«Побит за двойку с плюсом»
Семья не была бедной, отец получил диплом провизора в киевском университете св. Владимира, мать была из купцов 2-й гильдии, но «еврейский вопрос» ударил больно и по ней. Саша поступил в гимназию со второй попытки, в десять лет — в первый раз, когда проходил экзамены со сверстниками, недобрал баллов и не вписался в процентную норму.
Понимая, что сын-балбес не пройдёт и на следующий год, Мендель Давидович и Мириам Менделевна решили действовать нестандартно и крестили Сашу. Теперь он смог пойти учиться на равных основаниях с остальными, как тогда говорили «свинтусами грандиозусами».
А то, что мальчик был непростой, и в нынешние времена его семьёй бы вплотную занялась ювенальная юстиция, сомневаться не приходится. То он пытался сделать непромокаемый порох из серы, зубного порошка и вазелина, то изготовлял чернила из сока тутового дерева, превращая квартиру на Ришельевской в химкомбинат. Замечу, что профессор Зелинский еще не изобрёл противогаз, но о том, как всё это выдержали хозяева дома и соседи и что сказал городовой, история умалчивает.
Разумеется, за такие «невинные шалости» маленький Александр частенько получал «пендаля» от строгого отца, который обладал крутым нравом и никогда не прощал сыну подобных «химических опытов» с собственными химикатами, хотя и сам был таким в детстве. Недаром Мендель пошел в провизоры.
В гимназии Александр проучился недолго — сбежал из дома, попрошайничал в Киеве и Полтаве. О его горестной судьбе написали в газете, и житомирский чиновник, председатель волынского губернского присутствия Константин Роше, растроганный этой историей, взял мальчика к себе и устроил его уже в житомирскую гимназию. Он не только предоставил юному балбесу кров, но и дал пареньку первые уроки стихосложения.
Однако, подобно сказочному Колобку, Саша Гликберг сбежал и от Роше — в 1895 году он отправился в Петербург. Теперь уже в столице он был отчислен за неуспеваемость по алгебре «без права поступления».
И куда его такого могли принять? Только в армию!
С 1900 по 1902 Саша год служил рядовым в учебной команде 20-го Галицкого полка, а оттуда ушел работать на Новоселицкую таможню на границе с Австро-Венгрией. Так он отдал свой долг родине и смог заняться любимым делом.
Первые стихи Саши были опубликованы в 1904 году в житомирской газете «Волынский вестник» под псевдонимами «Сам по себе», «Мечтатель» и другими. Но что Житомир? Вон даже булгаковский Лариосик впоследствии подался оттуда в Киев!
Саша Гликберг всплыл в Петербурге в 1905 году. Там он начал работать в налоговой службе Петербургско-Варшавской железной дороги и, представьте себе, женился на дворянке и к тому же выпускнице Смольного института. Мария Васильевна и остановила приключения Колобка надолго.
«Трепов — мягче сатаны…»
«Нас было двое в семье с именем Александр. Один — брюнет, другой — блондин. Когда я еще не думал, что из моей «литературы» что-нибудь выйдет, я начал подписываться этим семейным прозвищем»,- вспоминал он. Первое стихотворение под этим псевдонимом, политическая сатира «Чепуха», увидело свет 27 ноября 1905 года.
Оно не только принесло известность начинающему поэту, но и послужило поводом для закрытия журнала «Зритель». И ладно бы дело ограничилось лишь колкостями в министров и генералов, но речь шла об оскорбительных намёках в адрес императора и его семьи.
Впрочем, от закрытия «Зрителя» Саша Черный особо не пострадал. Он сотрудничал тогда и с другими журналами: «Альманах», «Журнал», «Маски», «Леший» и т.д. По словам Корнея Чуковского, «…получив свежий номер журнала, читатель, прежде всего, искал в нем стихи Саши Черного». В отличие от читателей, власти придерживались иного мнения, поэтому сборник Саши Черного «Разные мотивы» запретили.
