Я долго не знала, как написать об увиденном, чтобы не скатиться к обвинениям, настолько душили боль, злость и несправедливость. К сожалению, обвинения неизбежны, но пусть их высказывают уже сами одесситы.
В центре города — миллионика — огромный пятиэтажный могильник — черный, с разбитыми окнами, со следами пуль и крови. На ступенях цветы, свечи, игрушки. На деревянных стендах список погибших, сейчас в нем 51 фамилия, фотографии заживо сгоревших одесситов и их убийц, среди которых пятнадцатилетние девочки. Рассказывали, что впервые дни после массового убийства, было намного больше людей и цветов, приходили родственники и друзья погибших, выжившие и просто свидетели — плакали, проклинали. Спустя две недели здесь тихо.
Немногочисленные активисты, смелые и честные люди, несмотря на угрозы и террор, собираются возле дома профсоюзов каждый день. Они делятся новостями, обновляют и собирают информацию на стендах о погибших, о Мариупольской бойне, о причастности кандидата в мэры Одессы Гурвица к массовому убийству и многих других. Кто-то держит плакат «Фашизм не пройдет». Одни не громко разговаривают, другие молча рассматривают фотографии или смотрят в черную зияющую пустоту, где когда-то стояли мощные парадные двери. Плотность воздуха, насыщенного ужасом и страхом такова, что сложно дышать.
Ко мне подходит не высокая, худощавая женщина средних лет.
— Я пришла посмотреть, как она выбралась оттуда?
— Кто?
— Свидетельница. Она спаслась. Но это было возможно только в самом начале. Видите второй этаж?
— Да. Там выбиты окна.
— Эти окна выбил мужчина, с которым она выбралась на карниз. А затем, вот по этой водосточной трубе, видите ее? Они спустились.
— А дальше?
— К ней подбежали. Не все еще звери, правда? И на той стороне есть нормальные. Они сказали, чтоб она сняла георгиевскую ленточку и бежала отсюда. Так она с тем мужчиной и спаслась.
Женщина ненадолго замолчала.
— Когда я спрашиваю про тот день, ее начинает трясти. Всю трясти. Ей повезло. Спастись можно было только в самом начале, — снова повторила она.
— А сколько человек оказалось в доме профсоюзов?
По официальной версии чуть более ста, 48 человек из них погибло. Они сами себя поджигали, забивали молотками, отрезали ноги, разбивались на смерть только бы досадить киевской публике неприкосновенных. Другие версии и данные во внимание не принимаются. 3 мая ДП был оцеплен, велись некие оперативно-следственные действия, но 4 мая в нарушение всего криминально-процессуального кодекса вход был открыт. В считанные дни ДП полностью ограбили — вынесли всю оргтехнику, кондиционеры и мебель, а самое главное затоптали улики, а многие из них попросту исчезли. Именно тогда пошли слухи, что более сотни трупов вывозили ночью из подвала и сжигали в крематории, затирали кровь и замуровывали комнату на 3 этаже (она действительно есть), в которой зарезали и забили молотками более 10 одесситов.
Тщательно осматривая дом профсоюзов внутри, могу сказать, что многие слухи имеют под собой реальные основания. Например, в одной из комнат до сих пор лежит мешок с камнями (фото ниже). Возможно, поэтому асфальт перед ДП цел и невредим, ведь убийцы все приготовили заранее. Даже мешки с камнями.
— Около трехсот, — смело ответила женщина.
— А дети были?
Она ненадолго задумалась.
— Про маленьких детей ничего не могу сказать, а вот подростки были. Да, были.
Я благодарю ее.
— Передайте свидетельнице, чтобы она была осторожна. Уже 16 человек из выживших убили.
— Так ведь тысячи свидетелей, — удивилась женщина. — Если б вы знали, сколько здесь стояло на Куликовом поле и видели все. Другая свидетельница мне рассказывала, она была тогда на матче, в перерыве между таймами огромное количество «болельщиков» встали, как по команде и вышли строем со стадиона. Разве настоящие болельщики ушли бы с игры? Все было подстроено. И свидетелей много, они что, каждого будут убивать?
Мы еще немного поговорили, затем попрощались.
Но я все никак не могла уйти от дома профсоюзов. В моей памяти всплывали этаж за этажом — закоптевшие, с оплавленными светильниками и проводами, с выбитыми дверями, разбросанными личными вещами, чудом сохранившимся тормозком и кровью, как бы ее ни старались присыпать и затереть и страшной комнатой на пятом этаже и не менее ужасной на третьем, где убили беременную женщину. А еще это тяжелое, гнетущее чувство, как много неправильного и неверного сейчас делают одесситы и не только они. Из широкого открытого русла, жизнь завернула в болотную мряку, в которой каждый замазан и каждый утонет.
Неужели «тысячи» свидетелей? Может преувеличение? Почему-то эта цифра никак не могла найти место в моей душе. Ни один одессит не вышел на улицы 3 мая в защиту земляков и своего будущего, ни в одном украинском городе не было и намека на возмущение этому страшному массовому убийству. В ДП есть пророческая надпись «2-ого их. Когда нас?». Только сейчас я поняла как невыносимо тяжело родственникам и выжившим, в каком огромном одиночестве они находятся. Еще недавно по одесским улочкам ходили их любимые и друзья, а теперь убийцы и молчаливые свидетели.
До меня долетали обрывки разговоров:
— Добивали молотками, а женщин жестоко насиловали, потом тоже убивали.
— Ты ж видишь, что они творят? Если что и дома с людьми будут жечь, куда ты денешься со своего девятого этажа?
И вдруг я вспомнила 20 секундное видео одного из убийц, он истошно вопил: «там едят человечину». Подумала тогда, или он под воздействием наркотиков или… После увиденного, мне кажется, что людоедство не исключено. У бандеровцев было такое «развлечение» и вот оно вернулось.
Я подошла к женщине с журналом. Она собирала подписи на памятник. За две недели удалось собрать невероятное количество подписей — 400. В связи с объявлением траура на Украине и уж тем более в Одессе не было отменено ни одно развлекательное мероприятие и шоу. Из огромного, закоптевшего пятиэтажного могильника — не оплаканного, не отмоленного, не отгоревавшего — медленно расползаются щупальца смерти и пустоты.
С нарочитым легкомыслием и деланной веселостью, Одесса создает видимость, что все окей и никакого массового убийства не было. Вокруг дома профсоюза ходят зеваки и лузгают семечки. Некоторые, медленно попивая кофе из пластиковых стаканчиков купленных тут же, заходят в пятиэтажный могильник, словно в музей поглазеть на сохранившуюся кровь земляков на стенах, подоконника, окнах. Изо всех сил одесситы пытаются уверить себя, что все идет по-старому — миллионеры богатеют, бедные беднеют, коренные одесситы переезжают на кладбище, а их место занимают приезжие, которым совершенно безразличны не только своеобразная субкультура южного города, но и человеческая жизнь.
Они устанавливают уже свои правила и диктуют новый ритм сосуществования — палачей с жертвами, а жертв с молчаливыми свидетелями, а еще с задорными речевками: «хто не скаче тот москаль» и огромным пятиэтажным могильником.
Член Европарламента от Латвии Татьяна Жданок попыталась провести в Брюсселе встречу с участниками трагедии в Одессе, чтобы послушать их версию произошедшего 2 мая. Явившиеся на мероприятие сторонники киевской власти сорвали мероприятие, так и не дав собравшимся высказаться.
