Булгаков и Катаев были хорошо знакомы, но отношения между ними складывались непросто. Они были не очень высокого мнения друг о друге. Впрочем, это тема отдельной статьи, а сейчас мы говорим о книге Катаева, в которой есть масса отсылок к творчеству Булгакова.
Речь идёт о написанной в 1964 году книге «Маленькая железная дверь в стене». Автор статьи почему-то был уверен, что это произведение входило в школьную программу. По крайней мере — для внеклассного чтения. Уж очень настойчиво рекомендовали прочитать эту важную книгу советской ленинианы учителя литературы. Но нет — в программе были только «Белеет парус одинокий» и «Сын полка». «Дверь» не попала даже во внеклассное чтение.
Почему не попала, в общем-то, понятно — тема была, безусловно, самая благонамеренная (ленинские места на Капри и в Париже), но именно с литературной точки зрения… Это была первая книга, написанная в манере катаевского «мовизма».
Термин этот происходит от французского слова mauvais, что значит «плохо». Сам Катаев, со свойственной ему самоиронией, объяснил появление этого стиля так: «В пору, когда все пишут хорошо, надо попробовать писать плохо».
Вот он и написал книгу о Ленине «плохо». Ну как — плохо? Катаев — великолепный стилист, и с этой точки зрения книга написана превосходно. Но вот структура… Структуры у неё нет. Это повествование немолодого человека в духе «пишу, как говорю». Автор перескакивает с темы на тему, рассказывает о своих путешествиях по ленинским местам, потом — о жизни Ленина за границей, потом вдруг возвращается к своим личным детским воспоминаниям, потом моделирует какие-то сценки с участием Ленина… Читается это всё на одном дыхании (просто потому, что его и перевести-то некогда — текст сплошной), но это ни в коем случае не социалистический реализм. В общем, детям такое давать было нужно (потому что про Ленина), но нельзя (потому что писатель плохому научит). Такой вот уроборос.
Похоже, никто не обращал внимания на массу заложенных в книге Катаева «пасхалок», явно относящихся к произведениям Булгакова.
Начинается книга фразой «однажды мы засиделись до трёх часов ночи у Эльзы Триоле и Луи Арагона».
Казалось бы — при чём тут Булгаков? Триоле и Арагон — вполне реальные персонажи в мире литературы, у которых Катаев вполне мог и засидеться, дело житейское. Михаил же Афанасьевич если и был с ними знаком, то заочно — Триоле (в девичестве — Элла Каган) уехала из России в 1918 году. Но о ней Булгаков знал просто потому, что Триоле — младшая сестра Лили Брик, которая, собственно, и познакомила её с Маяковским. С последним же Булгакова связывали сложные отношения.
В «Белой гвардии» есть такой персонаж, как Михаил Шполянский, — «председатель городского поэтического ордена "Магнитный Триолет"». Его прототипом был Виктор Шкловский, влюблённый в Триоле в свою бытность в эмиграции и посвятивший ей изданную в 1923 году книгу «ZOO, или Письма не о любви».
Разумеется, такая связь необязательна, тем более что «триолет» — это просто стихотворная форма, но… Как писал в другом месте и по другому поводу сам Михаил Афанасьевич, «кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится».
Вслед за Лениным Катаев идёт по Парижу путём, которым пошёл бы и Булгаков, — мимо памятника Мольеру и с обязательной остановкой в открытом ещё в 1689 году ресторане «Прокоп», который также посещал Мольер.
Он цитирует стихи Верхарна, в которых фигурирует Город, — у Булгакова, как мы помним, так называется Киев.
Упоминается и садик у дома Герцена, в котором разворачиваются события «Мастера и Маргариты» (у Булгакова — дом Грибоедова). В какой-то степени может быть связано с Булгаковыми упоминание рассказа Ивана Бунина «Господин из Сан-Франциско», который, как считается, мог оказать некоторое влияние на линию Берлиоза в «Мастере и Маргарите». Правда, неизвестно, был ли Катаев знаком с текстом «Мастера и Маргариты» до его официальной публикации в 1966 году. Скорее всего, нет.
Кроме того, Катаев разбросал по тексту множество фрагментов, которые бдительная советская цензура пропустила, думается, с учётом статуса Катаева как советского классика и без учёта того, что он бывший белый офицер (в отличие от Булгакова — настоящий, принимавший участие в боевых действиях).
Катаев, например, долго рассказывает о трогательной дружбе Ильича с французским шансонье Монтегюсом, который в конечном итоге оказался сексотом полиции. Тут сразу вспоминается история с Романом Малиновским, которого Ленин защищал даже после того, как тот был разоблачён (справедливости ради надо сказать, что об особых отношениях Малиновского с полицией поведал ультраправый депутат Пуришкевич, что само по себе выглядело как «спецоперация СБУ», точнее — как попытка оппонентов опорочить социал-демократов).
Есть там забавная история с врачом Дюбуше, который по просьбе Ленина спас одного из революционеров, которому товарищи по партии думали ампутировать ногу со словами «может быть, они и хорошие революционеры, но как врачи — ослы».
А это ведь про самих революционеров, которые вместо того, чтобы лечить общественные болезни, предлагали и предлагают непременно что-то «ампутировать». Один из героев Стругацких говорил потом: «Все они хирурги или костоправы. Нет среди них ни одного терапевта». Булгаков тоже не любил революционеров…
Катаев рассказывает о том, что Ленин не любил музеи, но любил всё новое и современное. И уже под занавес книги приводит в пример судьбу коммунара Гюстава Курбе, бывшего инициатором сноса Вандомской колонны, и пишет: «Неужели судьба всех воистину великих и благородных людей, настоящих революционеров и патриотов умирать в изгнании?» Вроде всё правильно, но в контексте повествования о Ленине — издевательство. Он-то умер отнюдь не в изгнании… Такое себе слово из трёх букв на маленькой железной двери в стене.
Булгакову такое могло и понравиться. Но могло и не понравиться, конечно.
Мы написали, что повесть Катаева — попытка сделать несделанное Булгаковым. Смелое предположение, тем более что Катаев наверняка такой задачи перед собой не ставил. Булгаков бы написал другое, о другом и по-другому.
Мог ли Булгаков написать книгу о Ленине?
Мог, конечно. У него есть рассказ «Воспоминание…». Правда, он не столько о Ленине, сколько о Крупской, которая была высшим руководителем Булгакова во время работы в Главполитпросвете Наркомпроса.
Есть у Булгакова пьеса о Сталине, и он незадолго до фатальной болезни начал писать ещё одну.
Считается, что образы Ленина и Сталина отразились во многих произведениях Булгакова.
Другое дело, что у него не получилась бы биографическая повесть, типа катаевской, да и в провинциальное местечко Лонжюмо он бы не поехал (для Катаева тема партийной школы в Лонжюмо была важна — она упоминается в продолжении «Паруса» «Хуторок в степи»). В том же Батуме, где происходит действие пьесы о Сталине, Булгаков жил и работал некоторое время.
Ну и непонятно, одобрил бы Булгаков «мовизм». Он был чужд модернистским изыскам, хотя схема «романа в романе», использованная им в «Мастере и Маргарите» и в «Багровом острове», была вполне модерновой. Катаев, кстати, осуждал Булгакова за то, что тот не искал новых форм. Но он-то как раз искал — только находил нечто иное, чем Катаев и люди его поколения.
Так что если «Дверь» и не является продолжением творчества Булгакова, то во многом перекликается с его творчеством.