В 1906 г. поэт отправился в Германию, в Гейдельберг, где, наконец, без гимназического аттестата смог продолжить образование и в течение двух лет слушал лекции в университете. Вернувшись в Петербург в 1908 году, он стал одним из ведущих авторов журнала «Сатирикон». Теперь его сатира направлена, в основном, против обывателей и пошлости быта. Наиболее показательно стихотворение «Обстановочка».
Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом,
Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг, убитый лавочкой и флюсом,
Подсчитывает месячную убыль.
Кряхтят на счетах жалкие копейки:
Покупка зонтика и дров пробила брешь,
А розовый капот из бумазейки
Бросает в пот склонившуюся плешь.
Над самой головой насвистывает чижик
(Хоть птичка божия не кушала с утра),
На блюдце киснет одинокий рыжик,
Но водка выпита до капельки вчера.
Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
В наплыве счастья полуоткрывши рот,
И кошка, мрачному предавшись пессимизму,
Трагичным голосом взволнованно орет.
Безбровая сестра в облезлой кацавейке
Насилует простуженный рояль,
А за стеной жиличка-белошвейка
Поет романс: "Пойми мою печаль"
Как не понять? В столовой тараканы,
Оставя черствый хлеб, задумались слегка,
В буфете дребезжат сочувственно стаканы,
И сырость капает слезами с потолка.
Особенно активно Саша Чёрный высказывается против «Союза русского народа»: например, в стихотворении «Во имя чего?» (1910) дает ему колоритное определение «союзно-ничтожная падаль», а в цикле статей «Деликатные мысли» (1906-1908) он писал: «Союз русского народа… Бедный русский народ! Это так же звучит, как Союз детоубийц и растлителей имени Всеволода Гаршина». Язвительную сатиру на сборище погромщиков представляет рассказ Чёрного «Вечер юмора» (с подзаголовком «На съезде истинно-русских»). В стихотворении «Четыре нравственных урода» (1908) звучит такое:
Четыре нравственных урода
Один шпион и три осла
Назвались ради ремесла
Союзом русского народа.
С 1908 по 1911 год выходят его сборники «Всем нищим духом», «Невольная дань», «Сатиры».
Но постепенно сатирическая поэзия перестает его интересовать, и он уходит из «Сатирикона». Следующий сборник, «Сатиры и лирика», (название говорит само за себя) состоит, большей частью, из лирических стихотворений. Например, таких:
На синем фоне зимнего стекла
В пустой гостиной тоненькая шведка
Склонилась над работой у стола,
Как тихая, наказанная детка.
Суровый холст от алых снегирей
И палевых снопов — так странно мягко-нежен,
Морозный ветер дует из дверей,
Простор за стеклами однообразно-снежен.
В это время поэт сотрудничал с журналами «Современный мир», «Аргус», «Солнце России», «Современник», с газетами «Киевская мысль», «Русская молва», «Одесские новости». Там он выступал и как переводчик с немецкого, и как детский писатель. И в каждой редакции «Серьезных лиц густая волосатость / И двухпудовые свинцовые слова: / «Позитивизм», «идейная предвзятость», /«Спецификация», «реальные права»…
Когда началась Первая мировая война. Саша Черный отправился на фронт, где служил в 5-й армии «рядовым из вольноопределяющихся». Он оказался в жестокой депрессии, попал в лазарет. От трагических последствий его спасла жена, добилась перевода мужа в другую часть —в 13-м полевой госпиталь во Пскове —и при этом осталась там же сестрой милосердия. Впечатления от военных действий легли в основу стихотворного цикла под названием «Война».
«В цыганской пестрой нации»
Там же во Пскове поэта застала революция. При Временном правительстве он даже стал заместителем комиссара Северного фронта. А вот с большевиками не сложилось. Поначалу он пытался смириться с новым режимом, однако так и не сумел. Большевизм не вписался в его мировоззрение.
В марте 1920 года Саша Черный с женой покинули страну, уехав сначала в Ковно, а оттуда в Берлин. Там он работал в газетах «Руль», «Сегодня», в журналах «Сполохи», «Воля России», был редактором журнала «Грани». В 1923 году он на свои средства издал сборник «Жажда», основными мотивами которого стали горестный путь поэта «под чужим солнцем» и тоска по потерянной родине.
