Нынешнее лето не похоже ни на одно другое. Первую его половину украинцы оказались буквально запертыми у себя в стране. Те из них, кто отважились поехать на отдых в Европу, оказались на карантине совсем не в приятных условиях.
Президент Украины Владимир Зеленский призвал сограждан отдыхать дома. Он запустил в соцсетях хештег #МандруйУкраїною (ПутешествуйПоУкраине). И если по многим вопросам с Зеленским можно поспорить, то в этом можно и согласиться. Среди мест, на которые стоит обратить внимание, — Кинбурнская коса.
В эти дни, когда чествуют Военно-морской флот России, об этом месте стоит вспомнить особо. Именно здесь отражали турецкое нападение поданные Ее Императорского Величества полководец Александр Суворов, кошевой атаман Черноморского казацкого войска Сидор Белый и флотоводец Джон Пол Джонс — отец Военно-морского флота США.
А еще здесь — на Кинбурнском полуострове — родился человек, которому было суждено войти в историю не только военно-морского дела и географических открытий, но и русской и американской литературы.
«Где юность и поныне шагает по стерне»
Июль — один из знаковых месяцев для русского человека, расцвет лета. Неудивительно, что той же песне из популярного советского приключенческого фильма «Зеленый фургон» июль отождествляется с молодостью, самым желанным периодом в жизни, вернуть который, увы, невозможно.
Июльский день как точка надлома присутствует и в, пожалуй, самом высоко оцененном критиками стихотворении террориста, политика, руководителя Боевой организации эсеров Бориса Савинкова.
«Я шел, шатался,
Огненный шар раскалялся…
Мостовая
Пылала
Белая пыль
Ослепляла
Черная тень
Колебалась.
В этот июльский день
Моя сила
Сломалась.
Я шел, шатался
Огненный шар раскалялся…
И уже тяжкая подымалась
Радость.
Радость от века, —
Радость, что я убил человека», — писал он.
Спустя несколько лет после написания этого стихотворения Савинков на конспиративной квартире в Петрограде будет вести переговоры с рожденным в июле политиком, жизнь которого, как уверяли некоторые, спас его зять — тоже рожденный в июле. Этим политиком был лидер партии кадетов Владимир Набоков. А его зятем — вице-адмирал Николай Коломейцев, который прославился не только как военный, но и как один из отважнейших исследователей Арктики.
И тем удивительнее, что родился Коломейцев не на севере, а на юге Российской империи. 16 июля 1867 года на Кинбурнском полуострове в селе Покровка Херсонской губернии на свет появился мальчик, жизнь которого будет полна парадоксами. Неподалеку от его дома шумели волны Ягорлыцкого лимана, чуть поодаль находился геродотов лес и развалины крепости, которую почти за век до его рождения оборонял от турок Суворов, а за 12 лет до рождения мальчика штурмовал англо-французский флот. Немудрено, что в конце концов мальчик выбрал для себя военно-морскую карьеру.
В 1883 году Коломейцев окончил Мореходные классы ΙΙ разряда подготовки штурманов в Херсоне — херсонскую «мореходку», основанное в 1834 году по ходатайству Новороссийского и бессарабского генерал-губернатора графа Николая Воронцова. Училище находилось в ведении министерства торговли и промышленности Российской империи. Однако торговый флот Коломейцеву был не по душе.
И он продолжил учебу в Морском училище в Санкт-Петербурге, по выпуску из которого в сентябре 1887 года получил звание мичмана. Согласно некоторым публикациям, Коломейцев был 28-м по успеваемости из 71 выпускников своего курса.
Первые годы службы молодой офицер провел на Черном, Балтийском и Белом морях. Притом подчас он одновременно занимался гидрографическими работами и командовал судами, как это было в 1891 году с баркасом «Кузнечиха».
В 1893 году он привел из Великобритании в устье Енисея пароход «Лейтенант Овцын», а после принял участие в Енисейской экспедиции. В том же году Коломейцев стал лейтенантом «за отличие».
