В ответ МИД Украины вызвал польского посла, которому было строго указано, что чествование «героев» — это вопрос внутренней политики Украины (отдельное внушение было сделано и МИДу Израиля). Инициаторы Волынской резни ныне являются иконой стиля для украинских «патриотов», и обеление их преступлений есть смысл деятельности министерств культуры и образования, Института национальной памяти, промайданных СМИ и множества НКО.
Одним из безусловных достижений вышеозначенных организаций является популяризация личности самого Степана Бандеры и его соратников, вроде Ярослава Стецько, Романа Шухевича и прочих исполнителей директив «провода ОУН». Куда менее общественности известны методы работы этих отцов украинской демократии и их подручных. Зато непосредственно испытавшие на себе все ужасы бандеровшины евреи, поляки, русские (да и рядовые украинцы) сохранили в памяти и кодифицировали более ста видов пыток и изощрённых убийств, которыми их уничтожали титульные сверхчеловеки.
Нынешние официальные герои Украины, строго следуя указанию Бандеры о том, что «наша власть должна быть страшной», использовали в своей «работе» нанесение удара обухом топора по черепу, вбивание гвоздя в череп жертвы (вариант — штыком в висок), сдирание с головы волос вместе с кожей (скальпирование), обрезание носа, ушей, гениталий, выбивание одного или обоих глаз, пробивание заострённой толстой проволокой насквозь от уха до уха, разрезание горла и вытягивание через отверстие языка наружу, нанесение удара топором в шею, вертикальное разрубание головы топором, сворачивание головы назад, перепиливание туловища пополам плотницкой пилой, разрезание живота и вытаскивание наружу кишок, отрезание женщинам груди и посыпание ран солью; разрезание живота женщине с беременностью на большом сроке, вкладывание вместо вынутого плода живого кота или кролика и последующее зашивание живота, нанесение ударов топором в затылок жертвам, предварительно уложенным на пол, разбивание головки младенца ударом о стену или печь, стягивание туловища колючей проволокой и поливание жертвы холодной водой с целью приведения в чувство для ощущения боли и страданий; волочение по земле матери с тремя детьми, привязанных к возу таким способом, что одна нога матери привязана цепью к возу, а к другой ноге матери привязана нога самого старшего ребёнка, а к другой ноге самого старшего ребёнка привязан младший ребёнок, а к другой ноге младшего ребёнка привязана нога самого младшего ребёнка. И так далее, и тому подобное — 135 примеров «творческого насилия» (как называли это теоретики украинского национализма) и отголоски чего мы наблюдали в практике лютовавших на Донбассе добробатов.
Мне представляется, корни сознательной садистской практики бандеровцев не только в психических отклонениях украинских националистов, но и значительно глубже — в дремучести нищих тогда западноукраинских сел, диковатых нравах карпатских горцев, религиозном фанатизме. И ещё — в многовековой привычке к насилию и зверскому отношению к человеку: столетиями правившие здесь польские паны, были полновластными хозяевами не только жизни, но и смерти своих крестьян, и не только крестьян. Например, когда Малороссия была под властью поляков, слуги шляхтича Чаплинского безнаказанно засекли до смерти малолетнего сына Богдана Хмельницкого.
Если во владениях русского царя именно государство распоряжалось жизнью и смертью своих подданных (ибо жизнь всех без исключения принадлежала самодержавному правителю), то панская вольница имела неограниченные личные права — от частных армий до казни неугодных, что шляхта практиковала вплоть до раздела и ликвидации разбойничьего по своей сути государства в конце XVIII века. Право на самосуд, похоже, впиталось и в представления новоявленной титульной «шляхты» о собственной вольнице.
«Творческому насилию» польские дворяне учили местное население своими собственными «наработками». Вспомним знаменитую казнь козацкой старшины в описании Дмитрия Бантыш-Каменского: «Зрѣлище оное открывала процессія Римская со множествомъ Ксендзовъ ихъ, которые уговаривали ведомыхъ на жертву Малороссіянъ, чтобы они приняли законъ ихъ на избавленіе свое въ чистцу; но сіи, ничего имъ не отвѣчая, молились Богу по своей вѣрѣ. Мѣсто казни наполнено было народомъ, войскомъ и палачами съ ихъ орудіями».
Далее, для удобства, продолжим рассказ в современной орфографии: «Гетман Остраница, обозный генерал Сурмила и полковники Недригайло, Боюн и Риндич были колесованы, и им переломали поминутно руки и ноги, тянули с них по колесу жилы, пока они скончались; Чуприна, Околович, Сокальский, Мирович и Ворожбит прибиты гвоздями стоячие к доскам, облитым смолою, и сожжены медленно огнем; старшины: Ментяй, Дунаевский, Скубрей, Глянский, Завезун, Косырь, Гуртовый, Тумарь и Тугай четвертованы по частям. Жены и дети страдальцев оных, увидя первоначальную казнь, наполняли воздух воплями и рыданием; скоро замолкли. Женам сим, по невероятному тогдашнему зверству, обрезавши груди, перерубили их до одной, а сосцами их били мужей, в живых еще бывших, по лицам их, оставшихся же по матерям детей, бродивших и ползавших около их трупов, пережгли всех в виду своих отцов на железных решетках, под кои подкидывали уголья и раздували шапками и метлами.
Они между прочим несколько раз повторяли произведенные в Варшаве лютости над несчастными малороссиянами, несколько раз варили в котлах и сжигали на угольях детей их в виду родителей, предавая самих отцов лютейшим казням». Подобной мучительной смерти подверглись в своё время Северин Наливайко, Иван Гонта, множество других известных и безвестных украинцев, которые, впрочем, считали тогда себя «людьми русскими».
В то же время в Московском царстве правосудие и казнь не были светскими развлечениями. Хотя казнили порою жестоко, однако же не наслаждаясь самим процессом убиения, поскольку это противоречило духу истинного православия. Даже Иван Грозный почитал за долг лично молиться о казнённых. А в предыдущем описании мы видим и обрядность католической инквизиции, и дикую изобретательность в «квалифицированных» способах казни, а некоторые приемы умерщвления, кажется, просто переданы по наследству грядущим поколениям садистов (на недопустимость восхваления которых сегодня совершенно справедливо указывают польские дипломаты).
Суровое и лютое время сохранилось в народных преданиях, в накопленном желании отмщения, неумении и нежелании жить по цивилизованным законам. Этим охотно пользовались и пользуются носители архаичных идеологем украинского национализма. И если присмотреться, то в нынешней Украине мы снова видим врождённые черты панской республики — со всеми её дикостями, включая нечеловеческую жестокость, войну с новыми «схизматиками» и подражательство «цивилизованной Эвропе».
Польская интрига так долго стимулировала украинский проект, что придала ему своё портретное сходство: от старательно полонизированного языка и дешёвого гонора до склонения в униатство и страшной привычки к беззаконию. Но в таком случае и предсказать будущее проекта становится не слишком сложно.