В отличие от других эмигрантов, да и многих немцев, в это время сумасшедшей гиперинфляции Черный не нуждался: Александр Михайлович активно печатался, а Мария Васильевна зарабатывала частными уроками.
С 1924 года Саша Черный живет во Франции. Сотрудничает в парижских газетах «Последние новости», «Возрождение», «Иллюстрированная Россия», «Перезвоны» и журнале «Сатирикон». Его деятельность связана с популяризацией русской культуры за границей. Он устраивает литературные вечера в студии Филиппа Малявина, ездит по Франции и Бельгии с выступлениями перед русскоязычной публикой, ежегодно участвует в «Днях русской культуры», выпускает альманах для детей «Русская земля», знакомивший юных эмигрантов с историей и творчеством русского народа.
«Дневник фокса Микки» явно стилизован под детскую речь. Вот как он, к примеру, начинается: «Моя хозяйка Зина больше похожа на фокса, чем на девочку: визжит, прыгает, ловит руками мяч (ртом она не умеет) и грызет сахар, совсем как собачонка. Все думаю — нет ли у нее хвостика? Ходит она всегда в своих девочкиных попонках; а в ванную комнату меня не пускает — уж я бы подсмотрел».
Саша Чёрный возвращается к сатире и в подражание Некрасову он пишет поэму «Кому в эмиграции жить хорошо» (1930-1931).
Однажды в мглу осеннюю,
Когда в Париже вывески
Грохочут на ветру,
Когда жаровни круглые
На перекрестках сумрачных
Чадят-дымят каштанами,
Алея сквозь глазки,-
В кавказском ресторанчике
"Царь-Пушка" по прозванию
Сошлись за круглым столиком
Чернильные закройщики —
Три журналиста старые —
Козлов, Попов и Львов…
И после пятой рюмочки
Рассейско-рижской водочки
Вдруг выплыл из угла,-
Из-за карниза хмурого,
Из-под корявой вешалки,
Из сумеречной мглы —
На новый лад построенный
Взъерошенный, непрошеный
Некрасовский вопрос:
Кому-де в эмиграции
В цыганской пестрой нации
Живется хорошо?
Козлов сказал: «Наборщику»,
Попов решил; «Конторщику»,
А Львов, икнувши в бороду,
Отрезал: "Ни-ко-му".
В 1929 году поэту удалось приобрести участок земли на юге Франции, в местечке Ла Фавьер. Там он построил собственный дом, ставший настоящим культурным центром: сюда приезжали и подолгу гостили русские писатели, художники, музыканты.
5 июля 1932 года загорелась одна из ферм по соседству. Саша Черный, рискуя жизнью, помогал в тушении пожара, а потом, придя домой, слег и больше не поднялся. В одном из некрологов было сказано: «У Саши Черного была седая голова, молодой взгляд черных глаз и застенчивая улыбка. Жить ему было очень тяжело: зарубежная литература — профессия полунищих». Его прах покоится на кладбище Ла-Ванду в департаменте Вар. Могила с годами затерялась, и о ней напоминает мемориальная доска на кладбищенской ограде.
Вернувшийся в СССР Александр Куприн написал такие слова: «И рыжая девчонка лет одиннадцати, научившаяся читать по его азбуке с картинками, спросила меня под вечер на улице: «Скажите, это правда, что моего Саши Черного больше нет?» И у нее задрожала нижняя губа. «Нет, Катя, — решился ответить я. — Умирает только тело человека, подобно тому, как умирают листья на деревьях. Человеческий же дух не умирает никогда. Потому-то и твой Саша Черный жив и переживет всех нас, и наших внуков, и правнуков и будет жить еще много сотен лет, ибо созданное им сделано навеки и обвеяно чистым юмором, который — лучшая гарантия для бессмертия».
Как только в СССР был снят запрет на творчество эмигрантов, другой одессит, Корней Чуковский добился публикации стихов Саши Чёрного — и в «Библиотеке поэта», и в антологиях.