Тогда же молодой офицер прошел обучение в Минном офицерском классе. В 1894-1895 годах Коломейцев на минном крейсере «Гайдамак» совершил плавание на Тихий океан. Так он познакомился с местами, которые принесут ему славу отважнейшего офицера. На Тихом океане он служил до 1899 года, притом с 1895 по 1897 года минным офицером мореходной канонерской лодки «Отважный», получив в 1896 году звание минного офицера 1-го разряда, а с 1897 по 1899 — офицера запаса на судах Добровольного флота плавания. В этот — «гражданский» — период Коломейцев водил суда из Европы во Владивосток и обратно.
В октябре 1899 года Коломейцев вернулся на военную службу. Его приписали к Сибирскому флотскому экипажу и дали назначение на строящийся в США крейсер «Варяг». Но стать командиром крейсера, о котором будут слагать песни, Коломейцеву не довелось. Его ждал север.
Лед и пламя
К 1899 году Коломейцев был уже опытным офицером и гидрографом. Потому руководитель Русской полярной экспедиции барон Эдуард Толль и пригласил его на должность своего помощника — командира шхуны «Заря». Целью экспедиции было исследование течений Северо-Ледовитого океана, поиск новых островов, в случае удачи — и нового материка — «земли Санникова» или «Арктиды».
С фотоснимка экипажа «Зари» среди прочих на нас смотрят три прославленных морехода: над главой экспедиции бароном Толлем, выделяющимся своим светлым костюмом и шляпой, склонился Александр Колчак. Слева — два офицера. В темном кителе — Федор Матисен, а в белом — Коломейцев.
Вряд ли тогда, в начале экспедиции Толль думал, что серьезно поссорится с Коломейцевым. Последний как военный человек был сторонником жесткого распорядка и субординации. Толль был более демократичен и пытался подстроить график службы под научные цели. В итоге Толль решил заменить командира «Зари», которая к тому времени добралась до Таймыра.
В феврале 1901 года Коломейцев с почтой от Толля и других участников экспедиции впервые отправился на материк. В 2019 году впервые было опубликовано письмо Толля, которое и нес среди прочих Коломейцев.
«Мне было бы очень жаль, если дело Коломейцева было бы неприятным Его Величеству, но я не сомневаюсь в том, что Вы и Великий Князь и сам Государь одобрили мое решение. Государь сам указал мне и Коломейцеву во время его посещения «Зари» на важность хороших отношений между нами, а теперь эти отношения легкомысленно прерваны Коломейцевым», — писал барон о своих разногласиях с офицером профессору Павлу Старицкому.
После двух попыток найти реку Таймыру Коломейцев и его сопровождающий — урядник Якутского казачьего полка Степан Расторгуев — возвращались на шхуну. Лишь третья попытка — в апреле 1901 года — была удачной. Тогда Коломейцев и Расторгуев двинулись вдоль побережья к устью Енисея. Впрочем, первые выходы тоже принесли свои плоды: была обнаружена неизвестная речка, впадающая в Таймырский залив. Она получила имя открывателя, став рекой Коломейцева. В третьем же — удачном — выходе Коломейцев точно описал западное побережье Таймыра, что помогло исправить существовавшие тогда карты. Вместе с Расторгуевым они прошли около 800 км.
В 1902 году Коломейцева откомандировали в распоряжение Министерства финансов для командования ледоколом «Ермак». Этот первый в мире ледокол арктического класса был заложен в 1897 году на верфях Ньюкасла. Он стал первым судном, способным форсировать льды двухметровой толщины.
Но к моменту, когда «Ермаком» стал командовать Коломейцев, судно распоряжением Министерства финансов использовалось только для проводки судов Балтийского моря. Сказался инцидент с пробоиной, полученной в 1899 году во время плавания под командованием вице-адмирала Степана Макарова — кстати, земляка Коломейцева — он тоже родился в Херсонской губернии.
«Ермаком» Коломейцев командовал до 1904 года. Грянула русско-японская война, одним из трагических событий которой стала Цусима. В этой войне Коломейцев командовал эскадронным миноносцем «Буйный». 14 мая 1905 года во время Цусимского сражения «Буйный» под огнем неприятеля на сильной зыби подошел к борту флагманского броненосца «Князь Суворов» и спас вице-адмирала Зиновия Рождественского и флаг офицера с частью штаба.
