Минувший юбилей Победы, пожалуй, как никогда за все время после окончания «холодной войны» был отмечен попытками не столько профессиональных историков, сколько политиков Запада перелицевать историю Второй мировой.
Новейший тренд этой политической моды (а процесс этот глубоко политизирован, отражая ухудшение отношений России и Запада в целом) — поддерживать тезис о том, что, дескать, Гитлер и Сталин был «одинаково виноваты» в развязывании войны, а сталинизм — это вообще вид фашизма. Краеугольный камень этой «теории» — известный «пакт Молотова-Риббентропа» о разделе сфер влияния между СССР и Германией от августа 1939 года. Якобы эта «предательская политика» только и подтолкнула Гитлера к расширению агрессии. При этом данный пакт, как правило, выхватывают из тогдашнего общеевропейского контекста. А он, напротив, как раз в него хорошо ложится.
Если даже расценивать данный договор как акт «умиротворения» или хоть бы и «поощрения» Гитлера (с позиций нынешнего международного права он и впрямь смотрится не лучшим образом), то он, как минимум, был далеко не первым таким документом, явившись во многом вынужденной мерой Москвы.
Так, еще в 1933 году по инициативе Муссолини между Великобританией, Францией, Италией и Германией в Риме был подписан «пакт согласия и сотрудничества» (пакт четырех). Это был один из первых шагов по пересмотру военных и иных ограничений, наложенных на Германию после Первой мировой войны (то есть произошло в принципе признание равенства ее прав в области вооружений). Тогда, впрочем, частично из-за резко отрицательной позиции Польши и оппозиции ему во Франции, договор ратифицирован не был. Критики не без оснований увидели в нем попытку не только навязать всей Европе директорию четырех держав в ущерб остальным, прежде всего малым восточноевропейским странам, но и изолировать «классово чуждый» СССР.
Не менее любопытно, как сама Польша — за пять лет до своего разгрома — пыталась договориться с Гитлером. Причем за спиной своих же тогдашних союзников, прежде всего Франции. Так называемый «договор Пилсудского — Гитлера» был подписан в январе 1934 года. Отчаявшись к этому моменту спровоцировать Париж на войну против Берлина, а также под впечатлением вышеупомянутого «пакта четырех», Варшава попыталась на свой лад «обезопасить» себя от агрессии Гитлера, по поводу намерений которого в Европе оставалось к тому времени уже мало иллюзий. То есть пойти на сепаратную с ним сделку (в чем теперь обвиняют Москву).
Поляки стремились направить агрессию Гитлера против Чехословакии и, по сути, потакали его намерениям пересмотреть границы Версальского мира 1918 года. В последующие годы польское правительство, исходя из того что главный его враг — СССР, а не Германия, всячески блокировало уже советские попытки создать некий антигерманский блок с участием Варшавы, Праги и Москвы. А по поводу военного покровительства Франции тогда польские политики говорили, что в нем их страна больше не нуждается. На волне временной дружбы в Польше побывали тогда и Геринг (он любил охотиться в Беловежской пуще, принадлежащей Польше), и Геббельс. Однако Гитлер никогда не был твердым держателем своего слова: он денонсировал договор в одностороннем порядке, когда в апреле 1939 года Варшава отказалась разрешить Германии строить экстерриториальное шоссе в Кенигсберг (так называемый польский коридор).
Свою роль в потакании агрессии нацистской Германии сыграли и англичане. Взять, к примеру, морское соглашение Лондона и Берлина 1936 года. Хотя в нем содержались формальные ограничения на военно-морские силы Германии (дань Версальскому миру), по сути это стало решающим шагом как раз к пересмотру версальских ограничений, укладываясь целиком в гитлеровскую формулу, которой он хотел расположить к себе Лондон — «для Германии — господство на суше, для Англии — на морях». В договоре опять видна антисоветская направленность: установленные глобально военно-морские «ограничения» для Германии на деле означали предоставление ей полного морского превосходства конкретно на Балтике.
Наконец, «Мюнхенский сговор» Англии и Франции с Гитлером в 1938 года, одна из самых позорных страниц западноевропейской дипломатии. Было дано согласие на раздел Чехословакии и передачу Германии части ее земель. Советские обещания прийти тогда на помощь Чехословакии были проигнорированы. Гипотетически, Англия, Франция и СССР могли в этот момент выступить мощным единым фронтом в защиту Чехословакии. И возможно, Гитлера уже удалось бы остановить.
Но вместо этого Париж и Лондон советовали правительству Бенеша капитулировать. Британский премьер Чемберлен был откровенен: «Необходимо признать право немцев на экспансию на Юго-Восток». Когда уже на Нюрнбергском процессе Кейтеля спросили: «Напала бы Германия на Чехословакию в 1938 году, если бы западные державы поддержали Прагу?», тот ответил однозначно — нет. Оттяпав сочный кусок Чехословакии, Гитлер получил в придачу развитую тяжелую и горнодобывающую промышленность этой страны. Почти одновременно была подписана англо-германская декларация о ненападении, а в конце того же года — и германо-французская. Все шло к тому, чтобы Гитлер шел именно на восток.
Мало кто вспоминает сегодня еще два пакта о ненападении с Гитлером, которые подписали в июне 1939 года, за два месяца до «пакта Молотова-Риббентропа», тогдашние эстонский и латвийский режимы (возможно, они стали последней каплей для Сталина). Они рассматривались Гитлером как шаг по пути дальнейшей изоляции Польши, которой уже было расписано стать его следующей жертвой.
Заодно торпедировалась возможность создания советско-британско-французского союза. С весны 1939 года Москва тщетно пыталась уговорить англичан и французов на заключение антигитлеровского союза. При этом он должен был быть задействован не только при нападении на страны-участницы, но и на третьи страны (Бельгию, Грецию, Турцию, Румынию, Польшу, Латвию, Эстонию или Финляндию). Однако вслед за подписанием 7 июня сепаратного пакта с Германией власти Эстонии дали понять Англии, что в ее защите не нуждаются и что Таллин будет рассматривать «автоматическую помощь» как недружественный акт.
Днями позже посол Эстонии в Москве Аугуст Рэй заявил, что помощь СССР заставит Эстонию выступить на стороне Германии. Таким образом, подписав пакты с Эстонией и Латвией, Германия обеспечила себе плацдарм под носом у Сталина. Последнего, как могли, загоняли в угол. Гитлер умело воспользовался внутриевропейскими дрязгами, разногласиями и неумением договариваться. Все попытки создать против него прочный союз были разрушены, в том числе и циничными и разнонаправленными действиями германской дипломатии (будь у европейцев побольше договороспособности, Гитлер не преуспел бы).
Когда из Берлина летом 1939 года последовало предложение о «разделе сфер влияния», то у Сталина, похоже, было уже немного шансов отыграть эту ситуацию иначе. Если в Лондоне рассчитывали, что пусть Гитлер идет на восток, то в Москве сочли, что лучше он пусть пока двигает на запад. Ведь Германия соглашалась уйти из Латвии и Эстонии. Эти малые страны Гитлер грубо кинул. Таковы, впрочем, были не только его нравы, как мы видим, но и нравы общеевропейские той поры.
Так что тем, кто сегодня рассуждает на тему «Сталин — это Гитлер», стоит быть последовательными и добавлять: в дипломатическом плане «такими же» были практически все тогдашние европейские лидеры. Уже скоро всем пришлось заплатить за это огромную кровавую цену. И уж так случилось, что хотя явно не Сталин первым начал политику «умиротворения», наибольшую цену заплатила именно наша страна. Которую теперь некоторые пытаются сделать еще в этом и «виноватой».
