Донбасс всегда был зачинщиком борьбы трудовых людей за свои интересы. Первую забастовку вместе с металлургами Юзовки (так назывался будущий Донецк) шахтеры местных рудников провели еще в 1874 году. С той поры их было великое множество. В том числе и в советские времена, когда донецкие шахтеры провели в 70-х годах так называемую сидячую забастовку с требованием вернуть их городу высшую категорию снабжения, снятую было Совмином УССР.
Забастовка — предтеча забастовки
К концу 80-х — началу 90-х экономическое положение в СССР привело к росту недовольства шахтеров. Предтечей забастовки, о которой мы говорим, была июльская стачка, начавшаяся с 400-тысячного города-спутника столицы Донбасса — Макеевки. Автору этих строк довелось увидеть начало этого, без сомнения, эпохального события.
В тот июльский день мне пришлось по заданию редакции съездить на станцию Ханжонково в городской черте Макеевки, где, как говорили, произошло что-то серьезное. Начальник станции огорошил известием: «А ведь у нас забастовка началась». Это было настолько дико по советским понятиям, что я просто тупо переспросил: «Какая забастовка?» «Шахта «Ясиновская-Глубокая» поднялась, за ней другие», — ответил железнодорожник, — шахты прекратили отгрузку угля, мы стоим, копим штрафы за неотправленный уголь, так-то…»
В центре Макеевки, на площади перед горкомом партии уже сидели на земле пришедшие прямо из-под земли, с рабочих мест, черные от угольной пыли шахтеры. Очень скоро вслед за ними поднялись рабочие донецких шахт «Октябрьская» и им. Калинина, потом другие. Сидячая забастовка переместилась под «белый дом» — здание Донецкого облисполкома и обкома КПСС.
Подчеркнем — у забастовщиков 1989 года требования были все чисто экономические, большинство из которых, таких, например, как оплата пути к рабочему месту (в шахте от главного ствола к забоям идти порой час-полтора и больше), два оплачиваемых отпуска в году и т.д., были удовлетворены по личному указанию не на шутку перепуганного Горбачева.
Два года спустя все пошло по другому сценарию.
Политикой по экономике
Когда мы говорим, что требования мартовской 1991 года стачки были политическими, надо объяснить, что, во-первых, это стало возможным благодаря тому, что стихийно возникшие горняцкие стачкомы за два года превратились именно в политическую силу — отраслевые профсоюзы, не зависимые от власти, далекие от советских профсоюзов, исполнявших часто декоративную роль. Независимый профсоюз горняков Донбасса и несколько более мелких структур стали серьезной силой.
А во-вторых, рабочие в Донбассе — это то, что большевики называли «рабочей аристократией», — высококвалифицированные рабочие. Такие кадровые рабочие с опытом иной раз стоят нескольких инженеров и начальников. Поэтому, когда шахтеры стали видеть, что в отрасли налицо приближающийся кризис управления, они решили, что смогут повлиять на его разрешение политическими рычагами.
Требования были простыми: отставка Горбачева, национализация партийного имущества (почти за год до того из Конституции СССР была убрана 6-я статья о руководящей роли КПСС), скорейшее проведение экономических реформ и демократизации общественных процессов в стране.
Конспирологический аспект
Надо еще принимать во внимание тот факт, что УССР и Донбасс в ее составе вместе со всей страной готовилась принять участие во Всесоюзном референдуме о сохранении СССР как единого государственного организма.
Как известно, референдум высказался в пользу Союза. Но неудивительно, что в этой связи возникли и живут по сей день конспирологические объяснения.
Так, донбассовский правозащитник из числа шестидесятников, ставший основателем Социал-демократической партии Украины Павел Амитов неоднократно прямо высказывался на тот счет, что первые забастовки были инспирированы в «башнях» Кремля, а мартовская девяносто первого — в целях давления и на руководство СССР с Горбачевым во главе, и на население страны в канун судьбоносного референдума.
Правда, первый глава донецкого стачкома, многолетний председатель Независимого профсоюза горняков Донецка Михаил Крылов неоднократно говорил автору этих строк, что ничего подобного не было, просто шахтерам было тошно смотреть на развал отрасли и тревожно за судьбу семей.
Хоть затея и не удалась
Забастовка продержалась больше двух месяцев и была свернута по решению организовавших ее стачкомов 10 мая. Ни одна из больших целей забастовки не была достигнута. Но есть большой соблазн придать значение конспирологической версии.
В самом деле — в марте вслед за Донбассом на стачку поднялись шахтеры Кузбасса. Более того, даже в таких скромных угольных бассейнах, как Львовско-Волынский и Подмосковный, тоже останавливались шахты. К началу апреля 1991 года бастовало 220 тысяч советских шахтеров, 217 шахт (37% добычных предприятий углепрома всего СССР) присоединились к стачке.
Но промышленность страны работала еще на полную катушку, энергетика активно «кушала» уголь, поэтому стачка привела к тому, что через месяц после ее начала 24 металлургических и машиностроительных завода вынуждены были перейти на «тихий ход», практически остановить основные производственные процессы.
Под угрозой была энергетика СССР. Один пример — Змиевская ГРЭС под Харьковом потребляла в сутки 5-6 угольных составов по 4-4,5 тысячи тонн. Хорошо, что на этой и другой станциях стремились создать месячный запас топлива. Продлись забастовка, допустим, еще месяц, последствия для экономики могли быть крутыми.
Но она и так подорвала и промышленность, и доверие к шахтерам в обществе как «гвардии труда». И если забастовку 1989 года общество проглотило почти молча и даже где-то сочувственно, то мартовскую 1991 года, так же, как и две другие массовые, но уже постсоветские, стачки, — 1993 и 1996 годов, народ назвал «перетягиванием одеяла шахтерами на себя».
Едва ли это было справедливо, но манипуляторы сознанием всех политических сил впоследствии использовали образ бастующего шахтера в качестве пугала «экономического террориста» по отношению к родному государству.
Как бы там ни было, эта забастовка стала первой, в которой экономика потеснилась ради политики. Правда, последнюю не уважили.
Что касается забастовочных усилий экономического характера, то до самого августа девяносто первого года шли переговоры Совета стачкомов СССР и Совмина СССР о повышении зарплаты шахтерам, хотя бы по основным профессиям, в два раза. Но в июле Минуглепром СССР начал увеличивать тарифные ставки в связи с инфляционными ожиданиями так быстро, что это требование стало не столь актуальным.
А потом грянул путч ГКЧП, и усилия шахтеров на некоторое время уступили место неслыханной катастрофе планетарного масштаба под названием распад СССР.