«В Цусимском сражении капитану второго ранга Коломейцеву, командовавшему миноносцем, удалось пришвартоваться к горящему флагманскому броненосцу и снять с него начальника эскадры, раненного в голову адмирала Рождественского, которого лично мой дядя не терпел», — позже вспоминал о Коломейцеве его племянник — русский и американский писатель Владимир Набоков.
На следующий день после гибели «Князя Суворова» был уничтожен и «Буйный». Коломейцев и команда спаслись.
Что примечательно, Коломейцева как командира в своей «Цусиме» хвалил Алексей Новиков-Прибой. Он называл дисциплину на Буйном «строгой, но разумной», а боевую подготовку на миноносце описывал как находящуюся «на должной высоте». Он же оставил интересное описание Коломейцева.
«Капитан 2-го ранга Николай Николаевич Коломейцев, моряк тридцати восьми лет, высокого роста, статный, стремительно бегающий по палубе. Если бы кто-нибудь вздумал проставить приметы его лица в паспорте, то он написал бы так: худощавый блондин, проницательно-серые глаза, задумчивый лоб, прямой тонкий нос, маленький рот с плотно сжатыми губами, закрученные кверху усики, бородка плоской кисточкой. Но под этой обычной для многих офицеров внешностью скрывались непоколебимая сила воли, смелость и находчивость», — указывал Новиков-Прибой, отмечая также любовь офицера к английским морским традициям и превосходное знание иностранных языков.
После русско-японской войны Коломейцев продолжил службу на флоте, став в 1906 году старшим офицером эскадронного броненосца «Андрей Первозванный», а чуть позже — в 1908 году — окончив курс военно-морских наук Морской академии.
А в 1909 году произошло событие, благодаря которому Коломейцев попал и в русскую, и в американскую литературу.
И снова пламя, и снова лед
В 1909 году за четыре дня до дня рождения — 12 июля — Коломейцев женился на Нине Набоковой. Ее братом был один из основателей Конституционно-демократической партии Владимир Набоков.
В 1911 году с Набоковым-старшим произошел случай, повлиявший на его сына Владимира — будущего писателя и классика американской и русской литературы.
Как утверждал в своей статье исследователь Юрий Левинг, именно это событие сформировало вектор развития нескольких сюжетных схем в набоковской прозе, «став метонимическим заместителем истории отцовской смерти».
Речь идет о дуэли Набокова-старшего с редактором «Нового времени» Михаилом Сувориным. Поводом для дуэли была оскорбительная заметка сотрудника газеты Николая Снессарева, упоминавшая семейную жизнь Набоковых. Расчет публициста и его редактора был прост: в 1910 году Набоков выпустил работу «Дуэль и уголовное законодательство», осуждавшую этот обычай. Таким образом, он был скован собственными взглядами.
Набоков же решил вступится за честь семьи. Он и не представлял, как волновался его сын, из-за всей этой истории повздоривший с лучшим другом и травмировавший его. Набоков-младший с ужасом ждал дня дуэли.
«Я кинулся в дом. Уже в парадной донеслись до меня сверху громкие веселые голоса. Как в нарочитом апофеозе, в сказочном мире все разрешающих совпадений, Николай Николаевич Коломейцев в своих морских регалиях спускался по мраморной лестнице. С площадки второго этажа, где безрукая Венера высилась над малахитовой чашей для визитных карточек, мои родители еще говорили с ним, и он, спускаясь, со смехом оглядывался на них и хлопал перчаткой по балюстраде. Я сразу понял, что дуэли не будет, что противник извинился, что мир мой цел. Минуя дядю, я бросился вверх на площадку. Я увидел спокойное всегдашнее лицо матери, но взглянуть на отца я не мог. Мне удалось, в виде психологического алиби, пролепетать что-то о драке в школе, но тут мое сердце поднялось, — поднялось, как на зыби поднялся «Буйный», когда его палуба на мгновенье сровнялась со срезом «Князя Суворова», и у меня не было носового платка», — писал он позже в своих «Других берегах».
