На улице Грушевского возле стадиона «Динамо», изрядно опаленного и разрушенного коктейлями Молотова, выстроились, одетые в черные костюмы, маски, в строительных касках на головах — серьезные «мужи», именующие себя «патриотами Украины. У большинства был логотип «Правый сектор» на импровизированных шевронах — тризуб и сватистика. От каких- либо комментариев и разговоров с представителями прессы они категорически отказывались.
По периметру улицы Грушевского расположились женщины, которые истово стучали в железные щиты, создавая невообразимые, омерзительные и одновременно угрожающие и тревожные звуки. То и дело к этому многострадальному участку самых трагических событий Майдана подходили люди — как мужчины таки и женщины — и подносили покрышки, которые выкладывали перед стадионом.
К десяти утра под грохот железных щитов покрышки начали гореть. Клубы черного дыма охватили небольшую улицу и Европейскую площадь, всё стало заволакивать черным, едким дымом. Кто- то сказал, что по улице Институтской, наверх, побежали отряды вооруженных топориками, ломиками и прочими опасными предметами и орудиями людей. Мы с оператором Сашей Шевчуком ушли с Европейской площади на Институтскую, где уже были отчетливо слышны стрельба и взрывы. И как стало ясно, это были отнюдь не петарды. Саша врезывался вглубь толпы, в людскую толщу, приближаясь к Банковой. Именно там начинался зловещий, самый беспощадный штурм Верховной Рады, по сути последний, перед тем, как президент Украины покинет страну.
Взрывы стали звучать все сильнее и сильнее, а на меня спустя небольшое время хлынул поток людей, который в панике, сметая все на своем пути, несся по улице Институтской вниз.
Я стояла возле и аптеки (эту аптеку потом ограбят, а фармацевтов убьют) и периодически набирала на мобильный телефон оператору, но Саша не брал трубку. Из домов по улице Институтской выходили люди, еще не понимая происходящего на ней. Возле меня оказалась женщина с маленьким пекинесом, которого ей понадобилось выгулять именно в это время. Женщину стали уговаривать пойти домой, но она недоумевала и не уходила. От взрывов тельце ее питомца дрожало, а пожилая женщина стала кричать: «Что же это делается, что же это такое?»
На этот вопрос отвечать ей было уже некому. Администрацию президента брали штурмом. Серое февральское небо становилось черным от клубов дыма. Я позвонила в редакцию, и главный редактор велел нам срочно уходить. Оставаться там было все опаснее. Саша успел рассказать, что уже видел трупы людей.
Он рассказал, что удалось через какое- то время вырваться, отвечать на звонки было некогда. Оператору ударили в спину, чуть было не разбили камеру, но он продолжал снимать наш репортаж. По Институтской через какие-то десять минут, показавшиеся вечностью, мы уже бежали, спасаясь от преследующих взрывов и оглушающей стрельбы. Метро (верхняя станция «Крещатик») еще работало. Я видела, как вглубь Печерских холмов бежали отряды «правосеков» и майдановцев.
Мы нырнули в метро, а у меня еще целый час дрожали ноги и руки. Спустя какое то время, уже из новостей, мы узнали о снайперах и убийстве сотен людей, которых потом назовут «Небесной сотней». В этот день мы писали новости и ставили их на сайт. К обеду метро уже не работало. Стало ясно, что президента и правительства в Украине уже нет.
