня срастается.
Беседовал Александр Чаленко