Кстати, Суворин пытался отрицать, что ему передали вызов по всем правилам.
«Сущность беседы с посетителем воспроизвести очень трудно. С одной стороны, мой собеседник говорил, что он передает мне вызов. Но, с другой стороны, он настойчиво силился, как он сам выражался, «уладить дело» переговорами лично со мной; секундантом он себя не называл, да и называть не мог, так как всем известно, что секунданты существуют в природе только парами», — едко описывал он визит Коломейцева.
Но редактор «Нового времени» умолчал о ряде фактов, говорящих не в его пользу. Сегодня среди исследователей распространена точка зрения, что Суворин уклонился от дуэли.
Тем временем приближался роковой 1914 год. И еще жарче, чем политические баталии, разгорелись бои на полях сражений Первой мировой войны.
До 24 декабря 1914 года Коломейцев (который в 1913 году стал контр-адмиралом), был начальником бригады крейсеров Балтийского флота, а с 15 сентября 1915 по 31 марта 1917 года — командующим Чудской флотилией.
В октябре 1917 года Коломейцев вышел в отставку в чине вице-адмирала. В последние дни этого месяца на конспиративной квартире во время выступления Керенского-Краснова на Петроград Савинков и встречался с шурином Коломейцева — Набоковым-старшим.
Такую фигуру, как «золотопогонник», да еще и зять лидера партии кадетов, большевики не собирались оставлять на свободе. Коломейцев был арестован и помещен в Петропавловскую крепость.
А в конце 1918 года его спас лед Финского залива — тот самый лед, который он ломал четырнадцать лет тому назад во время командования «Ермаком». По льду Коломейцев бежал в Финляндию. А оттуда переправился на свое «родное» Черное море. Где, опять же по иронии судьбы, командовал ледоколами Вооруженных сил Юга России.
Посмертные парадоксы вице-адмирала
Ярый антибольшевик, военачальник Добровольческой армии и ВСЮР Коломейцев после поражения «белых» в Гражданской войне не мог оставаться в России. Он эмигрировал во Францию, где до своей смерти вел активную общественную работу.
Так, он состоял в Совете Всезарубежного объединения морских организаций, был вице-председателем Союза Георгиевских кавалеров во Франции, публиковался в русских и французских изданиях.
Коломейцев мог бы пережить Вторую мировую войну — он был свидетелем того, как в Париж вошли союзники. Но они же его и погубили. 6 октября 1944 года Коломейцев возвращался с похорон своей жены. При переходе улицы темного военного Парижа он попал под грузовик американских оккупационных войск.
Долгое время считалось, что его могила изначально была на самом «русском» кладбище Парижа — Сен-Женевьев-де-Буа. Однако ее там обнаружить не удалось.
«Попытки обнаружить могилу на одном из самых знаменитых русских погостов за границей не увенчались успехом. Для установления места погребения автору выставки, ведущему научному сотруднику Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына Никите Кузнецову пришлось провести целое расследование. Историк направил запросы во все парижские кладбища, после чего выяснилось, что чета Коломейцевых была похоронена в небольшом городке Баньё, расположенном недалеко от Парижа. К сожалению, срок аренды за землю истек, и могила не сохранилась», — отмечалось в публикации Русского географического общества о выставке, посвященной Коломейцеву.
Что характерно, сайт Find a grave указывает местом упокоения четы Коломейцевых кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, что заставляет некоторых исследователей предположить, что прах вице-адмирала перезахоронили.
Но и это еще не всё.
В 1972 году в СССР появилось новое гидрографическое судно. Названо оно было в честь того, кто в свое время боролся с советской властью. На борту этого судна красовалась надпись «Николай Коломейцев».
При этом тип таких судов назывался «Дмитрий Овцын» — по имени одного из первых русских исследователей Арктики, в честь кого и был назван пароход «Лейтенант Овцын» — судно, которое Коломейцев привел в устье Енисея в 1893 году. Делали эти суда в Финляндии, куда в 1918 году по льду уходил вице-адмирал Коломейцев. Такое вот символическое «возвращение».
